— Как он прекрасен! — восторженно сказала Хоан.

Гостья, не сдерживая своего волнения, высунулась из машины и смотрела во все глаза на проплывавшие мимо фермы.

— Грандиозно! — Каждая частица, каждая пядь металла, ставшего ржавым от влаги и от северных ветров, дувших здесь, казалось, были ей бесконечно дорогими. Она прижала руки к груди, словно стараясь унять сердце, слишком сильно бившееся от переполнявших его чувств…

Мост кончился, и через несколько десятков метров по обеим сторонам дороги пошли воронки от бомб. Фары погасли. Хоан хотела было снова спрыгнуть на дорогу, но в небе раздался шум мотора.

— Самолет!

Шофер резко затормозил. Хоан едва успела толкнуть гостью к обочине, как раздался взрыв.

— Ложись! — крикнула Хоан и, метнувшись вперед, укрыла своим телом гостью. Голова плотно прижата к голове, руки закрыли руки…

— Нет, нет! Хоан, пусти, я сама! — пыталась высвободиться гостья. Может, она хотела своими глазами увидеть бомбардировщики, а может, посмотреть на красный пунктир трассирующих пуль, выпущенных по ним, или просто боялась, что из-за нее с Хоан что-нибудь случится? Она пыталась высвободиться, и Хоан пришлось строго повторить:

— Лежите спокойно, правила охраны…

Ее слова заглушил грохот бомбы, разорвавшейся совсем близко, не более чем в двух даках[74] от них. Сразу же запахло паленым, сверху посыпались камни, комья земли, дверца машины распахнулась словно от порыва ветра.

— Ой! — стиснув зубы, вскрикнула Хоан, что-то острое ударило ее в спину, и она почувствовала боль.

— Тебе больно? Хоан, отвечай же, тебе больно? — встревожилась гостья.

— Ничего, ничего.

На мгновение Хоан забыла и боль и то, что вся она засыпана землей и пылью; она думала только об одном: гостья приехала из дружественной страны, а дружбу нужно уметь защитить, ведь это и поручили Хоан. Почему эти мысли пришли ей сейчас в голову, она и сама не знала. Мама, это твои глаза пристально смотрят на меня, ты тревожишься, конечно, но ведь ты и гордишься мной, правда, мама?

Камни и комья земли перестали падать.

Хоан поднялась, протянула гостье руку и спросила у людей, подбежавших со стороны моста:

— Как там?

— Трое раненых, уже пришла санитарная. Видно, опять хотели ударить по мосту, да промахнулись, попали в дорогу. Чтоб им пусто было! Днем бомбят, ничего не получается, так теперь еще и ночью повадились.

Хоан взглянула на гостью, у той лицо было забавно вымазано землей. Хоан порылась в кармане, вынула маленькое зеркальце.

— Как красиво!

Обе рассмеялись, и стали торопить друг друга, надо было ехать, чтобы поспеть к месту ночлега до полуночи. Хоан посветила фонариком: на машину было больно смотреть, дверца погнута, фары выбиты, на крыле большая вмятина от осколка. Но мотор работал без перебоев, значит, можно ехать дальше.

— Чуть помедлили бы, и нам крышка. А ты молодец, быстрая! — повернулся водитель к Хоан.

Гостья потянула Хоан за руку, приглашая сесть рядом с ней, на заднее сиденье.

— Тебе больно, Хоан?

— Нет, совсем не больно!

Гостья повернула Хоан к себе спиной, подняла блузку и посветила фонариком: на лопатке чернело огромное, величиной с кулак, пятно.

— Нужно немедленно растереть! — вскрикнула она. — Где санитарная сумка?

— Да ничего, ничего, просто камнем задело, завтра приложу лист памельмуса, и сразу все пройдет, — возражала Хоан.

Гостья между тем рылась в санитарной сумке, отыскивая мазь. Большая рука стала осторожно растирать синяк на худенькой спине девушки. Что-то твердое ощущалось под этой рукой всякий раз, когда она чуть отклонялась вправо.

— Хоан, ты уже была ранена?

