Тэлли продолжала смотреть себе под ноги, но на её губах заиграла тонкая усмешка.

— И знаешь, Тили-Вили, лучше сыграет, если не ты ему расскажешь, а слухи сами дойдут — так правдоподобней получится. А уж если увидит потом чего подозрительное — то вообще чики-пуки! — Гейт прищёлкнула пальцами у виска.

— Заревнует?

— Коне-е-ечно! Он привык, что ты под ногами вьёшься, как запасной вариант, и никуда не денешься. Но если вдруг попытаешься с кем замутить, да ещё и с тем, на кого у него и без тебя зуб — то держи-и-ись! Включится собственнический инстинкт, и поехали.

— А может, нет у него такого инстинкта, — сказала Тэлли, поглядев на Гейт.

— А нет, так допрошьём, — как-то слишком серьёзно пошутила та, хищно дёрнув фиолетовой бровью. — Не ходить же ему всю жизнь увечным, в самом-то деле!

***

— Ох, чует моё сердце, эта коза фиолетовая нам ещё поднасрёт, — задумчиво уронила Раисмихална, опершись локтем о край стола доктора Стали.

Та посмотрела на неё поверх своих узких очков и ничего не сказала.

— Особенно парню новенькому, — добавила Раисмихална.

— Его зовут Хидден. И он уж давно не новенький.

— Больно сложно.

Сталь помолчала.

— Меня больше беспокоит, что с её появлением ни он, ни я, ни Сага Городу больше не понадобимся. И тогда он нас…

— Убьёт? — скептически хмыкнула Раисмихална. — Не дури, мать! Неужто не видишь, что эта Плесень с год как поменяла стратегию и сама теперь убивает редко? Обросла, так скажем, исполнителями. Делает грязную работу чужими руками.

— Ты о Варваре?

— Не только. Гриб сляпал тут свою экосистему, которая теперь может регулироваться почти самостоятельно, неужели не видишь?

— Догадываюсь, — напряжённо отозвалась Сталь. — «Спасибо» Профессору.

— Во-о-от. Всё взаимосвязано. Любое действие одного отзывается на других. Да и Профессор тут не дирижёр, хоть и воображает про себя многое. Его самого, глядишь, не сегодня завтра мицелием через колено да в…

— Раисмихална!

— …и ойкнуть не успеет. Город вынудит, но так, будто тот сам согласился. Подгонит обстоятельства. Не оставит выбора. Ну или поднажмёт через окружение. А если новенький Грибу не товарищ, Гриб просто запускает в экосистему фиолетовую срань, а уж она, помяни моё слово, устроит процесс уничтожения лишних элементов. И как будто естественный отбор. Ишь, усыпляет бдительность! И вроде как не Гриб плохой, а жизнь такая…

— Для естественного отбора Гейт должна быть сильнее прочих, — пробормотала Сталь, задумчиво постучав шариковой ручкой о столешницу.

— А то как же!

— Значит, нам нужно подумать, как её ослабить. Или как усилиться самим. Если хоть что-то из этого возможно, конечно…

— Может, у Города на всех вас ещё планы, а ты тут паникёрствуешь!

— Может. Но пока, Раисмихална, пригляди за Хидденом. На всякий случай.

— Да гляжу я, гляжу, — проворчала Раисмихална, тяжело поднявшись со стула и хромая к двери. — Теперь за ними обоими удобно глядеть — точно сиамские близнецы.

Сталь, не отрываясь от бумаг, улыбнулась себе под нос.

— И я б ещё за Корнетом приглядела, — сказала Раисмихална, оглянувшись. — А то совсем дураком стал парень на любовной почве…

— Он допрошит, — вкрадчиво сказал Профессор в зеленовато-буром полумраке «гангстерского» кабинета Медиума.

— И что? — равнодушно шевельнул белёсой бровью Медиум — словно плечом пожал.

— Он нам об этом не сказал.

— А вы спрашивали? — Медиум небрежно плеснул в стакан из графина коньяка, не без удовольствия вдохнул его аромат и пригубил напиток.

— Нет, но… — Профессор голодными глазами проводил опустевший стакан, вернувшийся на серебряный поднос на краю стола. — Если скрыл это, наверняка и ещё какие-то секреты у него имеются.

