– Это Агнета, новая хозяйка дома Семеновны.

– Вместо Семеновны? Лечить его будешь? Крапивы ему под гипс насовай, чтобы жизнь медом не казалась. Подождите, сейчас бинты принесу.

Фельдшер скрылась за дверью, а я вернулась в теплую машину. Сидела и думала, что за порыв у меня был ехать куда-то в такое время. Нужно мне это одобрение неизвестных мне людей, зачем мне все это? Женщина отдала Александру бинты, и он сел в машину. Только я открыла рот сказать ему, чтобы он вез меня домой, как участковый вскрикнул:

– Вы видели, там волк, видели? – таращил он глаза на дорогу.

Волка я видела еще тогда, когда мы ехали к фельдшеру. Он трусил за машиной, стараясь не попадать в свет фар. И сейчас я прекрасно различала его фигуру при луне, но говорить об этом не хотела.

– Какой волк, Александр? Вы когда последний раз спали нормально? Вам мерещится, поехали уже.

Минуты через три подъехали к маленькому низенькому домику. Оттуда выскочила пожилая растрепанная женщина и кинулась на меня с кулаками и бранью.

– Теть Маша, успокойтесь уже, – схватил ее за запястье участковый. – Идемте уже, вашего Ваську Агнета посмотрит.

Зашли в дом и тут женщину прорвало.

– Ах ты такая, ах ты сякая, ты моего сыночку обидела, он из-за тебя ногу сломал. Кто тебя в нашу деревню звал? Откуда ты взялась такая?

– Кто звал, того уж в живых нет. А вы бы не на меня с кулаками кидались, а сыну своему наваляли, чтобы он не пил. И вообще, с какого такого перепуга вы меня во всем вините? Это я его родила? Это я его таким воспитала? Это я покрываю его перед другими людьми и считаю, что он дитя неразумное, ни в чем не виноват, а все кругом его обижают?

Женщина поджала губы и отвернулась, вытерла ладонью глаза.

– Там он, – кивнула на дверь в комнату.

– Зря вы так, Агнета, – покачал головой участковый.

Э-э, нет, родной, не хватит, никто не смеет Агнету обижать и поклеп зазря на нее наводить, за это я могу и нос с ушами пооткусывать. В комнате болезный лежал на деревянной продавленной односпальной кровати, рядом на тумбочке стояла початая бутылка чего-то мутного и неприятного. В воздухе витал запах плесени, старого дома, немытого тела, перегара и сивушных масел.

– Убери это, – ткнула пальцем в бутылку, почему-то она вызвала во мне приступ тихой ярости.

– Ах ты ж ведьма, приперлась, чувствуешь за собой грех? – начал Васек.

– Василий, – укоризненно начал Александр.

– Я тебе сейчас эту ногу до конца доломаю, а потом вторую начну крошить, – зашипела я, приблизив свое лицо прямо к его небритой харе. – Если ты сейчас же свою помойку не прикроешь.

– А-а-а, – только и смог испуганно произнести забулдыга.

– А ну на стол, живо, и штаны снимай, – скомандовала я. – Не буду я тебя смотреть в скрюченном состоянии.

Тот, стащил грязные джинсы и сполз с кровати, поковылял к стоявшему посреди комнаты длинному столу.

– Я тут не умещусь, – капризно сказал Васька.

– Живо.

Он забрался на стол, верхняя часть туловища свисали над полом. Его мать подставила ему под шею стул со спинкой.

– Мне больно, – захныкало дитятко.

– Цыц. Предупреждаю сразу, я вообще ни разу не доктор и никогда в этой области не работала. Так что все это на ваш страх и риск.

– Ишь ты какая, – подала голос мамаша. – Как людей калечить, так она специалист. Ты пошто моему Васеньке порчу навела?

– Васька ваш у меня лопату украл, и порчу я на него не наводила, лишь сказала, что если пить будет, то ходить не сможет.

– Не может быть такого, мой Васенька хороший, он и мухи не обидит, – возразила маманя. Васька довольно хрюкнул на столе.

– А вы на него глазами другими посмотрите, вот как будто чужой человек перед вами. Посмотрите, пока я им заниматься буду, и желательно молча.

