— Для этого? — Эло гневно взмахнула в сторону врат. — Чтобы потом весь предел говорил, что господин Фу рисует доски для храмов? Чтобы стать посмешищем всего Эль-Элифа? О-о-о… недопустимо…

«То, что было допустимо для младшего писаря, совершенно недопустимо для господина Фу. Неприемлемо» — это фраза звучала от Наставницы так часто за эти декады, что он выучил наизусть все оттенки интонации, с которыми она может быть сказана.

Сейчас в голосе госпожи Эло сквозило презрение. Не меняя выражение лица, она разорвала пергамент на четыре части и выкинула за занавесь…

— В поместье! — скомандовала она слугам. — Надеюсь, ты уяснил урок…

Коста проводил взглядом храм и рыбок, и… кивнул.

—…и больше никогда…

Он кивнул ещё раз, привычно сжав зубы, чтобы не спорить, но перед глазами внезапно полыхнули алые круги. Сейчас, после храма, ему хотелось побыть в тишине.

—…недопустимо для рода Фу…

Ти-ши-ны. И уединения. Как же он устал за эти декады постоянно держать лицо — даже в купальнях, даже в спальне, даже перед слугами, которые никогда не оставляли его одного.

Мастер Эло продолжала недовольно бубнить дорогой.

Коста кивал и думал, как там рыжий и веснушчатый послушник.

— Ты меня слышишь?

Коста кивнул — он не слышал ни единого слова из увещеваний госпожи.

Коста кивал — Наставница ругалась.

Коста продолжал кивать, паланкин продолжал покачиваться. Он кивал — она бубнила, и требовала. Он снова кивал, и снова, и снова, пока не разболелась голова. Он терпел почти три декады — как же он устал, как устал.

Несколько раз занавесь приподнимал сопровождающий паланкин «бородатый нянька-хранитель», окидывал его встревоженным взглядом: «Господин? Госпожа?»

Ему он тоже молча кивал в ответ — «всё хорошо».

Они уже свернули на песчаную дорогу — мгновений двадцать и они в поместье, но госпожа не умолкала.

Коста знал, что Наставница против храма Великого, и вообще против любых решений, которые считает неправильными, и потому терпел, понимая.

Но то ли сегодня было слишком жарко — жарче, чем обычно, то ли он плохо выспался, то ли было слишком много людей и внимания в храме Нимы — он потратил много сил на душевный контроль, то ли госпожа распалялась особенно сильно… то ли он расстроился, что слуги храма непременно найдут обрывки пергамента и принесут жрецу…он не знал.

Но паланкин покачивался, дышать через кади становилось все сложнее и сложнее — он почти задыхался, а перед глазами снова начали вспыхивать алые круги…

– И никогда…

– И ты всегда…

– И нужно…

– И неуместно…

– И неправильно…

–…ты слышишь меня? Я спрашиваю, ты слышишь меня?

Коста кивал. Сжимал зубы, сколько было сил, закрывал глаза, жмурился, сожалея, что не может заткнуть уши от звуков, которые ввинчивались в голову…

–… и когда я спрашиваю — нужно отвечать! Отвечай!

Коста попытался разжать зубы, но уже не смог.

Он открыл глаза — мир вокруг стал красным, ярко алым маревом. И прямо напротив него сидел объект, который раздражал так, как ничто и никто до этого.

Объект издавал шум, много шума, много раздражающего шума. Объект должен замолчать. Тишина, вот что ему нужно.

Но — он не знал откуда, но чувствовал — объект нельзя трогать. Шумное, но свое. Противное, но…не-чужое. И это раздражало ещё больше…

Он недовольно рыкнул, когда объект снова издал ряд очень высоких неприятных звуков.

— Ученик… Косто… косто… акис…

Объект наконец заткнулся.

Всё вокруг сияло алым, и только руки переливались голубым. Красиво и…тихо.

— Косто…

— Р-р-р…

— Господин? Госпожа?

Тишины!

Он снова громко рыкнул, обернувшись к новому источнику звуков — не таких противных, как первый, но… звуков.

— Господин…?

Этот объект трогать было можно. Объект издавал звуки, преломляясь в лучах красного.

