— Ну как там, никто не ранен? — спросила Зуен у Май.
— Нет, все в порядке. Ой, один издали так похож на Чунга, я все на него смотрела. Но когда подошли поближе, оказалось, совсем не похож.
— Чунг далеко, если б он был где-то здесь, поблизости, отчего бы ему домой не заглянуть, — рассмеялась Зуен. — Знаешь, когда ты уезжала к отцовской родне, — снова сказала она после некоторого молчания, — ты не знала, я ведь очень хотела, чтобы Чунг пошел в армию. Но как ему об этом сказать? И я написала заявление в движение «Трех замен». Если б у меня не было двух малышей на руках, то я записалась бы еще и в «Три готовности». Не хотелось мне, чтобы Чунг видел в нас обузу. В конце-концов я решилась и сказала ему: «Знаешь, я уйду на работу, стану жить отдельно от семьи, ладно?» Он только глянул на меня пристально: «Оставайся дома, расти малышей, а я пойду в армию. Я давно собираюсь, боялся только, что тебе одной дома будет трудно». И так мне его тут жалко стало! Выходит, мы оба об одном и том же думали, хотя ничего друг другу не говорили. Я сказала ему: «Хорошо, иди. Мы-то с матерью остаемся». Когда мама узнала, она тоже сказала: «Ты скажи ему, чтоб шел спокойно. А дома — сыты мы или голодны — мы ведь все вместе, да и не одни, люди кругом, пусть не тревожится». Только по голосу ее поняла я, как она его жалеет. Отец велел мне приготовить курицу и купить вина, чтоб «отметить» отъезд. Поели, я пошла за водой, мама спустилась в лодку, а Чунг поцеловал Хиеу и Нгиа, простился с отцом, надел рюкзак и поскорее ушел, не сказав ни маме, ни мне ни единого слова… Боялся, наверно, что мы повиснем на нем, не отпустим.
Глядя на ее миловидное полное лицо, Май вдруг подумала: «Какая хорошая пара, если б не помешали враги, как они могли быть счастливы…»
От ударов о ступу как будто подрагивал даже солнечный свет, косыми лучами заливавший полдвора. Зуен, точно что-то ее вдруг подстегнуло, затянула частушку:
— Сердце знает, сердце помнит…
Ее сильный голос словно пригласил Май подхватить:
— Ах, сердце, сердце!
Вспыхни жарче, ярости огонь…
Сердце знает, сердце помнит…
Частушке вторил стук песта, во дворе сделалось как-то уютнее.
Вернулась с реки мать. Завидев сваленный у плиты хворост, она радостно улыбнулась. Значит, и Лан, самая младшая, тоже вернулась… Она торопливо прошла в дом и ласково пожурила Лан:
— Господи, говорила же я тебе — приди пораньше, а ты прогуляла с подружками, вот и к обеду не поспела. Небось чуть не померла с голоду? Как, еда до сих пор не готова? — закричала она уже в кухне. — Сколько дыму напустили! Ладно, иди веять рис, я сама сварю. Стоит мне только в кухню войти, повернуться, и уж все готово, а ты возишься полдня, и все-то у тебя сырое или пригорело, никакого от тебя толку!
— Ну вот, хозяйка пришла. Сейчас суматоха поднимется, — проворчал отец.
— Какая суматоха? Просто я говорю, что у меня руки ловкие и ноги проворные, вот и все!..
Май рассмеялась и позвала Лан, чтобы та унесла обрушенный рис. Ей стало жалко девочку, ведь ей всего двенадцать, а она уже всякую работу знает. А у мамы такой уж характер — хочет, чтобы ее дети были, как и она, трудолюбивые и ловкие.
Когда рис был готов, мама выложила его на блюдо и вынесла на скамейку. Она знала, что отец любит суп с красной тыквой, и сварила ему отдельно. На блюде с рисом с краю лежала голова трески. Май отдала Лан самый вкусный кусок, — где мозг. Отец поел быстро и налил себе чашку крепкого ароматного чая. Мама и Зуен тоже положили палочки, только Май, Лан, Хиеу и Нгиа отстали. Они вообще всегда ели медленно и за столом сидели дольше всех.
Начиналась духота. Сначала показалось, что где-то далеко загудел ветер, но тут же стало ясно, что это самолеты. Шесть черных теней надвигались со стороны моря, еще четыре показались из-за горы. Вот они, оказывается, что задумали: с двух сторон подойти к реке!
