— Вы вступаете в зону ограниченного доступа, мэм, — предупредил он.

Бренда предъявила пропуск, полученный от Лиз, и коп внимательно изучил его, затем её.

— Мог я видеть вас по телеку? — спросил он, и она ответила, что вполне мог. На что он сказал: конечно, в такой-то и сякой-то передаче, ну надо же! Он заявил, что передача ему понравилась, Бренда изобразила смущение и сообщила, что ей чертовски приятно это слышать… К тому времени, как он наконец разрешил нам проехать, флиртовал он уже так отчаянно, что я убедилась: мы спокойно могли бы обойтись и без пропуска. Коп даже попросил у Бренды автограф — и она его даже дала.

— Я уж думала, он телефон у тебя попросит, — сказала я, когда он в конце концов отвалил.

— Возможно, я бы ему не отказала, — улыбнулась Бренда. — Частенько подумываю, не дать ли парням шанс.

— Ты достойна лучшего парня.

— Нет, поскольку ты сменила пол.

С этими словами она дала по газам, и мы, подняв тучи пыли, вскарабкались на закруглённый край кратера.

Деламбр — не такой огромный кратер, как Клавий, Пифагор или любая из небесных пулевых дырок на обратной стороне Луны, но и он довольно велик. Когда стоишь на одном его краю, другого не видно. Для меня это значит: весьма большой.

При всём при том он не отличался бы от сотен других, если бы не одно обстоятельство: в нём свалка.

На Луне много чего перерабатывается. Нам так приходится; собственные природные ресурсы у нас весьма скудны. Однако мы по-прежнему остаёмся цивилизацией, движимой рыночной экономикой. Иногда избыток дешёвой энергии вкупе с низкой стоимостью подъёма крупных партий сырья на медленные орбиты делает чертовски неэффективной и нерентабельной сортировку и переработку многих вещей. Были потеряны целые состояния, когда крупнотоннажный танкер с X тоннами минерала прибыл из шахт Ио. Он тайно летел сюда тридцать лет, замаскированный под комету из облака Оорта и так же отмечаемый в дневниках наблюдений. Рыночная стоимость этого минерала внезапно рухнула ниже некуда, и прежде чем мы что-либо поняли, его стало нельзя вернуть отправителю, так что его отвезли стотонным мусоровозом в Деламбр. Добавьте сюда радиоактивные отходы с периодом полураспада двести тысяч лет в цилиндрических контейнерах с пятивековой гарантией прочности. Не забудьте бросить сюда же ненужные машины, некоторые без пригодных к дальнейшей работе деталей, другие — всё ещё в рабочем состоянии, но безнадёжно медленные и не стоящие разборки. Оставьте здесь это всё, приправив уродливой керамикой, которую вы принесли маме из школы, когда вам было восемь; той пачкой голографических фотографий, что вы хранили семнадцать лет и уже не помните, кто на них запечатлён; в прибавку к подобного рода сокровищам миллионов других людей. Сверху присыпьте бесполезными вещами из всех канализационных стоков внутри Луны и добавьте достаточно воды, чтобы всё прошло по трубопроводу. Жарьте на максимальной мощности четырнадцать дней, ещё четырнадцать дней замораживайте; повторяйте так две сотни лет, добавляя ингредиенты по вкусу — и вы получите представление о том, как выглядел торт, представший перед нашими взорами внутри Деламбра.

На самом деле кратер ещё не заполнен, просто он так выглядит с западного края.

— Сюда, — сказала Бренда. — Здесь мы договорились встретиться с Лиз.

Я заметила на горизонте пятнышко — ещё один планетоход на ободе кратера.

— Дашь мне порулить? — попросила я.

— А ты умеешь водить? — вопрос не праздный; большинство жителей Луны не умеют.

— Во времена бесшабашной юности я участвовала в Экваториальных гонках. Одиннадцать тысяч километров и совсем мало ровных участков, — и не обязательно уточнять, что примерно на четверти дистанции я сожгла трансмиссию.

— А я тебе лекцию читала, как управлять луноходом. Почему ты никогда мне рот не затыкаешь, Хилди?

— Тогда я лишилась бы доброй половины забавных историй.

