Я натренировалась выдерживать без дыхания пятнадцать минут, но всё ещё испытывала страх. Сердце колотилось как бешеное, ладони вспотели. Или это у Гретель потная рука?
— То, что ты много потеешь, нормально, — ответила она, когда я спросила об этом. — Защитный воздушный слой остаётся довольно горячим, хотя и не обжигает. А выделение пота помогает охлаждаться, как и в обычной жизни.
Мне рассказали, что расстояние между телом и полем скафандра регулярно изменяется в ту и другую сторону примерно на миллиметр. Это создаёт значительную разницу в объёме и вытягивает изнутри тела отработанный воздух, который потом выбрасывается в вакуум через подобие воздуходувных мехов. Вместе с воздухом испаряется и лишняя влага, но большая её часть просто стекает по коже.
— Думаю, теперь мне уже хочется обратно, — произнесла я одними губами, и, должно быть, весьма отчётливо, потому что ясно расслышала ответ Гретель:
— Хорошо.
Ответ пришёл тем же путём, который использовал ГК для разговоров со мной наедине, в те давние времена, когда я ещё с ним разговаривала. Кроме дыхательного устройства / источника воздуха / генератора поля и нескольких воздуховодов, не слишком много пришлось сделать для моей подготовки к пользованию скафандром-полем. Некоторые модификации уже присутствовали потому, что я была подключена к программе усовершенствования, на что указал ГК во время увеселительных прогулок через прямой интерфейс. Небольшим изменениям подверглись барабанные перепонки, чтобы уши не болели из-за перепадов давления. А ещё мне установили новый быстро реагирующий дисплей, так что когда я закрывала глаза или просто моргала, мне становились видны показатели температуры тела, объёма оставшегося в резервуаре воздуха и тому подобное. Ещё было несколько аварийных сигнализаций — мне объяснили, что они будут срабатывать в различных ситуациях, но я не захотела слушать, в каких. Большая часть оборудования прилагается к скафандру-полю, и ты просто его носишь. И всё, за небольшим исключением, носишь внутри себя.
Воздушный шлюз, через который я проникла в тайные лабиринты хайнлайновцев, предназначался только для неодушевлённых предметов или для людей, облачённых в неодушевлённые предметы — например, в скафандр старого типа, такой, как был у меня. В скафандре-поле можно просто шагнуть через зеркальную стену, и индивидуальный скафандр растает в ней, как капля ртути в ртутной лужице. И это единственный путь проникновения через барьер нуль-поля, разумеется, кроме полного отключения. Поля идеально зеркальны с обеих сторон, и ничто не проходит сквозь них, ни воздух, ни пули, ни свет, ни тепло, ни радиоволны, ни нейтрино. Ничто.
Ну-у, хотя гравитация проходит, что бы под гравитацией ни понималось. Не ищите её определение на этих страницах. Но магнитные явления не проходят, и Мерлин ещё дорабатывает гравитационную часть. Продолжение следует.
Как раз перед тем, как мы с Гретель шагнули сквозь стену, я заметила на одном её участке искажение в форме лица. Это единственный способ заглянуть за стену — просто уткнуться в неё лицом, и даже к этому оказалось нелегко привыкнуть. Гретель и её брат — ну кто же ещё? — Гензель проделывали это так же естественно, как я поворачиваю голову, чтобы взглянуть в окно. А мне приходилось каждый раз собираться с духом, потому что все рефлексы вопили мне, что я вот-вот расплющу нос о собственное зеркальное отражение.
Но на этот раз никаких трудностей не возникло, настолько сильно мне хотелось очутиться по другую сторону зеркала. Я влетела в него бегом. И конечно же, не ощутила никакого удара ни обо что — мой скафандр просто исчез, поглощённый полем большего размера. В результате, поскольку некая часть меня приготовилась к удару, а его не последовало, я вздрогнула, зажмурилась, собралась с силами — и будто бы наступила на "четвёртую ступень" трёхступенчатой лестницы: с ощущением провала сквозь ничто протанцевала такой комичный кекуок, будто пол был усыпан банановой кожурой; моему смешному ляпу позавидовал бы любой комедийный актёр немого кино.