— Лан, Хиеу, Нгиа! — закричала мама. — Быстрее в убежище! Давайте все сюда! Мне за вами бегать трудно.
Май поспешно отставила плошку с рисом, надела через плечо «сумку связной» и бросилась бежать к командному пункту. Зуен отвела детей в убежище и, взяв санитарную сумку, тоже побежала к цеху переработки рыбы.
А мама продолжала громко ругать малышей.
— Во время налета у взрослых свои заботы, — говорила она, — а дети должны быстрее прятаться. Сколько раз им это наказывали, так нет же, разгуливают как ни в чем не бывало и даже не думают спускаться в убежище! Да еще эта Май, — сердилась она, — не доела, бросила все и побежала. Блюдо с рисом так и осталось стоять, петух придет — все рассыплет. «Надо, пожалуй, завернуть рис в пальмовые листья, потом пригодится, глядишь, кто-нибудь с собой возьмет», — подумала она.
Она быстро отнесла блюдо на кухню и, пригибаясь, торопливо пошла к реке.
Отец, стоя у входа в убежище, смотрел ей вслед: «Удивительная женщина! Самолеты прилетели — малышей загнала в убежище, а сама пошла куда-то?» У тут же вспомнив, что сети кооператива сушатся на берегу, он побежал собрать их.
Дойдя до реки, мама Май спряталась под пальмами: «Может, что понадобится морякам?»
Сейчас стреляли все — и ополченцы и матросы. Она видела, что пули едва не задели самолет, и чуть не крикнула: «Цельтесь лучше!»
Самолеты, словно стая черных птиц, кружились над водой. Вот они резко снизились, сбросили бомбы, выпустили несколько ракет и снова взмыли вверх. Она не могла больше оставаться на месте. Выйдя из-за пальмы, она вдруг увидела матроса, который пытался отвязать паром. Ползком она добралась до него.
— Зачем тебе паром?
— Мне нужно на ту сторону, понимаете, надо привезти еще патронов.
— Ты вот что… — нерешительно сказала она, — дай-ка я буду грести.
Паром быстро отошел от берега. Когда он был уже на середине реки, самолет развернулся и наклонил крыло. Мама Май повернула паром бортом, от пуль вода в реке точно вскипела и покрылась пеной.
* * *
Май быстро добралась до командного пункта. С песчаного откоса раздался сердитый окрик:
— Спускайся в убежище, живо! Чего тут бегаешь?
Май, не обращая внимания, побежала дальше, держась поближе к краю дороги, где стоял ряд тополей. Она не сводила глаз с самолетов. Когда они снижались, она продвигалась ползком, но едва они уходили вверх, она поднималась во весь рост и бежала.
Во дворе перед командным пунктом у края траншеи стоял Фан. Он был в черной рубашке, в плетенном из пальмовых листьев шлеме, выкрашенном в зеленый цвет, в руках у него было автоматическое ружье. Из соседней траншеи ополченцы вели огонь по самолетам.
— Товарищ Фан, докладываю, явилась для выполнения задания.
— Молодец, как раз вовремя! Нужно доставить патроны нашим, что окопались на берегу, и передать приказ: бой будет долгим, сохраняйте выдержку. Стрелять только по команде и всем одновременно — экономить патроны!
— Слушаю!
Май побежала на склад. Она взвалила на плечо ящик с патронами, но он оказался слишком тяжелым для нее. Согнувшись под его тяжестью, она сначала сделала несколько неверных шагов, но потом побежала.
Над головой гудели самолеты, песок и пыль застилали глаза.
Луа бесстрашно и горделиво стояла над откосом, она прислонилась к стволу высокого фикуса, росшего рядом с цехом обработки коконов, и не сводила испуганных и сердитых глаз с самолетов, которые, будто стараясь уберечься от пуль, переваливались с крыла на крыло.
— Цель — «мухобойка-2», прицел 3, огонь!
Голос Луа, обычно такой тихий, звучал громко и решительно.
Выстрелы чуть не оглушили Май.
Сейчас стреляли все подразделения, разбросанные по деревне вдоль реки. Стреляли и группы под командой девушек Хыонг и Куе, размещенные в отлогих траншеях на склоне, как раз под тем местом, где стояла Луа. На берег падали бомбы. Под ногами Май осыпался песок. Май видела, что в траншее девушек-ополченок тоже набралось много песка, и, отстрелявшись, они взялись за лопаты. Май стала выкладывать патроны рядом с траншеей.