Была и ещё одна причина не бросать начатое. Несмотря на то, что я довольно сносно держалась на неделе, успешно занимая себя в "Техасце" и в школе, выходные по-прежнему оставались шаткими и валкими. Если мне удалось создать впечатление, что Поиском занимается стойкая, циничная, уверенная в себе светская женщина — это впечатление ложное. Представьте взамен растрёпанную, расхристанную Искательницу с безумными глазами, подскакивающую от любого громкого шума, вечно ожидающую, когда её накроет чувство саморазрушения, и не уверенную, сможет ли она его распознать. Представьте женщину, которая видела, как ей в лицо летит пуля, чувствовала, как затягивается на шее петля, наблюдала, как кровь переливается через бортик ванны на пол. Здесь речь об отчаянии, ребята, оно вселилось в мой дом и привольно разваливалось на диване каждым пятничным вечером, навязчивое, как самый незабываемый рекламный куплет, который вы когда-либо слышали.

Может, это сам Поиск так истрепал мне нервы? Меня посетила такая мысль, и однажды я осталась дома на выходных. Я не спала ни секунды ни в одну ночь, всё напевала без конца этот куплет.

Но были и хорошие новости: моего списка мест, которые надо посетить, и людей, которых требовалось повидать, теперь хватало по меньшей мере лет на пять, притом что я добавляла в него новые открытия почти в таких же объёмах, в каких вычёркивала пункты. И я чувствовала, что смогу продержаться, пока есть ещё хоть один сумасброд, с которым нужно побеседовать, и ещё хоть один куплет "Великой благодати", который надо пропеть в очередной задрипанной молельне.

Так что, возможно, Бог и вправду приглядывал за мной. Главную опасность, как мне казалось, представляло то, что Он мог уморить меня скукой, прежде чем я закончу.

Наши страсти улеглись, Крикет наконец перестал говорить мне о том, как что-то щёлкнуло, мы долго спокойно лежали в обнимку, но спать никому особо не хотелось. Он был слишком возбуждён новым миром, который открылся перед ним, а я думала думы, давно не посещавшие меня.

Крикет положил руку мне на подбородок, и я взглянула на него.

— Тебе правда здесь нравится, не так ли? — спросил он.

— Мне здесь очень нравится, — потёрлась я носом о его грудь.

— Нет, я имел в виду…

— Знаю я, что ты имел. — Я поцеловала его в шею, уселась и взглянула ему в лицо. — Я нашла здесь своё место, Крикет. Я занимаюсь тем, что мне нравится. Возможно, здешний народ и неудачники, но и они мне нравятся, и их дети тоже. И я нравлюсь им. Поговаривают даже, не выдвинуть ли мою кандидатуру на выборах мэра Нью-Остина.

— Да ты шутишь.

Я рассмеялась:

— Конечно, и речи быть не может, чтобы я согласилась. Меньше всего на свете мне хотелось бы быть политиком. Но я тронута тем, как обо мне думают.

— Ну-у, должен признать, это место тебе по душе, — произнёс Крикет и похлопал меня по животу. — Похоже, ты набрала здесь вес.

— Слишком много бобов с чили, китайская кухня да яблочные пироги.

И чересчур много Котёнка Паркера. А этот ублюдок ещё говорил мне, что мы не должны были извлечь из урока никакого удовольствия.

— Похоже, тебе удалось удивить меня, — признался Крикет. — Я и вправду думал, у тебя неприятности. И по-прежнему думаю, что это так, но не в том смысле, как мне казалось.

(Ты и половины правды не знаешь, детка, — подумала я.)

— Даже не припомню, когда видел тебя такой счастливой, такой… сияющей.

— А как давно ты сменил пол?

— Примерно месяц назад.

— Кое в чём вместо тебя говорит твой елдак, дурачина. Ты всё ещё видишь мир в розовом свете. Это называется похотью.

— Возможно. Но лишь отчасти. — Он взглянул на ноготь большого пальца. — О… послушай, я не собирался здесь ночевать…

— Можешь ехать домой, если хочешь, — махнула я рукой и подумала: "Вот свинтус".

— Нет, я как раз хотел спросить: можно мне остаться? Только надо позвонить няне, а то уже поздно.

— У тебя няня — человек?

— Для малютки Бастера — всё по высшему разряду.

Я поцеловала его и встала, а он принялся звонить. Я разделась окончательно, пока Крикет шептался у меня за спиной, и шагнула за порог.

