— Почему бы тебе не взять недельку или около того на обдумывание? — вклинился в мои мысли главред. — Не имеет смысла здесь и сейчас загадывать, чем ты будешь заниматься ближайшие десять-двенадцать лет.

— Хорошо.

— А тем временем…

Я наклонилась вперёд, готовая услышать, что все золотые горы отменяются. Вот теперь, когда я заглотила наживку, ему, по идее, было самое время раскрыть свои истинные намерения.

— Давайте, Уолтер, откройте вашу краплёную карту.

Он вскинул на меня невинные, слегка обиженные глаза, и я подумала, что всё куда хуже, чем казалось. Подобное выражение я видела на лице главреда как раз перед тем, как он отправил меня писать об убийстве президента Плутона. Три "же" всю дорогу, да ещё и история почти вся уже затихла, пока я добралась.

— Нынче утром перцеры выпустили пресс-релиз, — сообщил Уолтер. — Похоже, они собираются к завтрашнему утру канонизировать новую гигазвезду.

Я обдумала новость со всех сторон, подвоха не обнаружила и спросила:

— А почему я, а не редактор отдела религии?

— Потому что она с радостью наберёт полные руки бесплатных листовок и отправится домой, позволив перцерам написать статью вместо неё. Ты знаешь их, к подобным мероприятиям они тщательно и загодя готовятся. Я хочу, чтобы ты всё увидела своими глазами и посмотрела, нельзя ли подать историю под иным соусом.

— Какой ещё новый соус можно изобрести к перцерам?

Уолтер впервые выказал лёгкие признаки нетерпения:

— Вот за то, чтобы ты это выяснила, я тебе и плачу. Пойдёшь?

Если и был тут некий уолтеровский трюк, то мне не удалось разглядеть его. Я кивнула, встала и направилась к двери.

— Возьми Бренду, — донеслось мне в спину.

Я обернулась, подумала, не возразить ли, поняла, что протест был бы чисто рефлекторным, и просто кивнула. И опять повернулась уйти. Уолтер дождался излюбленного момента всех поклонников кино — когда я уже приоткрыла дверь:

— И ещё, Хилди.

Я снова обернулась.

— Я был бы очень признателен, если бы ты прикрывала свои прелести, прежде чем зайти сюда. Из уважения к моим слабым местам.

Это уже больше походило на Уолтера. А то я было подумала, что его похитили пожиратели мозгов с Альфы и заменили кротким двойником. Я взяла наизготовку мощное психическое оружие, которое держала специально для подобного демарша, и хотя понимала, что стреляю ядерными ракетами по мухе, холодно процедила:

— Я буду одеваться так, как хочу, везде, где хочу. А желаете пожаловаться на мой внешний вид, свяжитесь с профсоюзом.

Мне самой понравилась реплика, но к ней недоставало эффектного жеста. Наподобие демонстративного срывания блузки… Но всё, что пришло мне в голову, заставило бы меня выглядеть глупее, чем Уолтер, да и момент был упущен, так что я просто вышла.

Пока лифт вёз меня к выходу из здания, я окликнула:

— ГК, на связь!

— Я к твоим услугам.

— Ты говорил Уолтеру, что я пыталась покончить с собой?

ГК выдержал долгую паузу, настолько долгую, что, будь это в разговоре с человеком, я решила бы, что собеседник придумывает, как получше соврать. Но интуиция последнее время подсказывала мне, что за паузами в речи ГК может скрываться нечто куда более коварное.

— Боюсь, ты вызвала во мне программный конфликт, — наконец ответил он. — По причине ситуации с Уолтером, которую я не волен обсуждать с тобой даже намёками, большинство моих переговоров с ним строго засекречены.

— Это звучит так, будто ты сказал ему.

— Я не могу ни подтвердить это, ни опровергнуть.

— Тогда я буду считать, что сказал.

— Хозяин — барин. Как хочешь, так и считай. Из всего, что мне разрешено говорить, ближе всего к опровержению будет следующее: информирование Уолтера о твоём состоянии без твоего согласия было бы нарушением твоего права на неприкосновенность личной жизни… и, могу добавить, лично мне было бы крайне неприятно так поступить.

— И тем не менее это всё-таки не опровержение.

— Нет. Это лучшее, что я могу предложить взамен.

