Как только Гао замолчала, тетя Делаю-прическу первая взяла мешок — «слоновую кишку», которую она накануне купила у девочки, положила в него монетку и протянула ребятам:

— Жалую вам денежку и мешок!

— Ну-ка, пропустите меня, — послышался голос. Это дядя Кому-паром-на-Уонгби, ковыляя на своей деревяшке, подошел и бросил маленьким актерам су. И зазвенели монеты.

— Держите мой нон и собирайте монеты в него, — тетя Ношу-уголь-на-голове протянула свою шляпу, бросив туда немного мелочи. Тотчас же со всех сторон в шляпу полетели мелкие монетки и даже хао. Ребятам тут же возвратили купленные у них накануне теплую рубашку и кошелек.

Радуясь за них, Чать забыл о своей мечте — купить лотерейный билет. В эту ночь он спал сладко-сладко.

С некоторых пор жители Хайфона стали встречать на улицах бродячую труппу маленьких актеров, которые давали представления прямо на тротуаре. Поскольку их выслеживала полиция, ребята высылали какого-нибудь мальчишку, чтобы он зорко следил за улицей и в случае опасности подал условный знак. На представления собирались кули, рабочие и другая публика, вроде той, что обитала в доме трактирщика Нёна. Бродячую труппу возглавлял Тить. Ему отлично удавались роли стариков, и его, несмотря на юный возраст, стали величать почтенным Титем. Каждый вечер артисты возвращались на ночлег в тот же самый дом Нёна без электричества. Теперь они сшили себе обновы, хотя и простые, темного цвета. И только маленькая Ла получила красивое яркое платье.

Безработных в городе становилось все больше, почти в каждой семье кто-то оставался без работы. Торговля шла вяло, разносчики, сидевшие на улицах со своими корзинками, едва сводили концы с концами. Плохо пошли дела и у маленьких актеров. Они обшаривали весь город, но их представления не давали сборов.

Сегодня вечером они превратили в подмостки тротуар, освещенный электрическим фонарем, под листвою раскидистого дерева, что росло прямо напротив дома почтенного Нёна. Опять раздалось мелодичное пение юной Гао, опять засмеялись зрители, как только перед ними появился Тить. А партия барабана, которую исполнял Дат, звучала не хуже, чем в прославленных театрах. Сосед по ночлежке подарил ему превосходные барабанные палочки.

Гао, исполнявшая роль послушницы Кинь[10], пела грустную арию, а глаза ее неотрывно следили за маленькой Ла, которая обходила зрителей со шляпой в руке. «Кто мы, актеры или нищие, — не поймешь», — мелькнуло у нее в голове. И от этой горькой мысли девочке захотелось плакать. И слезы полились у нее из глаз. Зрители замерли, слышен был лишь шорох колес пробегавшего мимо рикши. Хотя пьеса и захватила зрителей, но в шляпе из пальмовых листьев позвякивало всего каких-нибудь пятнадцать монет. Ребятам было совсем не весело. Но сколь ни малы сборы, а пьесу надо играть до конца.

Когда дошли до прощального номера «для увеселения публики», Дат поднялся, а проворная Ла села за барабан. Тить и Дат исполняли шуточную сценку. Дат загадал загадку:

— Точка, запятая! Уфф-уфф! Зернышки риса, где вы, где вы?

Приставив палец ко лбу, Тить изобразил глубокую задумчивость.

— А-а, это крестьянин! — протянул он. — Работает в поле, отдыха не знает, иначе — беда! А соберет урожай, налог заплатит, и опять у него в закромах ни зерна. Словом, загадка эта про тех, кто трудится.

Потом Дат решил посмеяться над тэями[11] и загадал еще одну загадку:

— Бах-шарах! Турум-бам-бам! Пиф-паф! Ух-ах!

— А-а, — обрадованно закричал Тить, — это тоже про тех, кто трудится!

— Ха-ха! Попал, да не туда! — отвечал Дат и с таинственным видом повторил: «Бах-шарах…» Публика весело захлопала. Все поняли, что речь идет о тэях.

Среди зрителей оказался дядя Тяни-тележку. Когда представление кончилось, он вслед за маленькими актерами вошел в дом почтенного Нёна и там угостил ребят рыбой и вином.

