Мишель машинально пошел вдоль набережной в ту сторону, где напротив университетского компаунда возвышался бетонный маяк, а дальше стояло многоэтажное здание американского посольства, отделенное от набережной небольшим чахлым сквером. И лишь оказавшись около него, Мишель понял, что шел именно сюда: мысль о том, что ему необходимо разыскать Джеремию Смита, подспудно направляла его действия.

Он пересек сквер и оказался перед дверью в посольскую кантину, перед которой дремал уже знакомый ему старик охранники стояло несколько машин с бейрутскими номерами. Машин с белыми дипломатическими номерами среди них не было, и Мишель заключил, что автомобили, стоящие перед кантиной, принадлежали гостям. Старик охранник лениво приоткрыл веки, но тотчас же сомкнул их, даже не спросив, кто такой Мишель и куда он идет.

Мишель взглянул на свои ручные часы, было уже половина второго — самое время ланча. Он вошел в кантину, полную табачного дыма, запахов пива, жареного мяса, специй. Здесь было обычное столпотворение — гул голосов, толчея посетителей и официантов, звон вилок и ножей, стук тарелок и стаканов. Все тот же бармен ухватил Мишеля цепким взглядом, узнал его и, по-приятельски ему улыбнувшись, указал глазами на угол — тот самый, где Джеремия Смит недавно угощал Мишеля ланчем и свел с Селимом. За столиком, стоявшим там, кто-то сидел, отгородившись «Нью-Йорк таймс», и Мишель догадался, что это был Джеремия Смит. Американец, словно почувствовав появление Мишеля, опустил газету и улыбнулся, затем приглашающе помахал рукою.

Мишель облегченно вздохнул и понял, что до последнего мгновения боялся не застать здесь Смита и теперь искренно рад встрече с ним.

— Хай, Майкл! — приподнялся американец навстречу Мишелю и протянул ему руку: — А я-то все гадаю, куда это вы пропали.

Он пододвинул Мишелю свободный стул:

— Садитесь, я покупаю вам ланч.

— Хорошо, что я вас нашел, — сказал Мишель и взял стакан виски.

— И я рад видеть вас живым и здоровым, да еще в прекрасном настроении, — расплылся в улыбке американец. — А то уже стал волноваться — не сотворил ли этот сумасшедший Фади чего-нибудь и с вами.

Он благодушно рассмеялся, но сразу же оборвал смех, и лицо его стало сочувственно-внимательным:

— Так рассказывайте же… где были, что делали. Или — загуляли с этим… как его… с Селимом? — Джеремия Смит шутливо погрозил Мишелю толстым пальцем с голубоватым ногтем. — Вы с ним поосторожнее. Я вас в прошлый раз не успел предупредить — парень, мягко выражаясь, с фантазиями, да и на деньги падок, ох как падок!

— Да нет, — почему-то смутился Мишель. — Он парень вроде бы ничего.

— Ну что ж, — успокоился американец. — Рад, что вы нашли с ним общий язык, до сих пор это редко кому удавалось.

На лице американца сияла широкая дружеская улыбка, и, глядя на этого добряка и симпатягу, Мишель с удовлетворением подумал, что был прав, не поверив в то, что говорил об американце Селим.

— Вы правильно делаете, когда осторожно подходите к тому, что говорят люди друг о друге, — прочел его мысли Джеремия Смит и задумчиво повертел в толстых коротких пальцах стакан с апельсиновым соком. — Все это так индивидуально и относительно — человек хороший, человек плохой… Я, например, уверен, что нет людей хороших или плохих. И вы, и я, и любой другой могут быть для кого-то хорошим, а для кого-то плохим — все зависит от того, как к кому мы относимся, ведь правда?

— Правда, — неуверенно согласился с ним Мишель, подумав, что американец чем-то наверняка все-таки насолил Селиму.

— То же самое можно сказать и о национальном характере. Ну, скажем, у типичного американца — главные национальные черты одни… у русского — другие… у ливанца — третьи… Не так ли?

— У нас говорят, столкни ливанца в море — и он вынырнет с рыбой в зубах, — улыбнулся Мишель.