— Царапнуло, когда я была на дежурстве в ополчении у нас в селе, еще до армии…

Глаза Хоан потемнели. Она вспомнила о крошечном осколке бомбы, который она до сих пор хранит в рюкзаке — сувенир ненависти. Как раз в тот день в их районе сбили «громовержца»…

Гостья крепко стиснула руку Хоан в своих ладонях. Девушка, которая поначалу выглядела совсем обыкновенной, оказалась такой мужественной, ее беззаветность вызывала восхищение. А она ехала искать героев! Кто бы мог подумать, что герой здесь, рядом с ней, эта маленькая девушка, почти девчушка. Удивительная земля, земля героев.

— Неустрашимость дороги и людская неустрашимость. Я хочу написать об этом стихи, Хоан…

Гостья смотрела на Хоан, на дорогу, оставшуюся позади, на величественно возвышавшийся мост.

— Я очарована этой прекрасной страной, где живут такие мужественные люди. Я преодолела огромное расстояние, чтобы приехать к ним. Я встретила их, увидела на теле их раны. Я своими глазами увидела жестокость врага, увидела, как люди, которых я люблю, неустрашимо и упорно идут от победы к победе…

Так она размышляла вслух — о людях, о мосте, о дороге. Хоан не понимала всего, что она говорила, просто чувствовала, как растет в сердце радость: как бы ни были жестоки бомбы и снаряды врага, дорога стоит — это наше дело, мы его делаем, это наша дорога, мы по ней идем, и наша земля для нас священна.

Когда машина подъехала к месту, где они должны были ночевать, красноватая луна уже освещала сад, где росли пальмы, она посылала свои лучи, и они освещали веранду, дрожа и танцуя.

После чашки крепкого кофе гостья подвела Хоан к кровати и велела ложиться. Но сама не легла, она села на пластмассовый стул и задумалась: возле нее лежала пачка сигарет, едва кончалась одна сигарета, как она уже брала другую, только и слышно было, как чиркают спички. Хоан уже знала все привычки гостьи — она сочиняет стихи, значит, пришло вдохновение, рождаются новые строчки. Хоан встала, вышла и несколько раз обошла вокруг дома.

В лунные ночи этот район часто бомбили, но сейчас ночь была тиха, и только слышно было, как вдалеке гудят вражеские самолеты да шуршат шаги Хоан.

— Хоан! Иди ложись спать! — окликнула гостья, появившаяся в дверях.

— Нет, я не устала, и мне совсем не хочется спать!

«Упрямая девочка», — подумала гостья и, взяв свою шерстяную кофту, вышла, заботливо укутала плечи девушки, потом пригладила ее длинные шелковистые и прохладные волосы.

— Знаешь, в одно и то же мгновение я услышала два звука: звук в небе — голос тех, кто разрушает жизнь, и звук, несущийся с земли, — голос тех, кто бесстрашно защищает жизнь… Я уверена, что все честные люди земли на твоей стороне, Хоан, на стороне тех, кто самоотверженно защищает жизнь, справедливость…

Она взяла Хоан под руку:

— Мне кажется, что мы с тобой родные сестры. Я все думаю о том, что бы я еще могла сделать, как могла бы помочь вашей борьбе…

Глубокие серые глаза внимательно смотрели на девушку. Хоан словно обдало горячей волной, она вздрогнула. Ей вдруг вспомнился недавно поразивший ее плакат: люди со всех концов земли тесно стоят рядом друг с другом, головы и лица закрыты белыми повязками, видны только глаза, и взгляд их так глубок, точно хочет проникнуть за сотни рек, за тысячи гор и достигнуть этой земли, где идет война. Глаза, излучающие любовь и решимость, глаза людей, которые стали донорами, чтобы спасти раненых бойцов Вьетнама… сейчас глаза гостьи были похожи на них.

Хоан крепко сжала ее руку, тепло пробежало по их пальцам, словно горячая кровь передалась от одной к другой… Они вместе вошли в комнату, заварили крепкий чай и разлили в стаканы. Чай был прозрачный и золотой, как созревший рис, над ним поднимался ароматный пар. Хоан отпила глоток. Ночь в зоне огня и ароматный чай. Она невольно вспомнила о бархатных розах, что росли перед ее домом. «Чай, с лепестками этих роз, много вкуснее лотосового», — говорила обычно мама, и об этих розах она особенно заботилась.

— У вас растут розы? — спросила Хоан у гостьи.

— Конечно, у нас их очень много, целая долина роз. Когда я была маленькая, мама рассказывала мне о фее, проспавшей тысячу лет в долине, где потом выросли прекрасные розы…

Прихлебнув чаю, она с тихой лаской в голосе добавила: