Дома была только Люба, детей отправили к дедушке с бабушкой, животных выпроводили на улицу. Петр бурк-нул, что ему нужно чинить автобус и быстро испарился.

– Я вот полы намыла, хоть ты и не говорила, но все же чище будет, дышать легче сразу, – сказала Любаня.

Зашли к девочке в комнату, бабулька была на месте, бродила туда-сюда, что-то шептала под нос. Увидела нас, обрадовалась.

Прошлась по дому со своими свечами. Зажигала в каждой комнате, проходилась по ее периметру и углам, читала оговор. Как только загоралась свеча, так сразу менялась комната, воздух начинал дрожать. При ее свете возникали странные образы, нити, пятна, скопления мелких жучков, происходили неуловимые обычному глазу движения. Обойдя помещение, ставила свечу зажженной в подсвечнике. Шла в следующую комнату и зажигала новую.

Везде прочитала, везде поставила, кроме спальни девочек. Осталась ли Люба во время ритуала или нет, я не помню. Не видела ее и не слышала, может, вышла, а может, ходила за мной неслышной тенью. Зашла в комнату, где лежал ребенок, зажгла предпоследнюю свечу. Прошлась по комнате, по всем углам. Поставила ее по центру помещения. Села напротив девочки и стала наблюдать. Старушка-покойница вела себя тихо, неожиданно как-то. Я думала, сейчас завывать начнет или посуду бить, но она сидела в углу и смотрела на свечку.

Огонь сжигал нити, жучков, пятна становились светлее и исчезали, но почему-то на старушку это не влияло. Достала последнюю белую свечу. Зажгла снова с оговором и заговором. Одной рукой приподняла ребенка, задрала на ней рубашонку. Стала огнем водить по спине, по нитям, которые шли к скрученному каналу. Читала, причитала, на огонь нитки наматывала и пережигала их. Просила покойницу отпустить ребенка. Постепенно скрутка-провод становился все тоньше и тоньше, а потом и вовсе исчез.

По тому месту, где провод был, поводила пламенем свечи, словно рану прижигала. Оставшийся огарок резко оплавился и бухнул в подсвечник некрасивой плюхой. Повертела головой, нет в комнате никого. Девочка задышала часто-часто, словно вынырнула из воды, в которую была долго погружена.

– Пить, – прошептала она.

Дала ей заранее приготовленную воду. Ребенок принялся жадно ее пить.

– Помыть бы тебя не мешало, – вслух сказала я.

– Она ушла? – спросила меня Манюня.

– От тебя ушла, а из дома – неизвестно. Смотреть надо.

– Я так устала, я так хочу спать, – сказала девочка, свернулась клубочком, закрыла глаза и тихо засопела.

Оставила ребенка в спальне и пошла смотреть, что происходит в других комнатах. Покойница металась из одного помещения в другое и везде натыкалась на пламя свечи, которое не давало ей возможности остаться здесь. Открыла окно, и старушка вылетела на волю. Стремилась она в сторону кладбища, а за ней бежал Волк, который корректировал направление, чтобы она не свернула с намеченного пути.

Прошлась снова по дому. В каждой комнате свечи горели по-своему, где-то ровно, где-то потрескивали, где-то оплывали. В спальне девочек воск раскладывался на лепестки, словно какой-то экзотический цветок.

Вышла на улицу, умыла лицо и руки. Любаня сидела на лавке около дома. Она подождала, когда я приду в себя, а потом только сорвалась с места и стала задавать мне вопросы.

– Как она?

– Спит. Проснется, пропарьте ее в баньке, если есть. Сразу ее не поднимайте и не тащите никуда, не заставляйте ходить. Полгода ребенок пролежал, массаж для ног и рук, все разминайте и растирайте. Зарядку делать первое время щадящую, – устало говорила ей.

– Хорошо, хорошо мы все сделаем, – затараторила она.

– Пока не будите ее, пусть спит. Там свечи по всему дому стоят, их не тушить, пусть сами догорают. Пока не догорят, в дом детей и животных не пускать. Воск после свечей закопать за территорией дома. Как все догорит, дом помыть. Кажется, все сказала, ничего не забыла.

В висках стучало, руки тряслись мелкой дрожью, в горле пересохло, коленки дрожали. Видно, переволновалась.

– Сколько мы вам должны? – спросила она.

