— Молодцы! — сказал он. — Сделано на совесть, солидно, так, как и надо. В прошлом году не зря я напоминал вам об этом на каждом заседании, по правде говоря, самому осточертело. А не напоминал бы, так небось, буйволы мерзли бы сейчас, падеж начался.

Он огляделся по сторонам, ища глазами Муй.

— А где Муй? Куда она запропастилась? Нет, хочешь не хочешь, а придется признать: женщины куда старательнее нас, мужчин, любят во всем порядок… Разве я не прав?

После того дня в уезде стали чаще упоминать кооператив Вьет-тханг. И на провинциальной конференции по подведению итогов движения «Выполним обязательства» именно Муй, а не кто-либо другой выступала с докладом, то есть произошло так, как задумал Ман еще полгода назад. По окончании конференции собрался пропагандистско-просветительный семинар, на который послали Мана. На семинаре к нему подошел один из работников провинциального комитета партии — его лицо показалось Ману очень знакомым — и, крепко пожав Ману руку, похвалил:

— Это верно, что председатель кооператива Вьет-тханг ваша жена? Очень хорошо она выступала, живо, дельно. Словом, молодец!

Ман скромно улыбнулся, но на душе у него был праздник. Над докладом, который произвел такое хорошее впечатление, Ман славно потрудился: он своей рукой написал его для жены, от первой до последней строчки. Три вечера подряд учил ее, как нужно говорить, какие моменты выделить интонацией, о чем следует сказать вскользь, не упустил ни одной мелочи.

Однако Ман не знал всего… Дело в том, что вначале Муй действительно стала читать подготовленный Маном доклад, но уже в первые минуты она начала запинаться — это и понятно: ведь всегда трудно читать текст, написанный чужой рукой… Муй запнулась, сбилась… И тут она подумала: будь что будет, вовсе не обязательно читать по бумажке, она будет говорить так, как умеет. И Муй стала запросто рассказывать о своей работе, может быть, и не очень складно, зато всем понятно, не по-книжному… Муй сложила листки и убрала их со стола, а чтобы поменьше смущаться, старалась смотреть не на людей, сидевших в зале, а на красный транспарант в самом его конце. Поборов смущение, Муй начала заново… Она говорила негромко и, как ей казалось, без выражения. Каково же было ее удивление, когда она услышала дружный смех, затем аплодисменты. Теперь она уже различала лица людей в передних рядах, люди одобрительно улыбались. А может быть, они смеются над ней? Да нет, непохоже… Когда Муй закончила и пошла на свое место, люди, которые сидели с краю, пожимали ей руку, поздравляли. Одна журналистка в очках с толстыми стеклами, сидевшая впереди, несколько раз оборачивалась назад и делала Муй знаки. Муй расслышала:

— Встретимся во время перерыва, мне нужны еще кое-какие сведения о вашем кооперативе.

Но это в провинциальном центре, в уездном центре… А у себя, в своей общине, в своем кооперативе к ней относились по-другому. За полгода у людей сложилось предвзятое отношение, и при каждой ее новой удаче люди неизменно говорили:

— Что тут удивительного? Ведь это муж ее тянет!

Муй давно уже научилась сама принимать решения, но людям по-прежнему казалось, что все это исходит от Мана, а она только слушается его советов. «Без мужа она не выдвинулась бы так быстро!» — говорили люди.

Когда же какое-нибудь дело не удавалось, все говорили:

— Ничего, она ведь женщина, с нее и спрос невелик!

Им и в голову не приходило, что своими промахами Муй, возможно, обязана Ману! Люди привыкли считать Мана умным и дельным человеком, и никто не вел счета его ошибкам: ошибиться ведь всякий может. Им было невдомек, что Ман часто разъезжает по уезду, надолго отлучается из дому и что он никак не может вникать во все дела кооператива, а о некоторых вещах вообще имеет очень смутное представление.

Предвзятое отношение к Муй сложилось по вине Мана, который слишком ретиво опекал жену и явно переусердствовал.

