…недоступен по данному номеру. Так сообщил мой головной дисплей, а он редко ошибается в подобных вещах. Не смогла я дозвониться ни Бренде, ни Лиз. Хотела было набрать чей-нибудь другой номер, но наконец сообразила, что не достучусь ни до кого, потому что моему телефону, когда я находилась на поверхности, требовался усилитель сигнала — стандартная деталь обычных скафандров. Но не моего нового.

Как можно было ожидать от меня, что я возьму в голову что-либо подобное? Обычно потычешь языком в зубы — и сразу же слышишь в ухе нужный голос. Так работает чёртов телефон. Это столь же естественно, как стрелять.

Но тогда мне пришлось поразмыслить, без вариантов. И вскоре я осознала, что проблема у меня на самом деле не одна. Нуль-поле не пропустит сигнал от моего телефона. Хайнлайновцы использовали само поле для формирования сигнала совершенно в другом диапазоне частот, чтобы общаться между собой, передавая информацию между скафандрами, и при этом не дать никому, даже ГК, подслушать разговоры. Из-за их системы безопасности я оказалась в полной заднице.

Я долго размышляла над этим, поглядывая на датчик кислорода. Затем вернулась в тёмный коридор и прокралась к телу убитого мной солдата.

Останки так и валялись на полу, их просто сдвинули к стене. Мне удалось завладеть шлемофоном и затеряться в лабиринте, затем при помощи фонаря и оказавшихся под рукой кусков металла отделить то, что, как я надеялась, было усилителем радиосигнала скафандра. У меня получилось лучше, чем я рассчитывала, хотя устройство оказалось прострелено.

Но я всё равно взяла его с собой. Закачала очередную порцию воздуха, вернулась на поверхность и куском провода соединила находку с нагнетательным штуцером у себя на груди. Теоретически это был единственный путь вывести сигнал за пределы скафандра. Я включила усилитель и была вознаграждена появлением маленького красного огонька на панели радио. Я ещё раз позвонила Крикету, но соединение не установилось.

Так что пришлось вооружиться всеми моими разрозненными и поверхностными технологическими познаниями, чтобы починить радио. Понимать это надо так: я шваркнула сволочной штуковиной об остов лунохода, на котором сидела, и перезвонила снова. Никакого эффекта. Шварк! И опять тишина. Я ШВАРКНУЛА третий раз — и наконец Крикет ответил:

— Да! Какого дьявола тебе надо?

Пока я колдовала над радио, мой язык жил собственной жизнью, раз за разом нервно набирал номер Крикета. А теперь, когда он понадобился для речи, чёртов язык будто отсох — от избытка чувств при звуке знакомого голоса.

— Мне тут некогда рассиживаться, — предупредил Крикет.

— Крикет, это я, Хилди, и мне…

— Да, Хилди, освещай со своей стороны, а я буду со своей.

— Что освещать?

— Самую чертовски потрясную из новостей, когда-либо… — и тут я услышала визг мысленных тормозов, ощутила жар горящих мысленных покрышек, а когда Крикет наконец обуздал полёт своей мысли, то произнёс совсем другим тоном: — Никаких новостей, Хилди. Совсем ничего. Забудь, что я сказал.

— Проклятье, Крикет, внутри, что, тоже это дерьмо творится? Что случилось? Всё, что мне известно…

— Ты можешь сама себе вообразить, как вообразил я, — ответил Крикет.

— Что вообразить? Я не знаю, что ты…

— Да, да, конечно. Но не выйдет, Хилди. Ты больше не выманишь у меня сенсацию.

— Крикет, я уже даже не работаю в "Вымени".

— Бывших журналистов не бывает. Репортёрская хватка у тебя в крови, Хилди, и тебе не удастся подавить её. Так шлюха невольно раздвигает ноги, заслышав звонок в дверь.

— Крикет, послушай, у меня большие неприятности. Я застряла…

— Ага! — торжествующе выкрикнул он, чем окончательно меня запутал. — Куча народу тоже застряла, старушка. Думаю, тебе лучше там и сидеть. Прочтёшь подробности в "Дерьме" через пару часов, — и он отключился.