– Не знаю, – махнула я рукой. – Воск у меня кончается, да и прополис, и от подмора я бы не отказалась, – думала я вслух.

– Хорошо, все привезем, – ответила она.

– Еще нужно помин бабушке оставить на кладбище и перед Хозяином и Хозяйкой извиниться за ребенка, – вспомнила я.

Я сделала несколько глотков воды из привезенной с собой бутылки. Что-то меня как-то развезло, не думала, что это так тяжко. Женщина переминалась с ноги на ногу, видно, ей не терпелось зайти в дом.

– Иди, – разрешила я.

Она рванула в комнату дочери. Тихо заплакала, когда увидела, что ребенок спокойно спит. Я прошла за ней. На тумбочке лежала восковая отливка, которая изображала силуэт убегающей женщины. Аккуратно зацепила ее салфеткой, завернула в нее. Вышла за ворота дома и прикопала недалеко.

Надеюсь, я все сделала правильно.

Уселась на лавку около дома, вдохнула воздух полной грудью. Из дома вышла Любаня.

– Пойдем к моим родителям, поужинаем, чаю попьем. Потом Петя тебя домой отвезет, – позвала она.

Кивнула головой, собрала себя в кучку и двинулась за полной женщиной. Прошли вдоль улицы и завернули в переулок, уткнулись в большой добротный дом. Калитка была открыта, как и дверь в хату. По коридору бегали дети, на кухне что-то жарилось и парилось. В зале было накрыто на стол. Я плюхнулась на диван, тут же ко мне на коленки забралась Анечка. Обвила меня ручками за шею и прижалась щекой к плечу.

– Бабушка ушла, да? – спросила девочка.

– Ушла, а Манюня твоя вернулась. Но сегодня придется ночевать здесь, пусть твоя сестренка выспится, – погладила я девочку по волосам, такая она была прелестная, как маленький ангелок.

– А ты всех прогнала?

– А у вас еще кто-то есть? – у меня побежали мурашки по спине.

– У меня есть друг, – тихо прошептала девочка мне на ушко. – Он мне многое рассказывает и показывает. Он мне сказал, что приедешь ты и спасешь мою сестренку. Он хороший, не прогоняй его.

– Ну, он же с тобой к бабушке пошел? – заглянула я в миленькое личико.

– Да, мы ушли вместе.

– Ну, вот видишь, значит, он где-то рядом, – успокоила я ребенка, стараясь всмотреться в ее ауру, но ничего такого я не видела, может, я просто устала.

На стол нанесли последние штрихи, и все стали собираться ужинать. Глава дома, отец Любы, торжественно поставил запотевшую бутылку собственной настойки чего-то там на чем-то там. В какой-то момент зрение стало меня подводить, а когда смогла сфокусироваться, то увидела, что бутылка полна копошащихся маленьких беленьких червей. Отец Любы открыл ее, и черви ринулись к горлышку.

– Нет-нет, пить сегодня алкоголь нельзя, ни в коем случае, – замахала я руками.

– Ну за знакомство, ну с устатку, ну за успех, разве грех выпить? – возмутился он.

– Грех, – выдохнула я. – Иначе все Бобику под хвост.

Люба молча забрала у отца бутылку и пригрозила ему пальцем. Он что-то пробурдел себе под нос, но пока от этой мысли отказался. За столом болтали, ели, что-то обсуждали, обстановка была дружеская и непринужденная. Я допила чай и стала собираться. Хотелось домой и спать.

С Любой вернулись к ним в дом. Я прошлась по комнатам, почти все свечи догорели, осталась только одна – в спальне девочек, она даже наполовину не уменьшилась. Манюня сладко спала. Как догорит свечка, так ребенок и проснется. Об этом я сказала Любе, чтобы она не пугалась. Еще предупредила, чтобы она ни в коем случае не тушила эту свечу, все должно прогореть до конца.

– Люба, потом на ребенка надо будет защиту поставить или амулет повесить. Слабенькая она сейчас, будет всякая бяка липнуть, – сказала я.

Она кивнула головой. Собрала я все свои вещи и отправилась в автомобиль к Петру. Доехали мы довольно быстро. Из багажника он достал большой пакет и отдал мне.

– Что это? – заглянула я в тяжелый пакет.

– Индоутки, две тушки, свежие, – ответил он. – Все остальное потом привезу.