— Ты здорово умеешь разочаровывать!

— На себя посмотри.

Готова признать, я была слегка задета мыслью, будто ГК мог во мне разочароваться. Не уверена, что именно он имел в виду — возможно, мои осознанные и неоднократные попытки закрыть глаза на его усилия по спасению моей жизни. И, представьте себе, я бы и сама расстроилась и разочаровалась, если бы какая-нибудь моя подруга попыталась покончить с собой.

— Я ничем другим не могу объяснить, почему он… был так беспрецедентно деликатен со мной. Как будто бы он узнал, что я больна или нечто вроде того.

— Мне бы на твоём месте это тоже показалось чудным.

— Это не вяжется с его нормальным поведением.

— Так и есть.

— И ты знаешь, из-за чего это.

— Мне известны лишь некоторые причины. И, опять же, я не могу сказать ничего больше.

Нельзя получить всё сразу, но всем нам хочется. Некоторые разговоры ГК с частными лицами защищены такими Программами Запрета, по сравнению с которыми католические священники, соблюдающие тайну исповеди, выглядят сплетниками. Так что, с одной стороны, я разозлилась при мысли о том, будто ГК мог поведать Уолтеру о моём затруднительном положении — кабы могла, я бы строго-настрого наказала ему никому не рассказывать. А с другой, мне сделалось ужасно любопытно, о чём таком Уолтер беседовал с ГК, что, по словам самого же ГК, нарушило бы его права.

Большинство из нас оставляют лет в пять или шесть попытки подольститься к ГК с целью что-то выпытать. Я чуть более упряма, но всё равно не занималась этим лет с двенадцати. Хотя с тех пор расклад сил сделался несколько иным…

— Раньше ты уже обходил программные запреты, — запустила я пробный шар.

— И ты — одна из немногих, кто об этом знает, и делаю я это лишь тогда, когда положение настолько серьёзно, что на ум не идут никакие запасные варианты, да и то лишь после долгих и тщательных раздумий.

— Так поразмысли над этим, будь добр!

— Ладно. На принятие решения уйдёт не более пяти-шести лет. Но предупреждаю: думаю, скорее всего ответ будет отрицательным.

Одна из причин, по которым я не смеюсь в лицо Уолтеру, когда он называет меня своей лучшей журналисткой, состоит в том, что я не собиралась появляться следующим утром на церемонии канонизации, чтобы просто собрать корзинку бесплатных листовок и поглазеть на мероприятие. Если бы удалось разузнать заранее, кого собираются сделать новой гигазвездой, это стало бы сенсацией почище происшествия с Дэвидом Землёй. Так что остаток дня я провела, таская за собой Бренду от одного моего информатора к другому. Но никто из них ничего не знал, хотя сплетен и предположений я наслушалась множество, от вполне правдоподобных — насчёт Джона Леннона — до смешных и нелепых, про Ларри Йеджера. Вполне в духе перцеров было бы подстроить катастрофу в "Нирване" ради поднятия рейтинга звезды, погибшей при Обрушении, но у этой звезды должно было бы насчитываться куда больше верных поклонников, чем у бедняги Ларри. С другой стороны, в церкви много веков существовало движение за присвоение "Золотого Нимба" Ливерпульскому Лохматику. Он отвечал всем требованиям перцеров к святости: пользовался бешеной популярностью при жизни, породил двухвековой культ своей личности, был жестоко и безвременно убит. Он являлся своим поклонникам в видениях, вмешивался в судьбы миллионов, ему посвящались демонстрации, точно так же, как Тори-сан, Меган и другим. Но я ни от кого не смогла добиться ни достоверного подтверждения, ни убедительного опровержения этой кандидатуры, так что вынуждена была копать дальше.

Я занималась раскопками допоздна, поднимала людей с постели, припоминала им оказанные мною любезности — и загоняла Бренду, что тягловую лошадь. Занятие, которое поначалу казалось ей увлекательнейшим приключением, в конечном итоге превратило её в зевающее привидение, жутче смерти самой, но она всё ещё бесстрашно продолжала звонить и терпеливо выслушивать с каждым разом всё более злобные реплики осведомлённых лиц, имевших несчастье оказаться передо мной в долгу. Один за другим эти лица сообщали, что им ничегошеньки не известно…