Это приятно.

Действительно приятно.

Пробовать на вкус и исследовать.

Его поцелуи более чем собственнические. Они наполнены такой страстью. Я будто наяву слышу его мысли и чувствую его желание с каждым движением опытного языка.

Голос отца, зовущий Сандру, разрушает настроение. Я вздрагиваю в хватке Форда и рывком отстраняюсь от него. Приглаживая волосы и облизывая губы, я пытаюсь привести себя в порядок после такого похищающего душу поцелуя.

Что почти невозможно.

Исчезли игривые ухмылки и дразнящие оскалы.

Форд наблюдает за мной, хмурясь. Как будто не может меня понять. По голоду в его карамельных глазах легко догадаться, что происходит у него в голове. Он хочет ещё раз завладеть моим ртом. Это чувство взаимно.

Но я не могу.

Только не с папой, рыскающим по дому.

— Мы не должны были этого делать, — шепчу я, не в силах на него посмотреть. — Мой папа…

— Мы всё же сделали это. Дело сделано, дорогая. — Он подмигивает мне. — И это случится снова. Скоро.

— Форд.

— Лэндри. — Он нагло ухмыляется. — Я не сожалею об этом.

Я тоже.

Трепет в груди и глупая улыбка, растягивающая губы, — вот и все доказательства, которые мне нужны. Я не сожалею, и в этом заключается проблема.

Может, он смог бы нам помочь.

Надежда прокладывает себе путь вокруг моего сердца и сжимает его. Возможно, он смог бы.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Спэрроу



Я не могу сидеть спокойно, поэтому вышагиваю туда-сюда перед окном, проделывая дыру в ковре нашей гостиной. Черт, я даже вымыл все три ванные комнаты, поскольку нуждался в избавлении от лишней энергии. Я был таким весь чертов день. С тех пор, как увидел Лэндри. Убираюсь и мечусь. У меня вскипает кровь от того, что у неё на лице здоровенный, мать его, синяк. Более того, меня бесит, что она кого-то защищает.

Всё указывает на её отца.

Но ей восемнадцать. Какого черта она это терпит? Неужели семейное состояние стоит того?

Если бы я мог вернуть нашу маму, я бы отказался от костюмов и машин, как бы больно это ни было. Для меня это просто деньги и вещи — что-то, что может развлечь меня, пока время медленно пролетает мимо.

У Лэндри, определенно, есть свои причины, но какие?

Я упускаю часть пазла, и это сводит меня с ума. Если сегодня Салли не получит от неё больше информации, я буду вынужден взяться и за его работу. Его сердце в этом не замешано.

Не потому, что я хочу видеть её чаще. Неа.

— Я слышу твои мысли, — говорит Скаут с того места, где растянулся на диване, лежа с пультом от телевизора на голой груди. — Ахуеть, какие громкие, младший брат.

Маленький засранец.

Мы оба знаем, что я могу победить его в кулачном бою. Это было доказано множество раз. Он сумасшедший, но я неумолим и неостановим.

— Просто задумался, — прорычал я. — С каких пор тебя это волнует?

Он смеется, холодно и отстраненно.

— С тех пор, как мы начали делить одну и ту же территорию в утробе матери.

Лжец.

Скаута не волнует то, из-за чего я взбесился. Он просто любит притворяться, что ему не всё равно.

— У тебя появились ещё татушки. — Я показываю на его грудь, усеянную шрамами и гораздо большим количеством чернил, чем я помню.

— Ага.

Солнце садится за горизонт, и несколько шальных лучей света освещают полоску пыли на наших темно-серых деревянных полах. У меня руки чешутся найти веник и швабру, но это только развлечет Скаута, а я не в настроении слушать его дерьмо.

— Чертовски дорого, — говорит он, возвращая мое внимание к себе. — Но оно того стоит.

Гигантская голубовато-серая змея прячется среди красивых оранжевых и красных экзотических цветов всех видов. Интересно.

— Знаешь, если тебе надоест ходить туда-сюда, ты всегда можешь прибраться в моей комнате, — предлагает Скаут, совсем не любезно. — Я уверен, что там есть белье, которое ты мог бы постирать.

Постирать.

