Был тысяча девятьсот шестидесятый год. Вновь распустились цветы железного дерева. Группа связистов прокладывала дорогу для снабжения фронта по вершинам Чыонгшона. Был отдан строжайший приказ — во что бы то ни стало сохранять полную секретность, чтобы неприятель не обнаружил артерию, питающую силы Сопротивления. Приказ гласил: всеми способами укрываться от врагов, избегать встреч с местными жителями. Приходилось обходить тропы, группа бесстрашных карабкалась по крутым склонам, продиралась сквозь чащу, там, где ни разу еще не ступала нога человека. У каждого была тяжелая заплечная корзина, они шагали друг за другом, след в след. Первый прокладывал дорогу — осторожно разводил ветви и раздвигал листья, проскальзывая в чащобу, за тысячу лет не видавшую ни одного человека. Второй шел сразу за ним, ступая по его следам. Третий, последний, небольшой палкой поправлял за собой гнилые листья так, чтобы не оставалось никаких следов. Ветви и лианы, разорванные или спутанные, тоже должны были быть приведены в прежний вид так, словно ничто их не коснулось. Каждый шаг был кропотливой, утомительной и изматывающей схваткой с джунглями. Листья, тысячелетиями падавшие на землю, спрессовались, и эта гниль кишела пиявками; едва почуяв запах крови, целые колонии пиявок поднимали головы, вытягивали трепещущие, жадные хоботки и шуршали, как прожорливые шелковичные черви. Внизу, на земле, и вверху, среди ветвей, затаились ядовитые змеи, скорпионы. Лес был полон тигров, леопардов, слонов, диких быков. Крокодилы нежились в глубоких ручьях, прятались в расщелинах под камнями и в глубине водопадов. От лесных мух, роившихся во влажном воздухе, было черно как от пыли. Смерть в джунглях могла настичь людей в любой момент, она подстерегала смельчаков под камнем, под слоем мха, в удушливых испарениях, иногда жгучих, а иногда таких ледяных, что роса замерзала на листьях.

Так шли дни. Связисты строили в горах Чыонгшона шалаши, хижины, укрытия: жили только минутами работы, словно навсегда распростившись со всеми привычными связями. Сколько раз они едва удерживались, чтобы не вступить в схватку с врагом, но необходимо было остаться невидимыми для врага. Однажды из своей засады они увидели, как сайгонские солдаты насилуют девушку. Одна автоматная очередь — и с бандитами было бы покончено, палец уже сам лег на спусковой крючок, но они стиснули зубы и продолжали путь. Много раз видели они издали спящих штурмовиков, опьяневших от меда лесных пчел, у них можно было захватить патроны и лекарства. Но в задачу группы не входило уничтожение врага, группа обязана была обеспечить полнейшую секретность… Укрываться от врага было нелегко, но еще сложнее и тягостнее оказалось избегать встреч с местными жителями: обходить их тропы, держаться вдали от жилья. Горцы Чыонгшона ведут подсечно-огневое земледелие и собирают в окрестных лесах съедобные клубни, плоды и молодые побеги бамбука. Это добрые сердца, чья теплота подобна лучам солнца, а чистота — белому цветку.

Группа связистов — старшего у них звали Лунг — часто переправлялась через верхний приток реки Авынг. Связисты прозвали его Кровавым ручьем. Он падал с высокой горы, гигантским удавом извиваясь между камнями, то мелкий, с журчаньем ласкающий белую гальку, а то кружащийся над омутами вихрь, яростно клокочущий на камнях, низвергающийся водопадами, весь в пене, злобный, как ядовитая змея. Самым опасным было место, где ручей пробивался между двух скал — Косуль, — отвесно вздымающихся над берегами, густо поросшими лианами. Именно это опасное место группа выбрала для переправы. После каждого перехода через реку мелкими острыми камнями и колючками была в клочья изодрана одежда, в кровь исцарапаны руки и ноги.

Но не потому прозвали ручей Кровавым. У этого названия была другая, трагическая история. Весь сухой сезон шестьдесят второго года группа Лунга переплавлялась здесь через верхний приток Авынга. За все время они никого не встретили в этом глухом, заброшенном месте. Лунг как будто даже гордился тем, что они первые хозяева Косуль с тех самых пор, как на земле появились люди.

