– Закрыта церковь, – не поворачиваясь ко мне лицом, ответил батюшка, – в понедельник служения будут проводиться.

– Да я не за этим пришла, – стою, улыбаюсь.

Он голову поднимает на меня.

– Ой, простите, я думал, мои бабульки пришли, не сидится им дома. Краской пахнет сильно, не хотел отказываться от служб, но вот вчера одной плохо стало от запаха. Сегодня утреннюю только провел, хоть и воскресенье, помолиться они и дома могут, а вот здоровье-то одно.

Он практически не дергался и глаза не закатывал.

– Идемте, на улицу выйдем о мирских делах разговаривать.

Мы вышли с ним. Батюшка пошел вперед, а я за ним семенила. Рядом стоял небольшой дом. Он открыл дверь и знаком пригласил меня войти.

– В мастерскую не зову, там у меня бардак. Чаю хотите? – спросил он и снова дернулся.

– Хочу, – скинула ботинки и стащила с себя ветровку, поражаясь собственной наглости.

Мы прошли с ним в кухню. Он поставил чайник на плиту. Жилье довольно аскетичное: деревянный обеденный стол, две табуретки, кухонный столик и один навесной шкафчик, жалюзи на окнах. Николай достал две обычные белые кружки, вытащил тарелку, в которую насыпал овсяного печенья и шоколадных конфет.

– Печенья свежие, сегодня вот в магазине покупал, – придвинул ко мне тарелку.

Я мотнула головой и положила на стол листок с размерами и наброском кровати.

– Вот, мы тут с дочерью нарисовали. Если не сложно, то сразу цену назовите за все. Вдруг мне это не по карману. Могу еще фотографию показать.

– Покажите.

Протянула ему под нос телефон. Случайно коснулась его руки, когда он у меня аппарат забирал, опять дернулся и глаза закатил. Снова потянуло затылок. Он разглядывал фото, посмотрел на листок, отложил все и задумался. Зашумел чайник, отец Николай налил заварки и кипятка, все молча. Придвинул ко мне чашку. Странный какой-то, молчит, ничего не говорит. Пригубил из стакана, сморщился, – кипяток.

– Агнета, вы мне денег на материал дайте, а за работу я с вас не возьму.

– Почему?

– Потому что я так решил.

– Тогда я вам должна буду, а я не люблю быть должной. Давайте хотя бы чисто символически.

– Почему вы всегда спорите? – спросил он, внимательно заглядывая мне в глаза.

– Я с вами еще ни разу не спорила.

– Ну вот и не надо, кушайте печенье, – он снова подвинул ко мне печенье.

– Сколько нужно на материалы?

– Я еще не считал, – пожал он плечами и снова отхлебнул из чашки. – Вы знаете, Агнета, в этом доме еще ни одной молодой женщины не было, – он посмотрел на меня внимательно.

– Я сюда не за этим пришла, – я почувствовала, как краска заливает мои щеки.

– Вы о чем? – усмехнулся он и снова дернулся.

– Ни о чем, – закусила я губу.

Повисла неловкая тишина. Он меня внимательно разглядывал, а я думала, что его козлиную бородку не мешало бы отстричь, и привести ее в божеский вид, а не это недора-зумение какое-то, не служитель культа, а хипстер какой-то. В этот раз он специально дотронулся до моей руки и снова дернулся и закатил глаза. На мгновение над его головой показалось маленькое черное облачко. Я одернула руку.

– Вы живете один? – спросила я, продолжая разглядывать неказистый интерьер.

– Вам разве еще не рассказали про меня всякого? – криво усмехнулся батюшка.

– Ну, вы как еврей, вопросом на вопрос отвечаете. Простите, – вперилась я в кружку с чаем.

– Живу один, вдовец. Не доехали мы с матушкой до нового места жительства, в аварию попали. На трассе лихач обгонял фуру и вылетел на встречку. Я попытался уйти, улетел в кювет, перевернулись несколько раз, она получила травмы несовместимые с жизнью, а я слегка головой приложился.

– Простите.

– За что? Вы же в этом не виноваты.

– Пойду я. Не надо мне кровать делать, куплю все в магазине, – встала и боком потопала в коридор к двери.

– Стоять, – хвать меня за руку, а над головой у батюшки облако четко вырисовалось, снова глаза закатились, и дернулся весь еще сильней, чем прежде.

– Пусти, – попыталась вытащить руку из его лапищи.

– Ой, извините, Агнета, не пойму, что со мной. Кровать я вам сделаю, не переживайте, завтра вот в город собирался по приходским делам, заеду за материалом для вас. Простите ради Бога, что напугал вас, – убрал руку с моего запястья.

Жалко мне его стало, но и страшно как-то.

– Номер телефона мне напишите, я вам позвоню и скажу, сколько будет стоить дерево и комплектующие. Не бойтесь меня, я человек божий, вам вреда не причиню, – он заглядывал мне в глаза, как нашкодивший щенок.

Трясущимися руками написала свой номер телефона. Сунула ноги в ботинки, накинула ветровку и пулей вылетела из дома батюшки, не попрощавшись.

– До свидания, – крикнул он мне в след.

– Да-да, до свидания, – махнула я рукой.

Не ходи, Агнета, по домам одиноких мужчин, не искушай судьбу. Вот чего меня понесло к нему домой, такие вещи можно было и на улице решить, и в мастерской. Что у него над головой непонятное висит, или это мои галлюцинации? Он же церковный служитель, не должно быть у него ничего такого.

Влетела во двор, а меня потряхивает, и зуб на зуб не попадает, как будто я замерзла. Постоялец мой из беседки выглядывает.

– Агнета, что с вами? Напугал кто?

– Все в порядке, наверно, – прошмыгнула мимо него в дом.

– Может, помочь чем? – пошел вслед за мной.

– Да, картошку вот почистить надо, – думала, испугается и уйдет.

– Хорошо, и почистить могу, и пожарить, и чаю вам сейчас налью холодного.

Он отложил в сторону книгу. Поставил предо мной кружку с чаем. Выбрал из ведра несколько картошин и принялся их чистить.

– Я в армии столько картошки начистил, сейчас быстро управимся.

Через пять минут на сковородке шкварчало сало, в миске лежал нарезанный картофель, а на дощечке – лук, все ждало своей очереди. По телу разливалась прохладная терпкость мятного чая, – и чего я так перепугалась.

Константин Петрович ушел на огород за зеленым чесноком, сказал, что видел первые стрелки. Я перебралась на диванчик в кухне. На колени залез Проша, котик не маленький, растянулся на половину дивана, а на меня сложил голову и лапы.

– Что же ты, Прошенька, мышей не ловишь? Всякие тут порчу наводят, а ты и ухом не ведешь, – глажу кота за ушком. – Как же ты ее пропустил?

Он на меня мордочку поднимает, мол, ты же сама справилась.

– Ну, справилась, наверно. Вроде пока ничего не испортилось. Но вот яйца – это на бесплодие, на болячки всякие по женской части, да на невезение в делах. Продукты пропали и заплесневели – это на финансы сделано. А вот облачко черное над головой – это же тоже что-то нехорошее? Да, Проша? – по спинке рукой прошлась.

– Какое облачко? У кого над головой? – в кухню зашел испуганный Константин.

Над его ухом сразу появилось что-то темное с крыльями, похожее на жирную муху.

– Ну, е-мое, Константин Петрович, – вздохнула я тяжело, спихивая кота с коленок.

Подошла к жильцу и пальцем на лбу нарисовала руну Альгиз. «Муха» вспыхнула и упала на пол, Проша растер останки лапкой по полу.

– У вас нет ничего, успокойтесь. Над вами мирное небо, – усмехнулась я. – Не стоит так пугаться.

– Знаете, Агнета, я ведь не дурак, я все вижу. Меня Машенька к кому только не возила, я насмотрелся на всяких знахарок, колдунов и ведьм. Так вот, я уже чую, кто мошенник, у кого дар есть, а у кого только самомнение раздутое и легкие зачатки. Не нужно меня обманывать, скажите мне правду, – посмотрел на меня серьезно, пытаясь поймать меня на лжи.

– Я не практик, никогда с такими вещами не сталкивалась, и для меня все в новинку, – ответила я, пожав плечами.

– Вы у меня что-то ведь убрали? Правда? Я себя по-другому чувствую, – спросил он у меня с надеждой.

– По идее, вы себя должны чувствовать не очень. Вы же не знали, что у вас что-то есть. Оно как клещ, ощущаешь, как бежит по телу, а как присасывается и кровь пьет, нет. Вот когда отваливается, вот тогда и начинаются все прелести. Хотя, наверно, у всех по-разному. Но гадость всякая все равно остается, тем более сколько лет вы свой организм травили. Ну и свято место пусто не бывает, можно на брешь еще что-нибудь словить, – пустилась я в пространные рассуждения.