Если он меня сейчас придушит, так мне и надо.

— Боже мой, как мило! — вздыхает мать семейства.

— Такого не бывает, — не верит нам Лев Евгеньевич.

— Ой, Лева, не бубни! — одергивает его жена. — Колечко-то маленькое, аккуратное. Катюша запаниковала. Вон даже сейчас дрожит девочка…

Дрожу. Еще как дрожу. Чуть ли не подпрыгиваю под пожирающим меня взглядом Антона. Его пальцы превращаются в тиски. До хруста сдавливают мою руку. На лице играют желваки. Глаза метают молнии. Я заняла место Инессы. Необдуманно. Ради элементарного выживания. Теперь в глазах его семьи я не случайная девка, укравшая у них целое состояние. Не танцовщица, не умеющая танцевать. Я невеста. Будущая младшая госпожа Громова. Часть семьи, оберегаемая их внутренним кодексом.

Что творю, сама не понимаю. Просто пытаюсь выжить в этом престижном на первый взгляд аду.

— Завтра привезете мне снимки с УЗИ, — заявляет Лев Евгеньевич. — Это же не составит вам труда?

Антон отпускает мою руку, которую жжет от стальной хватки, обвивает талию, рывком притягивает к себе и лицемерно скалится:

— Нам скрывать нечего. Моя невеста и правда окольцована. — Наклоняется к моему уху и, делая вид, что целует, грозно шепчет: — Твоя песенка спета, Рина. Тебе крышка…

Затолкнув в тесную кладовку, Громов пригвождает меня к стене и в тусклом свете автоматически загоревшейся лампочки глазами сдирает с меня кожу. Инвентарь из ведер, тряпок, контейнеров, пылесосов, утюгов мигом становится дороже и важнее меня — глупышки, решившей, что Антон Громов ей по зубам.

Задрав натренированные убивать руки, ладонями впивается в стену, а взглядом-пиявкой в меня. Кровь высасывает, душу вытягивает. Распарывает и кромсает, наслаждаясь моей одышкой и дрожью. Дышит хрипло, сбивчиво, гортанно. Как осатанелый зверь, у которого из-под носа увели сочную добычу.

Глухо рыкнув, сжимает кулак и со всей дури заряжает им по лампочке. Та, взорвавшись, осыпает нас мелкими осколками, кажется, вонзающимися в меня до самых костей. Тихо всхлипнув, закрываю лицо руками. Словно эта жалкая защита спасет меня, если Громов вздумает выбить мне зубы.

Склоняется к моему уху и медленно втягивает запах моего страха. Насыщается им, буквально впадает в экстаз. Такому шизику и правда Инесса — самая подходящая партия. Только она этого психа вывезет.

— Даже не знаю, — начинает он приглушенно и прерывисто, — презирать тебя или восхищаться.

Хватает меня за руки, отнимает их от лица и вздергивает вверх. Больно придавливает к стене над моей головой и щекой прижимается к моему виску. Настоящий энергетический вампир. Подпитывается мной, купаясь в неистовом удовольствии.

— Он дал нам с Ринатом два одинаковых кольца, — произносит без особого нажима, но заставляя меня вздрагивать на каждом слове. — Сказал, что первый, кто приведет в этот дом невестку, получит в качестве свадебного подарка всю империю Громовых. А ты хоть представляешь, какая это власть? Какие неограниченные финансовые возможности? Какое всесилие?

Перехватывает оба моих запястья одной своей лапищей, а вторую медленно опускает вниз и легонько сдавливает мою шею. Играючи, пугающе. Развлекается со мной, как кошка с мышкой.

— Он уже стар, — продолжает, обжигая своим дыханием мое лицо. — Хочет достойного покоя где-нибудь на собственном острове в Индийском океане. В окружении красивых служанок, с сигарой в зубах и с бокалом коллекционного бухла в руке. Он это заслужил. Лев Евгеньевич построил свое царство с нуля. По кускам собирал могущество и возводил неприступную стену. Бросить все на съедение шакалам? Не-е-ет. Лучше передать в надежные руки. Но так вышло, что у Льва Евгеньевича целых два верных наследника, а король может быть только один.

Он так близко, что я слышу биение его буйного сердца. Тук-тук. Тук-тук. Оно колотится так же яростно, как выплескивается из него желание унаследовать миллиарды Громова старшего. Вот, что толкнуло Антона сделать Инессе предложение. Жадность, эгоизм, жажда власти.