Было душно, хотя на дворе уже стояла осень. Чать взялся за опахало. Он успел полюбить маленьких актеров. Их ремесло не очень-то хорошо кормит. Чать усердно махал опахалом. Скоро он разлучится с ними. Пусть хоть сейчас им будет приятно и прохладно. А дядя Тяни-тележку — человек щедрой души: размахнулся с угощением на целых сорок два су! Вот что значит настоящий хайфонец!

Компания пила, ела, смеялась, пела песни. Они угостили вином и Чатя: оно оказалось таким горьким! Мальчик с трудом заставил себя сделать глоток. Но шаловливая Гао вылила ему в рот всю чарку — бедняга чуть не захлебнулся.

Когда Чать улегся спать, в ушах у него все еще звенели грустные мелодии тео.

Поздний вечер. И на Железном рынке, что возле пристани, и на причаленных к берегу джонках все еще кипит жизнь.

С парохода «Ле Хоа» огромными корзинами выгружают съедобных моллюсков и крабов: рано утром, едва пропели петухи, где-то уже пробудились от сна люди и отправились на добычу, теперь эта добыча станет товаром. На рынке вдоль стены под легкими навесами прилепились харчевни и закусочные. Горят электрические и керосиновые лампы, отбрасывая желтые полосы света. Шагают прохожие, из харчевен доносятся смех и голоса. Разделанные собачьи тушки, подвешенные повыше, оскалясь, невидящими глазами смотрят на эту картину. Слышатся возгласы посетителей:

— Эй, парень, подай-ка вареной требухи!

— В подливку муки много не сыпь! Понятно?

— Эх, надоела мне эта говядина…

В торговых рядах разложена морковь, помидоры, пучки зеленого лука, связки чеснока и зеленого перца, цветная капуста, висят поросячьи ножки, куски говядины. И все это переливается всеми цветами радуги — зеленым, красным, фиолетовым, желтым и еще какими-то диковинными оттенками. Здесь богат лишь тот, кто торгует. Безработным приходится совсем туго. Впрочем, не каждый из торговцев процветает. Но, как говорится, хоть проторговался, все равно купец, хоть и приуныл человек, а на развлечения все же тянет. И, выбрав укромное, малоосвещенное место, маленькая бродячая труппа вновь собирает зрителей призывным барабанным боем. Опасаясь, как бы про них не пронюхала полиция, маленькие актеры решили избегать яркого освещения.

Зрители плотным кольцом окружили их, и началось представление: «Павильон весенних радостей». Маленький Тить, игравший роль Лыу Биня[12], стал, напевая, писать стихи на стене павильона. Но вместо того, чтобы пропеть, как полагается: «Слава ко мне непременно придет, коль не сегодня, так завтра», юный актер запел куплеты, высмеивавшие мироедов. Тут на «сцену» вышла бойкая Ла.

— Достопочтеннейший, — девочка, улыбалась голосок звучал насмешливо, — не сыграть ли нам «Лыу Биня» на новый манер? Да и вообще к чему эта пьеса сейчас? Давай-ка лучше покажем почтенной публике «Западного дьявола»!

Артисты держались непринужденно и свободно импровизировали. Тить играл роль крестьянина, Гао — его жены, Дат — деревенского старосты. Ла собирала деньги в островерхую шляпу, а дядюшка Тяни-тележку изображал Западного дьявола.

Чтобы как-то обозначить перерывы между явлениями и антракты, керосиновую лампу накрывали большой корзиной. Барабан гремел неутомимо.

Действие происходило в доме бедного крестьянина в дни сбора податей. Крестьянин лежал распростертый на земле. Грянул барабанный бой, большую корзину, которой была накрыта лампа, убрали. «Сцену» залил желтоватый тусклый свет. Вошел староста в шелковом платье.

— Эй, где этот поганец Лык? — закричал он грозно. — Не заплатишь подать сполна — шкуру спущу! Если тебя покалечили вчера и тебе не дотащиться до общинного дома, плати монету здесь и получай квитанцию…

Жена крестьянина плачет, обнимая тело мужа.

— Бедный ты мой! Несчастный ты мой! Били они тебя, истязали, в колодках держали они тебя… На кого покинул ты нас, на кого оставил ты нас…

С т а р о с т а (все так же сердито). Эй ты, баба, что там с твоим мужем стряслось? Если за вами останется недоимка хоть в один хао, я и тогда не пощажу. Прикажу начальнику стражи бамбуковый кол вбить у тебя во дворе да привяжу к нему подлеца, мужа твоего! Слышишь?