— Вот видите, — обрадовался американец подтверждению своей мысли. — Значит, вы, ливанцы, главной чертой своего национального характера считаете предприимчивость! Но своей предприимчивостью вы вызываете зависть в соседних странах! Мне как-то довелось услышать там и такое выражение: ливанец — это не национальность, а профессия! — Джеремия Смит тут же ласково положил ладонь на запястье Мишеля: — Но это говорят завистники, только завистники. А нам, американцам, ваша предприимчивость и деловитость по душе, у нас в этом плане с вами много общего. Хотя я не понимаю одного вашего бывшего министра: он сказал как-то мне, что ливанец по натуре космополит и его родина там, где он делает деньги. Мы, американцы, тоже делаем деньги во всем мире, но мы — патриоты… Только не обижайтесь!

— Наши министры говорят и не такое, — все-таки обиделся Мишель. — А мы, ливанцы, любим свою страну — я говорю о народе, а не о министрах. Хотя и среди министров попадаются всякие… в том числе и патриоты. А ловкачи, пройдохи и проныры есть в каждой нации, и нельзя по ним судить обо всем народе.

— Браво! — Джеремия Смит хлопнул от удовольствия в ладоши. — Вы мне нравитесь все больше и больше, Майкл, и я рад, что судьба свела меня с вами. Меня всегда тянет к идеалистам, а их, к сожалению, в наше время так мало! Но об этом мы с вами поговорим как-нибудь потом. А сейчас расскажите, как ваши дела. Помог ли вам чем-нибудь Селим? У него с фалангистами и даже с этим сумасшедшим Фади связи самые тесные. Я ведь и познакомился с ним через Фади. Парень рвется в Штаты, хочет закончить там свое образование, ну и, наверное… мечтает зацепиться, найти работу и даже получить американское гражданство… — Американец сочувственно вздохнул: — Здесь, в Ливане, многие сейчас хотят этого. Наш консульский отдел завален работой, но… не так-то все просто. Мы не хотим пускать к себе кого попало. Ну вот Селим и помогает мне в разных мелочах… съезди туда, отвези или привези то-то. Я и подумал — а почему бы ему не помочь и вам, Майкл?

Мишель улыбнулся, и в его улыбке американец заметил иронию.

— Что такое? — искренне встревожился он. — Что-нибудь не так?

— Да нет же, все именно так, — спохватился Мишель. — Но вы же сами сказали, что он служит Фади… и делает то, что Фади требует от него… и от меня.

Американец склонил голову, на лице его появилось сожаление. Он вздохнул и поднял взгляд к потолку, словно покоряясь решению свыше.

— Вы были у Фади и знаете, что это за фрукт, — сочувственно произнес он. — После того, что вы мне рассказали о предложении Фади, я сам говорил с ним, думал, что мне удастся убедить его не впутывать вас и вашу девушку в его грязные делишки. Но… увы! Его трясет от ненависти к тому, на кого он вас натравил. Он считает, что все беды христиан в Ливане исходят именно от шейха Фарида и как только шейха не станет, в Ливане все сразу изменится, все станет, как раньше, когда страна процветала… Вот видите, оказывается, Фади тоже по-своему хочет добра Ливану и тоже по-своему — патриот.

— Он — маньяк и убийца! — вырвалось вдруг у Мишеля. — Патриоты не путаются с ЦРУ или «Моссадом», не получают деньги от какого-то там Деда за взрывы на улицах…

Он осекся, поняв, что проболтался о том, о чем ему рассказывал Селим, а ведь Селим так просил его не говорить ни с кем на эту тему! Что-то скажет теперь Смит? Ну конечно же — он не Дед, такого не может быть. Но он — американец… ЦРУ… «Моссад»…

Джеремия Смит рассмеялся:

— Селим начитался шпионских книжек, которые берет в нашей библиотеке — тренируется по ним в английском языке, благо что эти книжки так примитивно написаны. ЦРУ… «Моссад»… На них теперь принято валить все. И то, что они действительно делают, и то, что не делают. А взрывы на улицах… Еще Грехэм Грин приписывал их в своем «Тихом американце» ЦРУ. Но теперь-то всем известно, что тогда в Сайгоне шла борьба за власть между тамошними милитаристами, которые и лили кровь ни в чем не повинных людей!

Он печально покачал головой:

— Точно так же, как феодалы-милитаристы дерутся сегодня здесь, в Ливане, и так же льется кровь… А у нашего Селима… я же говорил вам, буйная фантазия… Да и как ей такой не быть… Вот вы — выручите вашу девушку, и прощай, Фади! Я обещал вам помочь уехать в Штаты. А Селиму так просто от Фади не уйти, слишком много он знает, а Фади не любит оставлять опасных свидетелей. Но хватит об этом.