После нескольких часов борьбы с солнцем, песком и камнем, а главным образом — с собой, Юта ступила на ровную поверхность плато. Пот градом катился по спине под одеждой, неприятно щекоча кожу. Юта поглубже надвинула на глаза хилт и вышла на середину плато.

Бескрайний пейзаж бросился в глаза, ослепляя своим великолепием. Необъятность пустыни, раскинувшейся во все стороны, насколько хватало глаз, ошеломляла. У Юты закружилась голова, но она не понимала, была ли причиной тому жара и усталость или же захватывающий вид безграничного и прекрасного мира, открывшегося перед ней.

В горле пересохло. Юта сняла с пояса баклажку с водой, которую захватила из дома. На язык упали последние капли влаги. Ещё поднимаясь сюда, Юта поняла, что взяла слишком мало воды, но это было всё, что нашлось дома. Она знала, что без воды может не одолеть обратную дорогу, но всё равно упрямо продолжала подниматься. Может, причиной было то, что она не умела сдаваться. Но, возможно, какая-то её часть желала испытать жажду человека, оказавшегося выброшенным в пустыню, чтобы хоть отдалённо ощутить то, что в эти минуты мог испытывать Арагон.

Может, так она пыталась себя наказать. Не то чтобы Юта винила себя в том, что случилось с мужчиной — ведь это был несчастный случай. Но всё же, то, как закончилась его жизнь, казалось неправильным. Она не знала, что ещё могла сделать для Арагона. Но Юта верила в то, что всегда есть возможность что-то предпринять. Просто она не увидела её. И теперь, отправившись в пустыню без воды, рискуя своей жизнью, она пыталась искупить своё бездействие и неспособность что-либо изменить.

— Можешь взять мою, — раздался из-за спины тихий голос.

Юта чуть не подпрыгнула, испугавшись до смерти. С колотящимся сердцем она обернулась и увидела Корта, привалившегося спиной к скале. Белоснежный, как свет Тауриса, хилт скрывал лицо мужчины. Его рука протягивала Юте баклажку.

Не то чтобы он был совсем уж незаметен, сидя под скалой в своём ослепительно белом хилте. И как Юта не увидела его? А он? Почему он молча сидел всё это время, ничем себя не выдавая?

— Нет, спасибо, — смутившись, ответила Юта. — Она нужна тебе.

— Я могу обходиться без воды, — спокойно сказал Корт, продолжая протягивать флягу.

Зная о его упрямстве, которое могло бы сравниться только с её собственным, Юта неуверенно подошла. Когда она брала бутыль из его рук, их пальцы на секунду соприкоснулись. Это было словно удар током. Словно от кончиков его пальцев по её руке пробежал электрический разряд. Юта поспешно отдёрнула руку, чувствуя себя донельзя глупо, думая о том, ощутил ли Корт то же, что и она. Но хилт по-прежнему скрывал его лицо.

Сделав несколько глотков, Юта отдала баклажку, постаравшись больше не прикасаться к Корту. Вся ситуация была жутко неловкой.

— Прости за вторжение, — вымолвила она, переминаясь с ноги на ногу. — Я лучше уйду.

— Это не обязательно. Ты можешь остаться.

Голос Корта оставался ровным, отдавая прохладными нотками, как в самом начале их знакомства. Юта гадала, было ли предложение остаться простой вежливостью.

— Но ты ведь пришёл сюда, чтобы побыть один.

— Полагаю, ты тоже. Ничего, я не против компании, если ты не против.

Юта помялась, решая, стоит ли ей уйти или остаться. Она действительно не хотела мешать Корту, вторгаясь в его личное пространство. Но мысль о том, чтобы вернуться в свою комнатку, снова маяться на жёсткой постели, глядя в потолок и безуспешно пытаясь уснуть, приводила девушку в ужас.

Да, ей стоило бы уйти, но она осталась.

Через полчаса они с Кортом сидели под скалой. Достаточно близко, но так, чтобы не соприкасаться даже краями одежды. Они смотрели на затянутую маревом, словно дымкой, пустыню и медленно танцующие по небосводу звёзды.

