Что и происходило сейчас. Влюбленная пара стояла мордами друг к другу на задних ногах, шеи их нежно переплелись, передними ногами они похлопывали друг друга. Возможно, потребуется еще целый час, прежде чем они будут окончательно готовы — прежде чем у самца покажется один из двух полупенисов.

Никто никогда не объяснял мне, зачем рептилии понадобилось два пениса. И, представьте себе, я никогда и не спрашивал. У всякого любопытства есть пределы.

— Так как у вас долго было с Калли?

— Что? Ты о чем? — как и обычно, Бренда вывела меня из задумчивости очередным вопросом.

— Она сказала, тридцать лет. Это долго… Должно быть, у вас с ней было очень серьезно.

Ладно, предположим, я тупица и не понял вопроса. Но я наконец увидел то, чего ждал. Подо мной разыгралась первобытная сцена: два мезозойских чудища слились в порыве страсти благодаря современной генетической науке и, в не меньшей степени, маленькой загорелой женщине.

— Она мне не любовница. Она моя мать. Почему бы тебе не спуститься к ней? Она увидит, что ты не обиделась, и, уверен, будет счастлива рассказать тебе о бронтозаврах больше, чем ты когда-либо захочешь услышать. А мне нужно передохнуть.

Пока мы спускались по разным сторонам ворот, я заметил, что Бренда выглядела счастливее, чем когда-либо за сегодняшний день.

Полагаю, спаривание прошло без сучка без задоринки. Обычно так и бывает, когда за дело берется Калли. Могу себе представить, что спаривание, результатом которого стало мое собственное появление на свет, было спланировано и проведено точно так же безупречно. Секс никогда не был для Калли чем-то важным. Мое рождение было для нее скорее данью традиции. Но ни братьев, ни сестер она мне не подарила, несмотря на мощное общественное побуждение заводить большие семьи, действовавшее во времена моего детства. Очевидно, и одного раза ей хватило.

Как это ни парадоксально, я знаю, что не провел ни доли секунды в чашке Петри, хотя процесс деторождения сильно облегчился бы, если б Калли позволила себе прибегнуть к любой из продвинутых медицинских технологий, которые позволяют нынешним женщинам вносить в зачатие, вынашивание и рождение детей не больше личного вклада, чем в неверно набранный телефонный номер. Калли зачала меня по старинке: случайному сперматозоиду выпал счастливый билетик в удачный день месяца. Она выносила меня в своем теле и родила в муках, как и обещал господь праматери Еве. Откуда я знаю? Калли сама рассказала мне об этом — и охотно рассказывала любому, кто был готов слушать. Она пересказывала мне эту историю в среднем по три раза на дню в течение всего моего детства.

И главной неприятностью для нее была вовсе не боль. Для женщины, способной взвалить на плечо репродуктивный орган почти с нее саму величиной и направить его в клоаку, грязную настолько, что словами это не описать — надо видеть своими глазами, при этом стоя по колено в выделениях динозавров… для такой женщины Калли оказалась на удивление чопорна. Ей внушили отвращение кровопролитность родов, запахи и звуки, с которыми ребенок покидает чрево.

В конторе у Калли было прохладно. Именно затем я туда и пришел — просто немного остыть. Но ничего не вышло. Все, чего я добился — это, что пот сделался вязким и холодным. Я задыхался, руки тряслись. Я ощутил себя на грани приступа панического страха, но понять не мог, из-за чего. К тому же, опять разболелась шея.

Но почему же я не сказал Калли, зачем мы пришли? Я придумал себе отговорку: потому что она была слишком занята… но у нас было полно времени, когда мы втроем стояли на воротах. И вместо того, чтобы говорить о деле, я позволил ей щебетать впустую о старых добрых деньках. Это была бы замечательная возможность обязать ее взяться за работу земнородного консультанта в нашей маленькой компании путешественников по времени. После того, как она с таким жаром рассуждала о конфликте поколений, ей было бы глупо отказываться от нашего предложения. И я знаю Калли. Ей понравилась бы эта работа, хотя она ни за что бы в этом не призналась, и она могла бы только согласиться, если бы наше приглашение выглядело так, словно это она сама подала нужную нам идею, в качестве любезности, услуги мне и Бренде.