— Конечно, имеются, — всё так же равнодушно ответил Медиум, поудобнее угнездившись в своём роскошном кресле, — как и у всех нас.

— Мне от Города скрывать нечего! А к Хиддену неплохо бы присмотреться. Тем более сейчас, с появлением Гейт, вполне возможно, он станет для нас бесполезным. Оттого вдвойне не хотелось бы, чтобы ещё и опасным…

Медиум кивнул:

— В этом кабинете Творецк слышит абсолютно всё, потому что именно к здешним разговорам он особенно внимательно прислушивается. Будьте уверены, он вас услышал и сделает выводы. Благодарю за бдительность.

Удовлетворённая улыбка скользнула по губам Профессора.

— Как вам Гейт?

— Смышлёная, — многозначительно ответил Профессор. — И схватывает на лету.

— Приведите её завтра ко мне, познакомимся. Молодые грифоны дозрели?

— Со дня на день ожидаем рождение.

Медиум одобрительно кивнул.

— Что ж, тогда и тянуть нечего: я поговорю с Гейт, и если сочту, что она готова, попробуем глубокое сканирование. Что-то хотите спросить, Профессор?

— Да. Вы не сказали, кого Город выбрал прототипами разума для этих грифонов.

— Потому что с претендентами я разговариваю сам, и чем меньше народу о них знает, тем лучше. Вы же понимаете, Профессор, слухи всё равно просочатся.

— Но ведь я непосредственно задействован на проекте и было бы справедливо…

— О да, Профессор, вы непосредственно задействованы! Я сообщу вам второе имя после разговора с Гейт. А пока — свободны.

Уже выйдя из кабинета, Профессор задумался: Медиум сказал «второе имя». Но чьё же первое? Всю дорогу обратно в Каланчу он восстанавливал в памяти прошлый их разговор о глубоком сканировании, но так и не припомнил, чтобы Медиум кого-то называл. Заинтригованный, Профессор перебрал в памяти всех, на его взгляд, более-менее подходящих для такой цели ребят из близкого круга Медиума и из тех, кто занимался внешними связями и benedicat acutifolia. Остановившись на троих претендентах, так и не смог выбрать двоих. Один — Вермут — руководил теплицами и вполне подходил для грифоньего разума. Двое остальных — Сметана и Блик — в чём-то сильны, но в другом, не менее необходимом, имеют пробелы, причём каждый в своём, и кого из них Городу выгоднее сделать грифоном — непонятно…

— Интер-р-ресно! — пророкотал Профессор себе под нос, словно обращаясь к клубящемуся вокруг него туману. — Я думал, что достаточно хорошо понимаю тебя, но вот эта задачка для меня сложновата! Однако хотя бы с Вермутом я наверняка прав. Может, и Медиум не назвал его имени как очевидного, а я сперва не понял. — Он с лёгкой досадой пригладил на затылке и без того идеально причёсанные волосы.

***

За пару дней в Творецке Гейт освоилась как у себя дома и уже успела назаказывать привычных ей атрибутов: на лице красовался агрессивный макияж, в брови и в носу вновь поблёскивали колечки пирсинга, на пальцах — массивные кольца-черепа, а вокруг запястий вились кожаные браслеты, ради которых приходилось поддёргивать до локтей рукава косухи, украшенной цепями, шипами и клёпками. Она так и расхаживала по Каланче: в этой своей бряцающей металлом кожанке, в высоких тяжёлых ботинках на толстенной тракторной подошве, в узком тонком топе на голую грудь, который скорее относился к нижнему белью, а не к спортивной одежде, и в кожаных штанах в обтяжку и с такой низкой талией, что, когда Гейт наклонялась, выглядывали не только её татуировки, но и лиловые кружевные стринги.

Профессору это всё, конечно же, не нравилось, но он молчал, что ещё раз доказывало важность Гейт для него, а значит — и для Города. Он даже отстал от неё со своими извечными просьбами надеть белый халат, потому что на второй день Гейт надоело его занудство, и она-таки халат надела, проходив в нём по Каланче чуть больше часа. Проблема оказалась в том, что она надела только халат (если не считать ботинок и браслетов). Разумеется, нараспашку. После такого представления оставшийся рабочий день Профессор провёл в своём кабинете, даже на обед не пошёл, и Раисмихална уже начала с воодушевлением планировать поминки, предположив, что того хватил удар.