Таурис ушёл за скалу, под которой они укрылись. Это дало им если не тень, то хотя бы небольшую передышку от ослепительного, режущего глаза света. Аттрим переместился ещё восточнее. По мере того, как Младший Брат опускался, он окрашивался всё более интенсивным розовым цветом с примесью золота — тот оттенок, который так нравился Юте, когда она наблюдала за звездой сквозь навесы над Вечным Городом.

— Умом я понимаю, что ритуал «милосердия» на самом деле милосерден: он избавляет человека от страданий, — говорила девушка. Она не помнила, каким образом разговор зашёл на эту тему, но чувствовала, что с Кортом может говорить об этом свободно. — Но что-то во мне продолжает противиться этому. Может, дело в том, что я всю жизнь прожила в другом мире, в другом обществе, где каждая жизнь считается бесценной, а смерть — худшим из всего, что может произойти с человеком. Поэтому мне чужда мысль о том, что к смерти можно относиться равнодушно или даже желать её.

— Причина такого спокойного отношения народа к смерти — в нашей вере, — отвечал Корт. Когда Таурис скрылся из виду, он чуть приспустил хилт, и теперь, повернув голову, Юта могла видеть его суровый, немного грубый профиль, чётко проступающий на фоне красноватых скал. — Атлурги считают, что за их жизнями всегда приглядывают боги. Не каждое решение или действие предопределено — богам делать больше нечего, как следить за каждым шагом человека. Но основные, важные события, как рождение и смерть, происходят под присмотром богов. И если человек погибает, то это Руг забирает его к себе.

Жизнь атлурга не кончается со смертью. А раз это не конец, а лишь переход в иной мир, то незачем и бояться. В этом причина другого отношения к жизни и смерти. И ещё в том, что наша жизнь каждый день, с самого рождения, сопряжена с опасностью и смертью. Наверное, мы просто привыкли к ней.

— И всё же я не понимаю, почему атлурги так почитают Руга, Бога Смерти?

— Потому что он дал нашему народу столько же, сколько и Бог Жизни. Именно он научил нас выживать в этих песках. Сделал нас сильными, теми, кто мы есть.

Этого никогда не понять Детям Колоссов, родившимся и живущим в своём искусственном «пузыре», за многометровыми стенами. Они отгородились от настоящего мира, который как раз и начинается за воротами Лиатраса.

Жизнь в городе искусственна. Она лжива. Потому и представления людей о жизни искажены. Здесь нашей жизнью правит стихия. Она неумолима и беспощадна. Зато она даёт нам ощущение чего-то настоящего. Ощущение Жизни, которое приходит только от близости к Смерти.

Юта посмотрела на Корта. Его, будто вырезанный из тёмного камня профиль, оставался непроницаем, как будто он обратился в одно из неподвижных и грозных изваяний богов, каким поклоняются атлурги.

— Ну а ты? Ты говоришь о себе, как об одном из атлургов, но рассуждаешь как человек, проживший жизнь в Вечном Городе.

— Я считаю себя атлургом, одним из народа, — ответил Корт. Он говорил об этом спокойно и без тени сомнений, и Юта подумала, что он, должно быть, не раз задумывался об этих вещах. — Я привык говорить, как атлург и так же, как они, относиться к богам. Хотя для меня это всё равно иначе. Я не впитал веру в богов с молоком матери.

Наоборот, то, что мне прививали во время жизни в Вечном Городе — это что всё объяснимо с помощью науки: законов математики, физики, химии и так далее. Для меня вера не является чем-то естественным и неотделимым от меня. Для меня это скорее вопрос мировоззрения и миропонимания. Хотя с годами я понял, что моё естественнонаучное отношение к миру не противоречит вере.

Я уже не помню, где и когда впервые начал думать о себе, как об одном из народа. Когда перестал относиться к этим пугающим и одновременно восхищающим людям, как к чужакам, и впервые неосознанно назвал себя атлургом. Я просто провёл с ними столько лет, не зная ничего другого и стараясь не вспоминать о прошлой жизни, что ощущение себя частью народа вошло в мою привычку, и в мою кровь.

В своё время Леда очень помогла мне понять атлургов и принять их уклад жизни. Научила любить и почитать богов и в конце концов почувствовать себя частью народа. Не знаю, случилось бы это когда-нибудь, если бы не она.