Я встал и приблизился к окну. Это не помогло, и я отошел к стене. И там было не лучше. Проделав подобное раза три-четыре, я понял, что нервно меряю шагами кабинет. Я потер основание шеи, снова подобрался к окну и выглянул.

Окна конторы Калли располагались прямо под крышей и выходили на внутреннюю часть загона. Оттуда вела лестница на "внешнюю" веранду — расположенную не на природе, разумеется, а в небольшом климатическом парке, коим и является ферма. Я взглянул на загоны для кормления, откуда только что ушел. Калли была там и на что-то указывала Бренде. Обе женщины наслаждались зрелищем спаривающихся бронтозавров. Прямо над ними стоял кое-кто, и он показался мне знакомым. Я прищурился, но это не помогло. Тогда я схватил бинокль, висевший на крючке рядом с окном.

И в фокусе оказалась высокая рыжеволосая фигура Эндрю МакДональда.

Помню, как я ушел с фермы Калли. Помню, как бродил без всякой цели, съезжал по бесконечным эскалаторам все ниже и ниже, пока не добрался до самого нижнего уровня, дальше было просто некуда. Меня поразило, что переносный смысл слов "дальше некуда" слишком хорошо подходит к моему состоянию, я поспешил наверх — и наконец, после нескончаемой череды эскалаторов, очутился в баре "Слепая свинья". Не помню, о чем я думал все эти долгие часы, но, оглядываясь назад, не уверен, что о чем-то хорошем.

Вы можете подсказать: следующим, что я помню, было мое пробуждение или начало пробуждения — но это было бы не слишком точно. Это не отразило бы сути пережитого мною. Я, скорее, чувствовал, будто собираю себя из далеко разлетевшихся кусочков… нет, не годится: в подобном сравнении видится некое усилие с моей стороны. А на самом деле кусочки составились в целое сами собой, и по кусочкам я осознал себя. Никакой границы между ними не было, но в какой-то момент я понял, что нахожусь в задней комнате "Свиньи". Это был существенный прогресс, поскольку тут я снова обрел власть над собой и огляделся, чтобы получше узнать, куда попал. Мое лицо было обращено вниз, так что в этом направлении я первым делом и посмотрел. И увидел лицо женщины.

— Нам ни за что не решить проблему выстрела в голову, пока не появится совершенно новая технология, — сказала она.

Я понятия не имел, о чем она толкует. Ее волосы разметались по подушке. По обе стороны от ее лица виднелись руки. Глаза у нее были какие-то странные, но что именно в них было не так, мне сформулировать не удавалось… возможно, она была тронута каким-то моим поступком. По всей видимости, я в тот момент все понимал буквально, потому что, подумав "тронута", неожиданно для себя прикоснулся к ее глазу кончиком пальца. Но это, похоже, нисколько ее не обескуражило. Она просто моргнула, и я отдернул палец.

Тут я сделал еще одно важное открытие: когда я тронул ее глаз, одна из рук пошевелилась. Я сопоставил эти два факта и пришел к выводу, что руки, обхватывающие лицо женщины, оказывается, мои. В подтверждение этой гипотезы я пошевелил пальцем, и один из пальцев там внизу пошевелился. Не тот, о котором я подумал, но о какой точности движений могла идти речь?.. Я улыбнулся, гордый собой.

— Можно запаять мозг в металл, — продолжала женщина. — Прикрепить мешочек с кровью на затылок и выстрелить из-за камеры в лоб. Затем — бамм! — пуля со звоном отскочит от металлической брони, тут же — шлеп! — кровяной мешочек лопнет… и, если вам повезет, выглядеть это будет так, будто пуля прошила голову насквозь и забрызгала томатным соком всю стену позади актера.

Я чувствовал себя громадиной.

Не наглотался ли я случайно увеличек? Вспомнить ничего не удавалось, но, похоже, наглотался. Обычно я их не жалую, потому что на самом-то деле в них нет ничего интересного, разве что потешить свое эго, вообразив себя размером с межпланетный лайнер. Но можно еще смешать эти таблетки с другими и получить занятный результат. Должно быть, именно так я и поступил.