Единственная стирка, от которой я бы не отказался, находится не здесь¹⁹.

Скаут возвращается к бездумному перелистыванию каналов, а я изо всех сил пытаюсь перестать шагать по гостиной. Салли не отвечает на мои сообщения. Я просто хочу знать, как прошел этот день и удалось ли ему выведать что-нибудь ещё у Лэндри.

Я снова погружаюсь в раздумья, но только на несколько минут, пока не открывается входная дверь. Язычница издает какие-то демонические полумяукающие, полурычащие звуки из своей переноски, а Салли ругает её за то, что она злая и бесполезная. Он выпускает её из клетки, и она проносится через всю комнату, словно один большой комок черной шерсти. Она бросается на диван, а затем перепрыгивает на грудь Скаута и сворачивается калачиком на татуировке змеи.

Как по мне, чертовски верное расположение.

Эти двое — адская пара.

Скаут гладит кошку, даже не утруждая себя тем, чтобы позлорадствовать над Салли. Салли проходит в гостиную и опускается в одно из наших любимых кресел.

Я пристально смотрю на него, ища любые ответы, которые он мог бы дать относительно Лэндри.

Он ухмыляется. Довольный, как черт. Меня это раздражает. Я поочередно хрущу костяшками пальцев на каждой руке, и громкий треск раздается в большой комнате.

— Чему ты так радуешься? — требовательно спрашиваю я, не в силах сдержать яд в своем тоне.

Салли широко и победно ухмыляется.

— Я поцеловал Лэндри.

Текущая по моим венам кровь обжигает меня изнутри, словно расплавленная лава. Обе мои руки сжимаются в кулаки.

Почему я так взбешен?

Это же всего лишь чертово задание.

Потому что ситуация с Айви Андерсон повторяется вновь. В девятом классе мы решили, что было бы здорово, если бы один из нас встречался с Айви, чтобы посмотреть, сможет ли она нас отличить. Мы по очереди притворялись Салли. И только после того, как мы все побывали с ней в постели и испугались возможной беременности, мы больше не хотели притворяться. Я не хотел быть Салли. Я хотел быть Спэрроу и хотел водить её на настоящие свидания — свидания, на которых она произносила бы мое имя, а не его.

Но Айви не слишком хорошо восприняла то, что её обхитрили.

Она не только порвала с Салли, но и рассказала своему отцу-адвокату, что мы её обманули. Наша подростковая шалость обернулась судебными запретами и вмешательством полиции. Потребовалось много маминых денег и бесплатная операция по подтяжке живота для мамы Айви, чтобы всё это наконец-то прекратилось. Они сняли обвинения после того, как помучали нас несколько месяцев, а потом Айви уехала жить к своей тете в Калифорнию.

Я до сих пор думаю об этой девушке.

Она была одной из немногих, кто мог встать между мной и братьями. Мы много ссорились, когда начали с ней спать. Нам хотелось быть собственниками и метить свою территорию. Айви была моей, но она также принадлежала Салли и Скауту. Она была нашей игрушкой, но никто из нас не любит делиться.

Теперь у нас есть Лэндри.

Это задание. Чертово задание.

Кроме того, она мне нравится. Она очень сексуальна в своем стервозном поведении и гораздо интереснее пустоголовых цыпочек, с которыми я регулярно проводу время в постели. Я не понимал, насколько однообразной стала моя жизнь, пока мы не начали внедряться в жизнь Лэндри,

— Спэрроу, — орет Салли. — Ты слышал меня?

Я смотрю на него, стиснув зубы в попытке сдержать гнев, кипящий под моей кожей.

— Я слышал тебя.

Скаут садится и спускает больную ногу с дивана. Он вытягивает её перед собой, перемещая Язычницу к себе на колени. Мурлыканье раздается почти по всей этой чертовой квартире. Я поднимаю взгляд на темные глаза Скаута и вижу, что он наблюдает за мной.

— Будет проще, чем я думал, — продолжает Салли. — Мы просто должны работать над тем, чтобы она чаще оставалась одна.

— Ребята, вы помните Айви Андерсон? — спрашивает Скаут.

Мы с Салли оба показываем ему средние пальцы.