Я со злости чуть не зашвырнула радио за горизонт, но вовремя опомнилась. Вместе с трезвым рассудком вернулась и осторожность: проследив глазами за воображаемым полётом радио, я заметила, как две фигуры карабкаются по груде мусора. Они направлялись ко мне, привлечённые, по-видимому, следом моего сигнала. Я отпрянула под защиту лунохода и снова нырнула в тёмный лабиринт.

Когда я только заползла в груду хромированных труб, чтобы спрятаться от солдат, воздуха у меня оставалось на десять минут. А прошло с тех пор уже семь.

Первым делом я понизила скорость выделения кислорода моим искусственным лёгким до минимального уровня, только чтобы сознание не потерять. Так же поступила и с уровнем охлаждения. Я полагала, что смогу растянуть десятиминутный запас на пятнадцать минут, если буду не слишком активно двигаться. С тех пор я вообще не шевелилась. Но мигающий красный огонёк перед моими глазами не исчез, что означало: уровень кислорода у меня в крови понижен. Плюс к тому включился ещё один датчик, в нормальном состоянии работавший незаметно, и я узнала, что температура тела у меня 39,1 градуса и медленно повышается. Я знала, что вынесу и больше, прежде чем впасть в бред; опасны значения только выше сорока.

Готова признать, тактик из меня ужасный, по крайней мере в подобных ситуациях. Я видела отдельные куски проблемы, но не могла сложить их вместе, только бесцельно парилась. Вот взять, например, тех парней, что наверху. Могли ли они сообщить мои координаты этим гориллам, охраняющим резервуар? Они находились не более чем в тридцати метрах надо мной; если у армии нападавших было хоть какое-то командование, стражи должны были вскорости получить указание разыскивать задыхающуюся толстушку, сверкающую, как футбольный кубок, и известную стремлением вытягиваться вдоль всяческих труб.

Но коли и так, что я могла с этим поделать? Не было никакой надежды пробраться через лабиринт до следующей воздушной станции — которая, между прочим, тоже могла оказаться под охраной. Так что если в ближайшие восемь минут вооружённые парни не найдут, чем другим заняться, мне по-любому каюк: или задохнусь, или сварюсь в собственном поту. Для меня хрен редьки не слаще; разве что для коронера будет разница.

Бренда Старр, репортёрша из комиксов, наверняка придумала бы какой-нибудь хитрый путь спасения, нечто, чем смогла бы отвлечь этих ужасных солдат, отманить их подальше от резервуара так надолго, чтобы ей успеть пополнить запас воздуха. Хилди Джонсон, напуганная до усрачки учительница и бывшая писака, не имела ни малейшего представления, как это сделать и не привлечь к себе внимания.

Но всё же какая-никакая хорошая новость была. Пока я пряталась, мой язык опять начал сам собой набирать номера, и вскоре я с удивлением услышала зуммер "занято". Я понятия не имела, кому позвонила и как пробился сигнал. Могла только предположить (и позднее выяснилось, что так и было): какие-то предметы в мусорной куче сработали наподобие антенны и передали мой сигнал наружу, а там его подхватил спутник.

Я попробовала снова позвонить Бренде (ответа не было), потом в "Вымя" (и там ничего), а затем набрала номер Лиз.

— Букингемский дворец, Её Величество у аппарата, — послышался невнятный голос.

— Лиз, Лиз, это Хилди. У меня большие неприятности.

Наступила долгая, какая-то пьяная тишина. Я уже начала гадать, не заснула ли Лиз, как вдруг услышала рыдание.

— Лиз? Ты там?

— Хилди, Хилди… О боже, я не хотела так поступать.

— Не хотела поступать как? Лиз, у меня мало вре…

— Я пьянь, Хилди. Проклятая пьянь.

Это была и не новость, и по большому счёту не секрет. Я не ответила, только молча слушала, как Лиз сотрясается в рыданиях, смотрела, как секунда за секундой истекает моё время, и ждала, когда она сможет заговорить.

— Они сказали, что могут надолго упрятать меня за решётку, Хилди. Очень, очень надолго. Я была в ужасе и чувствовала себя хуже некуда. Меня трясло, тошнило, но никак не могло вырвать, и похмелиться мне не давали.

— О чём ты? Кто "они"?