Предо мной лежала грязная, волосатая мужская нога в неестественном положении. Почему-то вспомнилась дочкина энциклопедия по анатомии. Ногу положила правильно, товарищ взвыл, ничего, ему полезно. Прикрыла глаза и пошла пальцами по костям, а вот и переломчик, под пальцами явно чувствовалась трещина с небольшим смещением в большой берцовой кости. Поправила все на место.

– Тащите таз с водой и бинты. Накладывать гипс я тоже буду первый раз, – хихикнув, сообщила я всем присутствующим.

Тетя Маша принесла все в комнату и поставила на стул, не поднимая на меня глаз. Видно, она о чем-то крепко так задумалась.

– Сломана большая берцовая кость, так что гипса у тебя будет от пятки до пятой точки. Рекомендую завтра все же съездить в травму и сделать рентген.

Вася безучастно махнул рукой. Маманя кивнула головой. Я принялась мочить бинты и наматывать на ногу.

– Вот ты говоришь, я виновата, что он пьет, – начала тетя Маша. – А ты не знаешь, через что я прошла, чтобы его вырастить. Я его ведь родила поздно, да одна, да без мужа, да в деревне, – она горько вздохнула и собралась дальше жалобиться на свою тяжелую жизнь.

Но не успела она и слова сказать, как я ее перебила, и меня понесло, и про жизнь тяжелую, и про вину, и про алкоголиков, и что мы все люди взрослые. Говорила, что выросшие дети – они уже взрослые, хоть и характер формируется в детстве под влиянием воспитания, родителей и окружения, но во взрослом состоянии человек сам решает и выбирает, как ему жить. Говорила, что родители не виноваты во взрослых поступках детей, а дети не имеют никаких прав винить их в своей нынешней жизни, если те не отравляют им жизнь сейчас.

Я ораторствовала и наматывала бинт на ногу. Но вдруг бинты кончились, а нога нет. Мне принесли мешочек с промышленным гипсом и нарвали старую простыню на полоски. После такого строительного материала у меня от рук ничего не останется. Вздохнула тяжело и продолжила наматывать и разглагольствовать, а они меня слушали молча. И так я разошлась, что по окончании гипсования со всей силы хлопнула болезного по ляжке. Он аж ойкнул от неожиданности.

– Чего орешь? Ты мужик или где? – фыркнула я на него. – Где пойло-то берешь?

– У Бугульчихи. Маринка в долг давно не дает, говорит, за тебя мать будет рассчитываться. А Бугульчиха и за вещи какие продает, и если в огороде у нее поработаешь.

– Какая добрая женщина, – иронично сказала я.

– Она одну треть деревни споила, кого уже и в живых нет, – покачала головой тетя Маша.

– И ей до сих пор еще никто хату не подпалил? – удивилась я. – Где у вас рукомойник, мне бы руки помыть. Да домой надо бы, поздно уже.

Женщина проводила меня на кухню и кивнула на умывальник с ведром.

– Только мне вас отблагодарить нечем, – тихо сказала она.

– А вот это плохо. За все, что для вас делается, нужно благодарить, иначе высшие силы возьмут сами то, что посчитают нужным.

Что со мной происходит, непонятно. И лекцию прочитала взрослым людям, и нагрубила, и вот теперь про благодарность завела речь. Скажут, какая нахалка, да пусть что хотят, то и думают, – я полтора часа тут проторчала, руки, скорее всего, сожгла.

Мы с участковым молча вышли на улицу и сели в остывшую машину. Сразу пробрало холодом до костей. Он завел автомобиль и ждал, когда мотор хоть чуть-чуть прогреется. Из дома выскочила женщина, что-то прижимая к груди и маша нам рукой.

– Стойте, стойте.

Я приоткрыла дверь.

– Вот, возьмите, это масло сливочное топленое, свежее, я у Ольги два дня на ферме работала. Мне жирное категорически нельзя, а он этот месяц, пока не восстановится, на пустых макаронах посидит. А потом пусть на работу идет, хватит, не крест он мне, не наказание. Мужик взрослый, пусть жизнь свою как хочет, так и устраивает. Возьмите, не побрезгуйте, спасибо вам большое, – она попыталась схватить меня за руку, положила на колени пол-литровую баночку с топленым маслом.

– Спокойной ночи, и пусть все сложится у вас хорошо. Спасибо вам за масло, – ответила я.

На душе скребли кошки, вот как будто я выклянчила у нее это масло, последнее забрала. Ночь какая-то неприятная, тяжелая.

– Агнета, странная вы женщина, – начал Александр.