Но прежде чем ржать, попробуйте-ка сами пробежать сквозь зеркало.
Гретель утверждает, будто умеет различать лица людей даже сквозь нуль-скафандр. Полагаю, когда в нём растёшь, такое возможно. А для меня до сих пор все люди в скафандрах выглядят одинаковыми хромированными масками, и, вероятно, так будет ещё долго. Но могу предположить, что через стену выглядывал Гензель, поскольку именно его мы оставили присматривать за Уинстоном и он действительно первым приветствовал меня после моего дебюта в новом скафандре. Гензель — парень лет пятнадцати, высокий, нескладный и робковатый. У него копна светлых волос, как у сестры, и особый взгляд — уверена, унаследованный от отца. Так блестят глаза безумного учёного. А ещё он будто бы хочет разобрать вас на части и посмотреть, как вы устроены, но слишком хорошо воспитан, чтобы спросить на это разрешения. Спешу добавить, он обязательно соберёт вас обратно или хотя бы попытается, хотя навыков, возможно, и не хватит для реализации намерения. Это у него тоже от отца. А от кого робость, понятия не имею. Она не наследуется.
— Мне только что звонили с ранчо, — сообщил Гензель. — Либби говорит, соловая кобыла вот-вот ожеребится.
И брат с сестрой разом сорвались с места, не дав мне дух перевести. Я давно уже не пытаюсь угнаться за детьми, но эту парочку было рискованно упускать из виду. Не уверена, что смогла бы в одиночку найти обратный путь к "Хайнлайну". Звучит неправдоподобно, не так ли? Едва ли в чём другом жители Луны так хороши, как в устройстве трёхмерных лабиринтов; по крайней мере, нам нравится так думать. Но лабиринты Кинг-сити в основном бывают двух типов: радиально расходящиеся от центральной площади, с круговыми кольцевыми дорогами, или решётки, увеличивающиеся на север-юг и вверх-вниз. А ходы и переходы деламбрской свалки больше похожи на блюдо спагетти. Два дня в Деламбре способны свести с ума любого городского планировщика. Свалка просто растёт во всех направлениях.
Пути, которыми я теперь спешила вниз, проделаны не таинственным механизмом, а кучкой морально устаревших проходческих комбайнов — вот ещё в чём хорошо разбираются на Луне. Комбайны обычно бурят себе дорогу сквозь камень, но и параметрическое бурение груды технологических отходов им вполне по силам; они оборудованы лазерами и прорежут путь через что угодно. У хайнлайновцев их дюжина. Все их нашли здесь же, починили и, судя по всему, просто завели и пустили на самотёк. На самом деле нет, но любому, кто попытается найти упорядоченность в хитросплетении туннелей, покажется, что дождевые черви на Земле и те работали аккуратнее.
Как только червоточины были готовы, за дело принялись бригады людей и настелили полы из первых попавшихся под руку пластиковых панелей. Поскольку эти панели более века были основным строительным товаром, найти их было нетрудно. И последний штрих — установка ШС через каждую сотню метров или около того. ШС — это шлюзовая секция, состоит она из генератора нуль-поля, логических схем для управления причудливой запорной системой на каждом конце, большого контейнера с воздухом, еженедельно обслуживаемого автоботами, и провода питания, идущего от панели солнечных батарей на вершине мусорной кучи. Когда у кого-нибудь доходили руки, по потолку секции проводили освещение и отопление, чтобы там не было слишком холодно и темно, но это считается роскошью и есть не во всех туннелях.
Более навороченной и уязвимой системы сдерживания Духососа наш избитый старый шарик не видывал, и никто, у кого есть хоть половина капли мозгов, ни на долю секунды не доверил бы ей своё единственное и неповторимое тело. И вполне обоснованно: поломки случались часто, а починка задерживалась. Хайнлайновцам было просто наплевать на это, они не видели ничего страшного. Если кому-то попадётся на пути участок туннеля без воздуха, у него тут же включится скафандр и позволит не торопясь добраться до исправной секции. Здесь не слишком-то переживали из-за вакуума.