Привычки долго спать у меня не было. И хотя ночи обычно бывали холодными, я часто проводила их, бродя голышом под луной. Если Крикет думал, будто я счастлива, он был не прав: самое большее, я могла утверждать, что здесь чувствовала себя счастливее, чем в любом другом месте, которое могла бы вообразить — и ближе всего подступала к счастью как раз во время этих ночных прогулок. Иногда я пропадала на улице часами, возвращалась вся в мурашках и ныряла под одеяло. И под его уютным теплом мне быстро удавалось погрузиться в сон.

Но этой ночью я не смогла отлучиться надолго. Только отметила, что лунного света будет достаточно для Крикета, чтобы разглядеть, если понадобится, где отхожее место — и поспешила обратно.

Он уже заснул. Я обошла комнату, гася лампы, зажгла свечу и приблизилась к постели. Уселась осторожно, чтобы не разбудить его, и долго-долго смотрела при свете свечи на его сонное лицо.

Торжество в память о Двухсотлетней годовщине Вторжения на Землю я назвала бы хитрейшей за весь век проделкой служб по связям с общественностью. Когда Уолтер впервые вызвал меня и Бренду к себе в кабинет, чтобы поделиться своей идеей серии статей о Вторжении, я рассмеялась ему в лицо. А теперь, спустя ровно год, каждый политик на Луне старался заявить, что вся затея пришла в голову именно ему.

Но я-то знаю, что за всё в ответе только один человек, и зовут его ГлавВред Уолтер.

Мы с Брендой сыграли отведённые нам маленькие роли. Статьи были хорошо приняты публикой, и я даже получила где-то грамоту от гражданской организации (запамятовала, то ли это был Кивани-клуб[74], то ли Фонд популяризации знаний) за высокие достижения в журналистике. Но почву для предстоявшего через год события подготовила пиар-компания, которую Уолтер нанял на собственные средства. Ко времени убийства Сильвио внушаемые чувства созрели для публичного проявления. По большому счёту предстоящее мероприятие нельзя было назвать торжеством: этим днём своей истории человечество не может гордиться. Совершенно точно должно было состояться поминовение миллиардов погибших. Общими настроениями события должны были стать печаль и решительность, с этим соглашались все. Но кого ни спроси, на что мы решаемся — не на то ли, чтобы отбить обратно Землю и искоренить Пришельцев, не это ли подразумевается? — в ответ люди со стеснённым видом пожимают плечами. И всё же, чёрт побери, нам следует быть решительными! Да, чёрт возьми, почему бы нет? Решительность ничего не стоит.

Тем не менее торжество предстояло. Оно надвигалось, разрастаясь как снежный ком — и никто не поднимал голоса против (снова умелая рука Уолтера!), — пока наконец ко времени наступления Великого Дня даже самые занюханные из лунных сообществ не запланировали провести хоть какую-то тусовку.

Даже в Техасе, хотя мы со всем возможным тщанием избегали новостей из внешнего мира, намечалось барбекю, не менее пышное, чем в День города Аламо. Мне было жаль пропускать его, но я пообещала Бренде, что пойду с ней, к тому же… там, куда она пригласила, будет Крикет.

Да, дорогие мои, Хилди влюбилась. Только, пожалуйста, воздержитесь от аплодисментов, пока я не выясню, взаимно ли.

Все Восемь Миров отмечали памятный день; на самом деле, Плутон и Марс даже учредили на веки вечные ежегодный праздник, который отныне будет известен как День Вторжения. Заключались пари, скоро ли и Луна последует их примеру. А Луна, самая населённая планета, терпеть не могла следовать в чём бы то ни было ни за каким из других семи миров, так что, будучи самым густонаселённым из них и Прибежищем Человечества, а также Планетой на Переднем Крае и Бастионом Человеческого Рода — не говоря уже о статусе Первого Кандидата на Показательную Порку, если вдруг Пришельцы когда-либо решат продолжить то, что начали… Луна, будучи всем этим и даже большим, твёрдо решила устроить грандиознейшее и самое-пресамое из всех восьми празднеств. Кинг-сити как крупнейший лунный город, естественно, был выбран центром Главного События планетарного масштаба, а поскольку Парк Армстронга раз в двадцать превосходил размерами Диснейленд студии "Юниверсал", уничтоженный на Земле, казалось само собой разумеющимся провести это событие в нём. Именно туда я и направлялась прекрасным Солнечным Вечером, хотя единственное, чего мне по-настоящему хотелось, это прогуляться вниз по Конгресс-стрит под ручку с Крикетом, угоститься с ним на пару сахарной ватой и, может быть, сыграть в "поймай яблоко ртом".