— Папа, прекрати…

Он отмахивается и бьет меня локтем. Попадает мне прямо в рот. От резкой, внезапной боли я падаю на кровать. Отец ругается, а потом раздаются тихие удаляющиеся шаги.

Она ушла.

Она выбралась отсюда.

Я поднимаю больную руку, чтобы дотронуться до пульсирующей нижней губы. Ярко-красный пунцовый цвет окрашивает кончики моих пальцев. У меня идет кровь.

Папа корчится от боли, а потом ложится на бок. Я вижу, как болят его ребра, но беспокойство в его взгляде побеждает. Он фиксирует взгляд на моем окровавленном рте, и выражение его лица меняется от ужаса.

— Боже мой, милая. Что случилось?

Ты. Случился ты, папа. Всегда случаешься ты.

Он ненадолго отходит, а затем возвращается с салфеткой. Аккуратно и с заботой любящего отца он промакивает мою губу, пытаясь стереть кровь. Я зажмуриваю глаза, не позволяя пролиться слезам. Он и так достаточно их украл.

Я не могу смотреть на него.

Сейчас всё, чего я хочу, — это услышать голос Форда. Если бы он узнал, что папа ударил меня — пусть и случайно — он бы разозлился.

Вот в чем проблема с друзьями или с тем, что тебе нравится парень… ты начинаешь полагаться на них, когда наступают трудные времена. На кого-то, на кого можно опереться или довериться. Временный побег от реальности.

— Мне так жаль, — задыхается отец. — Я продолжаю всё портить. С тех пор как твоя мама…

Смерть мамы стала катализатором того, что моя жизнь перевернулась с ног на голову и превратилась в… это. В Ад. Буквально в Ад.

Я чувствую папины пальцы на своем лице, поглаживающие и ласкающие, пока он произносит сладкие, извиняющиеся слова. Я ненавижу это. Я ненавижу его. Он целует мою ушибленную щеку.

Да, папа, это тоже ты сделал.

Все раны, как внутри, так и снаружи, от тебя.

Всегда от тебя.

Он слишком близко, мне слишком тяжело, его слишком много. Его нежные поцелуи так же жестоки, как и его злые удары. Они мне не нужны. Мне не нравится ни их запах, ни их количество. Каждый раз, когда дело доходит до этого, я хочу заползти в нору и умереть. Ужасные воспоминания о других временах, ещё более худших, чем эти, крадут мое дыхание, и желчь подкатывает к горлу.

Легче никогда станет.

Я не могу.

Сейчас всё кажется ещё хуже. Может быть, из-за того, что недавно у меня были моменты нормальной жизни с Фордом, каждое резкое напоминание о реальности — это жестокий удар в грудь.

Я не могу дышать.

Не могу дышать.

Уйти. Уйти к ней.

Мысли о маме — мое вечное спасение. Мои воспоминания о ней такие счастливые, и их легко ухватить, когда я больше ни секунды не могу терпеть эту дурацкую жизнь. Поскольку я слишком подавлена этим моментом, я погружаюсь в более счастливое время. Мы с мамой потягиваем горячее какао, пока суетимся над пуансеттиями²⁵, чтобы украсить ими дом для семейной рождественской вечеринки. Пахнет корицей и яблоками, от пирогов в духовке исходит восхитительный аромат, от которого у меня слюнки текут. А на улице идет снег. Как красиво…

Пронзительный звон разрывает в клочья мои счастливые воспоминания, возвращая меня в настоящее. Холодное, суровое настоящее, пропахшее одеколоном моего отца. Его губы отрываются от моей шеи, и он откидывается в сторону, чтобы взять телефон. Судя по резким, сердитым словам, что-то случилось на работе. Он начинает кричать на Гарета.

Я проснулась.

Здесь.

Трясясь так сильно, что зубы стучат, я поправляю рубашку и выбегаю из комнаты. Спотыкаясь о собственные ноги, я чуть не падаю лицом вниз. Папа не обращает на меня внимания, он слишком занят, отдавая приказы Гарету, что меня вполне устраивает.

Я могу сбежать.

Бегство в мою спальню — размытое пятно отвращения. Я закрываю за собой дверь и раздеваюсь догола. Обжигающая вода, ошпаривающая мою плоть, никак не может стереть губы и блуждающие прикосновения, которым не место на моем теле. Я скребу, скребу и скребу, пока моя кожа не начинает гореть, словно в огне.