— Господин, посмотрите на меня…

— Я…

— Помолчите, госпожа, господин… сир Син… смотрите на меня… на меня!

Слишком. Много. Звуков. Объект должен замолчать.

—…госпожа… никаких лишних движений… не двигайтесь… не говорите… не шевелитесь… идите сюда, господин… идите сюда…

Мир полыхал алым. Звуки стали тише, но раздражали по прежнему… объект удалялся от него, но продолжал издавать звуки… объект должен замолчать… замолчать… замолчать…

—…гос-по…дин!

Последнее, что он почувствовал перед тем, как отключилось сознание — сытое удовлетворение. Вместе с соленым вкусом крови и песка во рту мир наконец-то накрыла блаженная ти-ши-на.

Поместье рода Фу, кабинет Главы

Сорок мгновений спустя

— А что я должна была сделать? Конечно, я попыталась использовать стазис! Он бы напал…. ты бы видел его взгляд там не было ничего… ничего… сознательного… он смотрел на меня так, как будто хотел убить!

— Не преувеличивай, Эло, — возразил Дейер.

— Я не преувеличиваю!

— Клятва не позволила бы ему причинить вред Мастеру — это раз, — привычно возразил менталист. — И да — клятва роду… Ты была в полной безопасности, и знаешь это…

— Знать одно! Он смотрел на меня так, как будто не узнавал! — гневно прошипела Эло. — Как будто это не я учила его три декады с утра до ночи…

— Кормила отравленной едой, пилила, заставляла переделывать одно и то же по сто раз, требовала с него так, как будто он уже десять зим учится, а не декаду!

— Я требовала верно! Мой подход к обучению….

—…привел к тому, что мы имеем сейчас, — Оборвал спор Нейер. Он тяжело устало вздохнул и потер виски. — Займись анализами, мама…

— Ещё десять мгновений, кровь должна «созреть».

— Проверь — правильно ли зреет, проверь мальчика — мне нужны ответы, и — немедленно.

— И он укусил Хаади! У-ку-сил! Ты видел? Это настоящий укус! А если бы он укусил меня⁈

—…отравился бы… — буркнул Дей.

— Нет, ты считаешь, это нормально, Нейер⁈ Нормально?

— Меня не спрашивали, — влез менталист, — но из того, что я видел — причина всему — ты, и не помешай ты со стазисом, все кончилось бы быстрее — мальчишка и мгновения не продержался бы, как его скрутили бы…

— Ах, я — причина? Я⁈

— Ма-ма. Анализы. Мне нужны результаты. Сначало — дело, потом — эмоции.

Госпожа Эло гневно приподняла юбки и унеслась из кабинета, как порыв пустынного ветра.

— Если отклонения есть, кровь покажет, — утешил Дей господина не слишком уверенно.

— Ты уверен, что это не… — Ней осторожно постучал пальцем по виску.

Менталист фыркнул в густые усы.

— Нет, и ещё раз нет. Я же работал с ним каждое утро. Я бы заметил. Ум чистый и ясный, воспоминания структурированы, контроль — лучше многих, а для ребенка — признаю — его Наставник постарался на славу — контроль просто великолепен. Он в своей памяти и в своем уме, готов даже поклясться своей силой.

— Тогда что это? Мне нужны ответы, Дей. Я не могу позволить выпустить его в свет, пока мы не разберемся с этим.

— Разберемся.

— Впускай.

Через мгновение в кабинет, уважительно поклонившись господину и господину-ментальных-дел-мастеру, и по совместительству второму управляющему клана, вошел хранитель.

Воспоминания сняли быстро и четко, после этого разделили на двоих, обменявшись, и… замолчали.

— Эло-о-о… — протянул менталист удовлетворительно.

— Госпожа… доведет кого угодно, — согласно кивнул хранитель.

— Да, но этот кто угодно будет орать, выйдет из себя, а не…

— Господин Син все держит в себе, — вмешался бородатый южанин, потирая большие руки, не зная куда их деть — стоять посреди кабинета было неуютно, а сесть ему не предложили — не по статусу. — Он молчит, точно выполняет, что должно. Собран, последователен и совершенно не капризен. Для детей этого возраста это несвойственно. Вы прекрасно воспитали господина, Глава.