— То чертово кольцо — ворота в рай, — рычит он, свирепея и сильнее сжимая мою шею. — Если бы ты вчера его не проглотила, сегодня я уже готовился бы к коронации. Фирма, акции, чинуши, теневая экономика — я бы встал во главе всего этого. У моих ног распростерся бы весь мир. Но мало того, что ты спутала мне все карты, так еще и затеяла опасную игру. Лев Евгеньевич ошибок не прощает. Он хочет увидеть кольцо на пальце будущей госпожи Громовой. Не в брюхе, слыхала? На пальце. Мне повезло лишь потому, что фаворитка Рината в Англии. Ему требуется время сделать ей предложение. Но оно ограничено. В любой момент он введет ее в наш дом. И как ты думаешь, на ком остановит свой выбор Лев Евгеньевич? На грошовой официантке, проглотившей его двадцать два миллиона? Или на успешном директоре по маркетингу из Лондона? Вот почему я выбрал Инессу. Она конкурентоспособная. Любую роль сыграет, а легенду я ей сфабрикую.

В темноте его голос кажется вязким, клейким. Он обволакивает меня, застывая коркой смолы и парализуя.

— Придумай легенду мне, — тихо пищу. — Я сыграю не хуже Инессы. Обещаю. Поженимся. Получишь свою империю, и разведемся.

Из него вырывается короткий злорадный хохот.

— По-твоему, Лев Евгеньевич отупел с возрастом? — Подняв ладонь, большим пальцем гладит меня по лицу. С напором. Натиском. Силой. Принуждением. — Чтобы сыновья тщательнее выбирали себе спутниц, он выдвинул одно выверенное до совершенства условие: если преемник расторгнет брак в ближайшие десять лет, империя перейдет в руки второго сына. Безвозвратно. Независимо от того, будет тот женат или нет. Так что у меня только два пути: жениться раз и навсегда, или шлепнуть Рината. Но мне бы очень не хотелось кончать брата. Он четкий мужик, да и надежное плечо в нашем бизнесе куда дороже сраного бриллианта. — Громов склоняется к моему лицу и с маниакальной медлительностью проводит подушечкой пальца по моей нижней губе. — Что теперь скажешь, Рина? Согласна выйти за Антошу?

Его глаза… В них тяжело смотреть. От них не отвести взгляда. Омут болотистой зелени без дна. Непроходимая, зыбкая, гибельная топь. Даже сейчас, в полумраке тесной комнатушки, я чувствую эту непреодолимую силу. С такими глазами Громов может говорить все, что угодно. Каждое его слово залезает под кожу, всасывается в плоть, пронзает кости. И дробит меня на мелкие части.

— Тогда что мне делать? — вопрошаю навзрыд.

— Не реви! — его ледяной голос напоминает мне о двух пунктах, нарушение которых таит в себе опасность.

Моргнув, лихорадочно киваю, с болью глотая ком в горле. Он похож на битое стекло. Его словно утрамбовали и залили кипящей сталью.

— Пока не вернешь кольцо, будешь продолжать ломать комедию в роли моей чудной избранницы, — диктует он, заковывая меня в невидимые кандалы рабства. — Потом я сам выведу тебя из игры.

У меня сердце примерзает к ребрам. То есть как выведет? Убьет? Но уточнять не осмеливаюсь. Боюсь услышать положительный ответ.

— Анто-о-он! — зовет его прошелестевший листочками голос Алики. Дверь распахивается, и девушка первым делом поднимает лицо к потолку. — Вы чего в темноте?

— Лампочка взорвалась, — фыркает ей Громов, не отводя от меня взгляда и продолжая прижимать мои запястья к стене. — Газ скопился.

— Шашлык готов. Вас одних ждем. Долго обжиматься будете? — Алика разворачивается, не дожидаясь ответа, и добавляет, уходя: — Нашли место.

Антон разжимает пальцы, позволяя мне опустить затекшие руки. Мурашки, бегающие по коже, жалят в каждую клеточку. Я разминаю запястья, потираю плечи, не решаясь сдвинуться с места.

— Думай, что щебечешь за столом. Ты должна понравиться Льву Евгеньевичу. Настолько, что он непременно наградит Антошу дарами своей щедрости.

— Я постараюсь, — отвечаю тихо.

— Не мямли. — Громов двумя пальцами поправляет рукавчик моего топа и откидывает мои волосы за спину. — Выше голову. Сейчас все внимание будет на тебя. — Оставляет меня в покое, подарив глоток свежего воздуха. Первым выходит из комнаты, вздыхает, распрямляя плечи, и бросает мне: — Мы только что сосались. Сделай хотя бы смущенный вид.