Также Юта заметила, что атлурги были очень выносливы. Могли сутками ходить по пустыне, почти совсем обходясь без воды. Корт не был таким выносливым, зато, за счёт мышечной массы, был сильнее большинства из них.

В целом, так как внешность атлургов была для Юты непривычна, она не находила их привлекательными. Но мужчину, который сейчас стоял рядом, она могла бы назвать красивым. Черты его лица были яркими, по-аристократичному тонкими и запоминались с первого взгляда.

У него был прямой нос, треугольные скулы переходили в острый подбородок. Кожа была очень светлой, густые, песочного цвета волосы волнами лежали на плечах, спереди и с боков забранные тонкими косичками. Большие глаза имели необычный для атлургов миндалевидный разрез, и были очень чистого золотого оттенка, как корона Аттрима, когда он подходил к самому горизонту.

Взгляд мужчины бал прикован к телу Канга, спина заметно напряжена.

Вдруг он повернул голову и посмотрел на Юту. Она подумала, что слишком пристально рассматривала его, увлечённая яркой внешностью. Юта потупила взгляд, но мужчина продолжал смотреть на неё, а потом заговорил:

— Ты — Юталиэн? Девушка, пришедшая с неба, которую, как говорят, Корт отнял у самого Руга?

— Видно, Руг остался не слишком доволен, — ответила Юта, — и потребовал вместо меня другую жертву.

Мужчина посмотрел на тело Туррага, а затем легко усмехнулся.

— Говоришь, как атлург. Ты быстро учишься.

Его глаза, направленные на Юту, улыбались. Их обрамляли густые чёрные ресницы, придавая им сияние и глубину. В них чувствовалась внутренняя сила и, возможно, что-то ещё, чего Юта не могла понять. В лице проглядывали ястребиные черты, но взгляд был мягким.

— Ты — Гвирн? — спросила Юта.

— Ты знаешь моё имя? — с восхищением проговорил мужчина. — Как я и сказал, ты быстро учишься.

Юта поймала себя на том, что непроизвольно улыбается ему в ответ.

— Я слышала, как люди говорят о тебе, — ответила она.

— И что же они говорят, хорошее или плохое? — с подкупающей улыбкой спросил Гвирн.

— Хватает и того и другого.

— Что ж, не верь тому, о чём болтают атлурги, — небрежно взмахнув рукой в сторону толпы, проговорил мужчина.

— Чему именно я не должна верить: хорошему или плохому?

Глаза Гвирна наигранно сощурились. Он пристально посмотрел на Юту, чуть склонив голову набок, а затем произнёс:

— Не верь ни тому, ни другому. Я хочу, чтобы у тебя была возможность составить собственное мнение.

Совершенно не стесняясь, — почему-то условности с Гвирном казались излишними, — Юта рассматривала его открытое лицо. Она только познакомилась с ним, но журналист должен уметь составить непредвзятое мнение о человеке, основываясь лишь на одной кратковременной встрече.

И то, что Юта могла бы сказать о Гвирне — этот человек умел расположить к себе с первого взгляда. Он заставил её улыбаться чуть ли не впервые с тех пор, как она попала в Утегат. Ей было легко говорить с ним. Он казался приятным и проницательным собеседником. А взор его тёплых, вдумчивых глаз очаровывал и помимо воли приковывал к себе.

Из раздумий Юту вывело ощущение тяжёлого взгляда, горячей ладонью опустившегося на плечи. Она вздрогнула и поняла, что Корт смотрит на неё. Его ярко-синие глаза сейчас были темны, и всего на мгновенье ей почудилось, что в них промелькнул гнев. Но это, должно быть, показалось.

В круге, очищенном от людей, появился Арагон, и церемония погребения началась.

Сначала Арагон произнёс небольшую речь. Он говорил о периоде правления Туррага, как о спокойном и тихом времени, принёсшем Утегату мир и процветание. Говорил о долге каждого атлурга и необходимости сплочения народа. А затем немного о воле богов, решивших забрать Канга к себе раньше срока. В целом, речь была сдержанной и немногословной, как и сами атлурги.