Я переключила управление с американского на британский манер и тронулась с места. С тех пор, как я последний раз водила машину, миновало много лет. Было так забавно! Подвеска у лунохода хорошая; я всего пару-тройку раз оторвалась от поверхности, а гироскопы не дали нам перевернуться. Увидев, как Бренда вцепилась в панель, я сбросила газ.

— Из тебя не выйдет гонщик, — заметила она. — Плавно водишь.

— Я никогда не хотела быть гонщиком. И уж тем более трупом.

— Чувствую себя скаутом, — поделилась я с Брендой, помогая ей расправлять палатку.

— Что в этом плохого? Я завоевала все знаки отличия за покорение поверхности.

— Ничего плохого. Я тоже была отличницей, только девяносто лет назад.

Она вовсе не так давно вышла из скаутского возраста и до сих пор воспринимала скаутство серьёзно. Я бы просто дёрнула за пусковой тросик и оставила всё на самотёк, а Бренда проявила фанатичную заботу об экономии энергии: провела провод от солнечной панели лунохода к элементу питания палатки, как будто реактор не способен был продержаться полмесяца на собственных ресурсах. Когда наконец палатка была расправлена, по мнению Бренды, достаточно, только тогда она потянула тросик, сооружение встрепенулось и захлопало, наполняясь воздухом, и через десять минут перед нами предстала пятиметровая прозрачная полусфера… которая тут же покрылась изнутри инеем.

Бренда опустилась на четвереньки и заползла в куполообразный шлюз, я поспешила застегнуть за ней дверь, чтобы избавить от необходимости шарить позади себя, а она сообщила, что у этой модели застёжки закрываются сами, так что со времён моего детства произошёл существенный прогресс. Бренда занялась настройкой подачи и температуры воздуха, а я тем временем перенесла одеяла, подушки, термосы и остальные наши вещи в шлюз — стараясь свернуть их покомпактнее и брать побольше за раз, не стоило разбазаривать воздух, слишком часто открывая застёжку двери. Затем мне пришлось подождать снаружи, пока Бренда затаскивала всё внутрь и выставляла температуру, давление и влажность в основном помещении палатки. Когда я наконец тоже оказалась там и сняла гермошлем, было ещё холодновато. Я написала пальцем по инею своё имя, как когда-то давно делала в походах; вскоре иней растаял, выпала роса… и наконец купол как будто исчез.

— Давненько же это было, — произнесла я. — Я рада, что ты привезла меня сюда.

В кои-то веки Бренда прекрасно поняла, о чём речь. Она перестала возиться с вещами, встала рядом со мной, и мы молча предались созерцанию окружающей красоты.

На Луне любая красота окажется суровой. На много миль вокруг не увидишь ничего благожелательного или утешительного, совсем как в Западном Техасе. И это был лучший способ любоваться такой красотой — через невидимый потолок палатки, как будто бы мы стояли на чёрном пластиковом круге прямо посреди безвоздушного пространства.

К тому же время дня как нельзя лучше подходило для созерцания; я имею в виду, время Лунного Дня. Солнце совсем приблизилось к горизонту, и тени казались бесконечно длинными. Что было к лучшему, поскольку половину открывавшегося вида занимала величайшая свалка планеты. Такие тени создают забавное впечатление. Если вы никогда не видели снега, отправляйтесь в Пенсильванию на ближайший запланированный снегопад и полюбуйтесь, как снег преображает большинство банальных — и даже уродливых — пейзажей в волшебные ландшафты. Так действуют и солнечные лучи на лунной поверхности. Резкие и яркие, как бриллиант, они зажигают яростным светом всё, к чему прикасаются, но ничего не разрушают; в неподвижной безмятежности миллиарды осколков света и тьмы превращают самый банальный предмет в огранённую драгоценность.

На запад мы не смотрели; там свет слепил глаза. На юге перед нашими взорами предстала холмистая местность: справа от нас она постепенно сглаживалась, слева громоздились бесконечные груды мусора. Прямо на востоке был край кратера Деламбр, а на севере, почти за милю от нас, вздымался остов "Роберта А. Хайнлайна" — заброшенного недостроенного межзвёздного корабля.