— Будьте внимательны, — говорила Хыонг. — По самолетам надо, бить залпами и по возможности кучно.

И пообещала:

— Если кто-нибудь прозевает и я услышу одиночный выстрел — накажу.

Боевая тревога не заставила долго ждать. Часов в семь утра в небе появился самолет-разведчик с легким вооружением. Когда по нему ударили ребята-ополченцы с той стороны моста, он выпустил серию ракетных снарядов, и несколько из них упало в поле, недалеко от боевых позиций женского взвода. Поднялась туча пыли и дыма. Хыонг мигом взобралась повыше, чтобы лучше было наблюдать, и, выбрав момент, скомандовала: «Огонь!» Более десятка винтовок бабахнули, как прожаренный початок кукурузы. Жаль только, что его передержали на огне, этот початок, — залп получился недружный: девушки сильно волновались. Как бы желая показать, что он не хочет с ними связываться, разведчик взмыл и отправился восвояси. И вдруг под его хвостом появилось несколько бледных светящихся точек. Девушки присмотрелись повнимательнее — осветительные бомбы на парашютах! Вскоре можно было хорошенько рассмотреть на фоне ярко-голубого неба белые полукруглые купола, которые медленно опускались, накренившись под ветром. Средь бела дня горел блеклый желтоватый свет, в этом было что-то странное и бесстыжее.

— Глядите! Это он с перепугу удрал, хвост поднял да в штаны и наложил. — Хыонг старалась подбодрить бойцов своего взвода.

Пилот и в самом деле, видимо, до того перепугался, что нажал не на ту кнопку.

Девушки выскочили из окопа, подняли винтовки к небу, а потом захлопали в ладоши и закричали. Взвод окружил своего командира.

— Наш взводный, как говорится, парень что надо — с усами, — шепнул кто-то. Все прыснули со смеху. И в самом деле, нежный пушок на верхней губе Хыонг, и без того чуть-чуть темноватый, теперь от пыли еще отчетливее выделялся на лице.

— А что? Выглядит внушительно, — не без гордости за своего командира говорили девушки.

Она стояла на возвышении прямо против солнца. Ремешок каски подчеркивал линию упрямого подбородка и благоприобретенные усы. Она опиралась на палку и сейчас казалась сильной и собранной.

Вечером взвод пировал. Деньги Хыонг взяла из своих сбережений. Отмечали первую боевую проверку огнем. И тут Хыонг разговорилась.

— Как было бы весело, если бы вместе с нами сидела Тхыок. Погибла она. Мы работали с ней в одной бригаде. Деньги у нас были общие, тратили вместе, а что оставалось, клали на сберкнижку. Если кто-нибудь из нас покупал себе что-то, не забывал и о подруге. Все звали нас неразлучными. А теперь нет ее, погибла.

И тут, воспользовавшись моментом, самая молоденькая из девушек, Кан, спросила о том, что давно уже тайком обсуждалось во взводе:

— Говорят, Хыонг, у вас нелады со свекровью и мужниной родней?

— Что вы, девушки, — спокойно ответила Хыонг. — Люди любят посудачить, вот и перепутали они все. Это у меня с родней первого мужа нелады. Не хотела я за него выходить, мать насильно выдала. Я убежала от матери на холм, поросший родомиртом, она за мной с коромыслом, о колючки всю юбку в клочья разорвала, только тогда и перестала гоняться. Муж попался злой да ленивый, только спит да ест. Надоест ему лежать, вскочит и все мне указывает, что делать: то пошлет навоз таскать, то траву косить. Ну, ладно, думаю, схватила я как-то корзины, ушла на целый день, а вернулась — корзины пустые. Спрашивает он:

— Ты, смотрю я, даже пучка травы не принесла, ты что, играла там или спала?

— Нет, я просто щипчики забыла.

Он так и вытаращил глаза, а я ему:

— Шел бы ты сам да попробовал с травой совладать. Там ее только щипчиками и выщипывать!

После этого он со мной разговаривать больше не пожелал. На том и разошлись.

А вот со «стариком», вторым моим мужем, мы долго друг к другу присматривались, прежде чем пожениться. С ним у нас настоящая любовь!

Хыонг вдруг стала рассказывать о себе, хотя вообще-то не любила откровенничать.