Затем гурнас начал произносить что-то на наури — Юта узнала его звучание. Она не понимала ни слова, но речь Арагона полностью захватила её. Его голос был словно плот, подхваченный безудержной рекой древнего языка. То плавно скользящий по его гладкой поверхности, то внезапно подхваченный бурлящим течением. А потом река неожиданно вздыбливалась жестокими порогами, и плот грозил разбиться каждую секунду.

Пока гурнас нараспев произносил свою речь, в круге появился ещё один атлург. На нём был такой же халат, как и на Арагоне, только без бордовых полос на рукавах и подоле. В руках он нёс неглубокую чашу. Атлург опустился на колени рядом с телом Канга. Он взял длинную белую полосу ткани и обмакнул в жидкость, налитую в чашу. Затем наложил намокшую ткань на предплечья Туррага, полностью закрывая татуировки. Он повторил процедуру с другой рукой и незаметно растворился среди толпы.

Слушая переливы голоса Арагона, неожиданно обретшего силу и глубину, Юта будто погрузилась в транс. Она словно плыла по волнам, следуя за голосом гурнаса, за каждым его поворотом и изгибом. И когда ей показалось, что она почти достигла невидимой цели, что за следующим поворотом ей откроется нечто небывалое и грандиозное, голос Арагона оборвался.

Юта почувствовала, как очнулась, рывком вернувшись к реальности. В зале Кутх царила абсолютная тишина. Люди не издавали ни звука, даже вездесущий шорох песка на минуту прервался. Мир затаил дыхание. В этой абсолютной тишине гурнас подошёл к Кангу и поочередно снял с его рук полоски белой ткани.

Минуту ничего не происходило, даже время, казалось, замерло в ожидании. А потом татуировки на руках Туррага начали искриться. Свечение исходило из-под кожи, становясь всё сильнее и сильнее. По рукам словно плыл жидкий огонь. Символы переливались всеми оттенками от оранжево-красного до огненно-золотого.

Свечение всё усиливалось, пока символы не начали буквально гореть, словно охваченные пламенем. Оно перемещалось по рукам Туррага, вырываясь из-под кожи брызгами искр. А потом, так же внезапно, всё прекратилось.

За секунду пламя, пожиравшее предплечья Туррага, сошло на нет, и Юта с изумлением обнаружила, что татуировки, украшавшие руки Канга, исчезли. На их месте остался лишь еле заметный белёсый след. В остальном руки Канга не пострадали.

По рядам атлургов прошёл вздох, будто вздохнул сам Зал Кутх. Время тоже ожило и снова потекло привычным руслом. Люди, затаившие дыхание, задвигались и снова начали тихонько переговариваться. Только Юта всё ещё не могла придти в себя, заворожённая увиденным. Тихий голос произнёс ей на ухо:

— Тебе известен смысл этой церемонии?

Это был Гвирн, всё ещё стоящий рядом. Юта наконец оторвала взгляд от Канга и отрицательно мотнула головой.

Мужчина наклонился ближе, чтобы больше никто его не слышал.

— Первые знаки наносятся атлургам ещё в детстве. Они обозначают имя ребёнка и принадлежность к какому-то клану. В нашем случае, к Утегату. У каждого в этом городе есть такой символ, — Гвирн вытянул руку и указал на один из знаков, напомнивший Юте дерево с раскидистыми ветвями. — По мере взросления, на протяжении всей жизни добавляются новые знаки — они отличают человека от других, определяют его.

Когда атлург умирает, его знаки стираются. Для этого на татуировки наносится специальный раствор, который выжигает символы изнутри. Это делается для того, чтобы после смерти человека Бог Смерти — Руг — узнал, кто к нему пожаловал.

Когда знаки исчезают здесь, то проявляются в загробном мире, и Руг может их прочесть. Бог Смерти видит каждого и отмеряет его долю в соответствии с тем, что сказано на знаках.

Здесь же, на земле, человеку прощаются все грехи, даже если он был убийцей. После смерти все равны. Человек теряет личность, обращается прахом. Становится одним из многочисленных предков народа, безымянной песчинкой в пустыне.

Юта стояла молча, не в силах ничего ответить. Впервые она подумала, что верования атлургов были прекрасны. Было в этом что-то волнующее, тронувшее её до глубины души, пробудившее такие её уголки, о существовании которых Юта и не подозревала.