Конечно, у нее не всегда все шло гладко. Бывали моменты, когда она теряла почву под ногами, переставала верить в свои силы. Как правило, больше всего она смущалась в присутствии Мана. При нем она становилась робкой, боялась лишнее слово сказать. Если и решалась заговорить более твердо и решительно, так тут же осекалась и украдкой косилась на мужа… Как бы не брякнуть какой-нибудь глупости, как бы не оплошать! Вспоминая об этих моментах, она испытывала душевную боль. Нет, она неправа! Муж у нее очень хороший, искренне любит ее, ведь и старается он ради нее. Она ему очень благодарна за все. В чем же тогда дело? Что же огорчает ее, омрачает ее жизнь! Как будто что-то изменилось в отношении Мана к ней… да и в ее отношении к мужу тоже… появилось какое-то пренебрежение друг к другу, словно теперь она неровня ему. Может быть, это не так, может, только кажется…

Если уж чему-либо суждено случиться, это обязательно случится.

Однажды Мана вызвали на конференцию в уездный центр, затем послали на конференцию в провинциальный центр — в общей сложности все это заняло десять дней. На конференции он никак не мог сосредоточиться, особенно на последних заседаниях. Он слушал рассеянно, думая о чем-то своем. Особенно ему становилось невмоготу, когда он смотрел в окно: там виднелись поля, кое-где уже начали высаживать рисовую рассаду. Мана охватило нетерпение, захотелось поскорее вернуться домой. Едва дождавшись конца заседания, он вскочил на велосипед и покатил домой, даже не заехав в уездный центр.

Жены дома не было. Мать готовила бобовый соус. Ман нетерпеливо спросил, где жена. Старушка оторвалась от своего занятия и прошамкала красными от бетеля губами:

— Она заседает в правлении! И Тунг там, и Динь, все на заседании!

Ман бросился в правление. Там действительно заседали. Еще издали Ман различил голос жены, которая говорила о чем-то очень уверенно. «Если перешли к критике, тогда все пропало!» — подумал Ман.

Ман поднялся на веранду, окружавшую дом. При виде мужа Муй смущенно улыбнулась и, запинаясь, сказала:

— Пожалуйста, входи!

Ман приветливо поздоровался и сел рядом с Динем, секретарем парткома. Наклонившись к нему, он тихонько спросил:

— Когда начали? После обеда?

— Да. Давненько вас не видно! Где вы пропадали?

— Ездил на конференцию в провинциальный центр… Две конференции подряд! Еле дождался конца… О чем речь?

— Об обработке земли. Ваша жена предлагает начать пахать по обводненному полю…

Ман резко выпрямился, он почувствовал раздражение. То ли оттого, что он еще не пришел в себя после трудного пути, то ли потому, что предложение жены оказалось для него неожиданностью…

Примерно полмесяца назад, когда он еще был дома, Ман целый день просидел на парткоме, стараясь утрясти производственный график. И ведь она при этом присутствовала и насчет обработки земли все слышала собственными ушами, но не потрудилась записать. Все члены парткома сошлись в одном, решение было принято единогласно: девяносто процентов площадей, отводимых под рис весеннего урожая, следует очень тщательно пахать и бороновать по сухому полю, добиться мягкой пахоты; десять процентов отводится под грубую пахоту; но кооперативу Вьет-тханг предписано довести до мягкой обработки все сто процентов площадей. Кажется, план предельно ясен. Потом они вместе были на совещании в уездном центре, он, Ман, прекрасно помнит, как советовал Муй не возражать против этого плана и вызвать другие кооперативы на соревнование по соблюдению агротехники и особенно по мягкой пахоте. Он предполагал, что по этой части другие кооперативы уступают Вьет-тхангу. И вот теперь стоило ему задержаться в провинциальном центре, как она все меняет и делает по-своему! Все наоборот, все не так! Ну хоть бы дождалась его, посоветовалась!

Раздражение Мана достигло предела, ему стало жарко, он расстегнул шерстяной джемпер и с трудом заставил себя выслушать Муй до конца.

Но вот Муй как будто закончила свое выступление. Она легонько постучала по столу карандашом и сказала:

— Ну, будем считать, что с вопросом перехода от мягкой пахоты к пахоте по обводненному полю кончено. Теперь поговорим об удобрениях.