Однажды в начале сезона дождей погода неожиданно резко переменилась. Двое связистов простудились и заболели и в бреду лежали в бамбуковой хижине, только Лунг еще держался, хотя часто и его настигали жестокие приступы лихорадки, и тогда его трясло так, что зуб на зуб не попадал.

И вот как-то раз, подойдя к Косулям, Лунг застыл перед неожиданно открывшейся страшной картиной. После дождя, прошедшего ночью, вода поднялась очень высоко и затопила деревья, росшие у воды. Поток нес из леса сухие сучья и опавшие плоды, он шумел и пенился, стремительный и сильный, как необъезженный конь. Нечего было и надеяться на то, что кому-либо удастся переправиться через ручей. Срочные донесения, лекарства и перевязочные материалы, лежавшие в корзине, точно огнем жгли спину Лунга. Вернуться? Нельзя, дело спешное. Ждать здесь? Но вода продолжает подниматься. Очень скоро наступит ночь — пора охоты пантер, леопардов и тигров…

Вдруг рядом послышалось шуршание листьев. Вздрогнув, Лунг схватился было за ружье. Нет, то был не тигр, это оказался старый горец. На нем были только высоко закатанные штаны; кожа старика почернела от загара. Лунг растерялся — прятаться некуда, да и поздно. Старик заговорил первым:

— Хочешь перебраться на ту сторону?

Лунг в замешательстве кивнул. Старик вытянул руку и отрывисто сказал:

— Вон я наладил для тебя переправу…

И действительно, шагах в десяти от того места, где они стояли, над ручьем была протянута толстая веревка из листьев ротанговой пальмы, а выше шла другая веревка, потоньше, очень сильно натянутая, — для того, чтобы держаться за нее. Таков был мостик жителей Чыонгшона, шаткий и узкий, но сейчас ему не было цены. Кто этот старик? Почему он появился именно в эту минуту? Лунгу все было понятно без слов. Конечно же, ни одно движение их группы не могло укрыться от глаз местных горцев, таких зорких, что им достаточно было увидеть только след косули, чтобы сказать, сколько ей лет. Отказываться от помощи соотечественников было глупо, не верить в народ — все равно, что сложить крылья и ждать, что полетишь.

Мальчик лет десяти, в одной только набедренной повязке, коричневый от загара и верткий, как обезьянка, тут же вынырнул откуда-то и подскочил к ним.

— Ай, переведи бойца Революции через ручей! — велел ему старик.

Мальчик улыбнулся Лунгу, плутоватые глаза его сильно косили. Он схватился рукой за верхнюю веревку и, покачиваясь, пошел ловко, как в цирке. Через минуту он уже был над серединой потока и, нагнувшись, смотрел на белую пену под ногами.

— Иди сюда! Я жду! — оглянувшись, позвал он.

Лунг осторожно, шаг за шагом, шел по веревке, раскачивающейся как гамак. Он был уже почти на середине. Ай снова оглянулся улыбаясь и двинулся вперед, проворный, как белка.

Старик не рассчитал, что за плечами Лунга тяжелая, весом не меньше сорока килограммов, корзина. Веревка не могла выдержать слишком большой тяжести и с громким треском оборвалась. Связист и мальчик полетели в стремнину, поток подхватил их и понес, как сухой хворост, вниз, прямо на камни, острые и неровные, как зубы крокодила, торчавшие всего в нескольких десятках метров. Лунг ухватился за корзину, которая всплыла, как поплавок, и изо всех сил старался справиться с напором воды.

Ни секунды не раздумывая, старик прыгнул с высокого берега прямо в поток. Три взмаха руки — и ему удалось схватить Лунга. Теперь они вместе то всплывали на поверхность, то снова погружались и опять показывались из воды. Поток бешено крутил их — так ветер сердито рвет и треплет листву банана. Лунг уже потерял сознание, но старику, который плавал как рыба, удалось избежать каменной крокодильей пасти…

Очнулся Лунг на другом берегу, рядом стояла его вымокшая корзина. Все тело болело и было в крови, от одежды остались одни клочья. Мальчика нигде не было видно. Старик сидел сгорбившись. Рядом горел костер, потрескивали сухие сучья.

— Где мальчик?