— Мой муж — человек добрый, но больно молчаливый. Перед женитьбой, когда он жил в зятьях в доме у моей матери, велено ему было крышу покрыть. Приходит время обедать, а я вздумала над ним подшутить: наложила вместо риса полную чашку измельченных бататов, да еще примяла, чтобы побольше вошло. Смотрю — старается, глотает, в горле у него застревает, а он даже глаз не смеет поднять. Так я испытывала его любовь! После этого он еще больше стал мне нравиться. Муж мой на все руки мастер, у него любое дело спорится: корзину ли сплести, курятник ли поставить, а нужно, и свинарник построит. Только он, правда, больше для семьи старается, а для общества — не очень… И все ему ребенка хочется. Я уж ему говорю: «Клянусь, будут у нас дети. Все у меня в порядке, не беспокойся… Только ты сейчас об общем деле думай. Чтобы потом, если дети у тебя спросят, чем ты занимался, когда страна против врагов сражалась, тебе стыдно не было». Сел он, задумался. А потом с радостью пошел, когда его взяли в транспортную колонну на фронт. Я ему пару новых сандалий купила, каплуна сварила. Он не какой-нибудь особенный храбрец. На людях сделал вид, будто наставления мне дает, а сам поцеловал меня. Расставались-то мы надолго, и путь у него — в самое пекло. Вот он и доказал свою храбрость… Он теперь далеко, а я ему верю. Через полтора месяца вернется. Надо нам обязательно сбить хотя бы одного «джонсона»[1], и, когда встретимся мы с мужем, вытянусь в струнку — и по всей форме: «Разрешите доложить, товарищ командир…»

Хыонг и говорить умела, и дело хорошо знала. Учеба, боевая подготовка во взводе шли отлично. Дисциплина была строжайшая. Если кто из бойцов провинится, командир слов не тратил: ранец с кирпичами на плечи — и бегом вокруг холма.

Хыонг внимательно наблюдала за направлением полета разведчиков, за тем, как заходят бомбардировщики для пикирования, и однажды явилась в штаб отряда.

— Разрешите доложить, товарищи командиры, нашему взводу нужны дополнительные боевые позиции на бататовом поле, вот здесь, на холме.

Помощник командира отряда, пощипывая реденькую бородку, взглянул на план, который Хыонг собственноручно нарисовала. Командир, нахмурившись, задумался:

— Очень уж это место открытое.

— А мы хорошенько замаскируемся.

— И думать нечего. Кто занимает позицию на голом месте, на таком песке? Это против всяких правил. И без пользы для дела. Если оценивать по десятибалльной системе, я бы поставил вам в лучшем случае тройку. Неприятель вас сразу же обнаружит, небось еще и посмеется.

Случилось, однако, что при этом разговоре присутствовал председатель общины. Человек он молодой, энергичный. Слова командира отряда навели его на интересную мысль.

— Вот то-то и хорошо, что против всяких правил: ведь противник этого не ожидает. Над этим стоит подумать.

Разгорелся спор. Хыонг распалилась:

— Он пикирует здесь — мы ведем огонь с этой стороны. Он выходит из пике — другая группа бьет ему прямо в брюхо. Выигрыш — внезапность. Он и сообразить ничего не успеет.

Тут Хыонг припомнила один случай.

— Как-то наш кирпичный завод играл в пинг-понг со средней школой. Я шесть раз обставила всех: и учеников, и учителей. А почему? Я играла левой рукой, левша я! «Мастера» же к этому не привыкли, им это было в новинку, они вертелись и так и эдак, да все зря. Ну так вы согласны со мной, товарищ?

Хыонг тут же возвратилась во взвод и стала торопить девушек, чтобы оборудовали дополнительные позиции. Помочь им пришли мужчины-ополченцы. За полдня все было закончено, и группа девушек заняла оборону.

Вечером Хыонг пошла к могиле подруги у подножия холма, воткнула там благовонные палочки. На могиле уже зеленела трава. Девушка погибла при первой бомбежке. Хыонг села возле могилы, взглянула на алые отблески заката в наступающей тьме.

— Тхыок, подруга, это я, — прошептала она. — Я клянусь отомстить за тебя. А ты помоги мне. Приходи к тому дереву возле реки, на которое мы взбирались в лунные вечера, увидишь, как мы деремся с врагом. Ну, мне пора идти.