Мне вспоминается время, много лет назад, когда я свернулась калачиком на полу этого самого душа от такой сильной боли, что я думала, что умру. Я смотрела, как кровь окрашивает воду и стекает в канализацию, задаваясь вопросом, смогу ли так легко исчезнуть. Я мало что помню о том дне, кроме того, что Сандра ругала меня за то, что я чуть не замерзла до смерти, пробыв под ледяными струями так долго.

Когда вода остывает, я выключаю её и заворачиваюсь в теплое полотенце. Не могу избавиться от ощущения грязи и продолжаю почти неистово дрожать. В другое время я изо всех сил стараюсь отгородиться от этого и думать о чем-то другом, но в этот раз мои усилия не помогают.

Что случилось?

Неужели я сломалась?

Я думала, что достаточно сильна, чтобы вынести такие ужасы, но сейчас я теряю самообладание.

Потому что заслуживаю большего. Находясь с Фордом, я начала чувствовать себя не только желанной и нужной, но и по-настоящему окруженной заботой. Он — что-то совсем другое.

Боже, мне нужен Форд.

Выскочив из ванной, я нахожу свой телефон, а затем иду к своему темному шкафу. Заползаю в самый конец, сажусь на туфли и прижимаюсь спиной к стене. Я набираю его номер и стараюсь не стучать зубами.

— Привет, — приветствует Форд, его голос теплый и счастливый.

Силы, которые я собирала, тают, и я цепляюсь за его голос. Мне нужно, чтобы он поддержал меня. Я так устала держать себя в руках. Я больше не могу.

Слезы вырываются из меня, отвратительный звук отчаяния вырывается из горла. Слова не выходят. Всё, что я могу слышать только его ободряющие слова, повторяющиеся снова и снова. Я знаю, что он задает мне вопросы, но не могу на них ответить. Его голоса достаточно. Мне нужен только его голос.

Пока…

— Я сейчас приеду. Дай мне пятнадцать минут или около того.

Я шмыгаю носом и резко открываю глаза.

— П-придешь?

— Ты расстроена, — рычит он. — Мне нужно убедиться, что с тобой всё в порядке.

Эгоистично и, вероятно, глупо, я задыхаюсь:

— Поторопись.

Меня захлестывает облегчение, хотя это, вероятно, не самая лучшая идея. Мне всё равно. В этот момент меня волнует только одно. Форд. Мне нужно, чтобы он обнял меня и дал почувствовать, что на моей стороне есть кто-то, кроме маленького ребенка.

Кто-то сильный.

Кто-то, кому не всё равно.

Кто-то вроде Форда.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Скаут



Она такая счастливая.

Улыбающаяся и беззаботная.

Я бы тоже улыбался, если бы обманул самого богатого человека в Нью-Йорке. Да так, что он надел мне кольцо на палец и зачал мне детей.

О чем Эш приходится беспокоиться в эти дни?

Уж точно не обо мне.

В её мире я больше не представляю угрозы. Уинстон позаботился об этом. Мои разбитые колени ежедневно напоминают мне об этом.

Она в безопасности.

Только не сейчас. Не прямо сейчас. Она покидает их городскую квартиру, одна, направляясь на вечеринку, о которой мне рассказал Брайант.

Моя машина припаркована на улице в пятидесяти футах от входа в здание, откуда мне прекрасно видно, когда она выйдет. Всё кажется слишком простым.

Я уже прикинул местоположение ресторана. У них нет камердинера, но есть переулок, который используется для высадки состоятельных клиентов. Там уединенно и тихо, но совсем не безопасно. Я обязательно притащусь туда, чтобы встретиться с ней там.

Тогда, когда она не будет этого ожидать.

Сюрприз, сестренка.

Я вернулся.

Пришел, чтобы забрать то, что принадлежит мне… тебя.

Она замирает, болтая со швейцаром. Мой телефон вибрирует в кармане. Достаю его и обнаруживаю сообщения от Спэрроу и Скаута в нашем групповом чате.

Спэрроу: Она плачет без остановки!

Салли: Что случилось?

Спэрроу: Не знаю. Попытаюсь сейчас выяснить.

Спэрроу: Она хочет меня видеть. Блять.