По моей спине ползут мурашки. От ужаса судорогой сводит даже челюсти.

— Что происходит, Антон? — спрашиваю не своим голосом, охрипшим от липкого страха.

— Вы в опасности.

— Я поняла. Но почему?

Он отвлекается от дороги, пронзив меня взглядом:

— Потому что ты родная дочь Льва Громова…

Антон всегда старается избегать лишнего геморроя. Он не стал бы усложнять себе задачу, выдумывая мексиканские страсти о моем родстве со Львом Громовым. Да и ответы на многие вопросы сами на поверхность всплывают. Например, мне становится ясно, чем заинтересовала Громова моя фамилия. Почему только после визита майора он порылся в моей биографии. Зачем подарил мне кольцо с бриллиантом и оплатил мой штраф. Из-за чего Ксения Вацлавовна вдруг взъелась на меня. Что делал Клим у нашего дома. А главное — причина маминого молчания о моем отце. Рассказывать было нечего: он бандит. Не пожарный, не летчик, не моряк, не космонавт, а преступник. Я бы на ее месте тоже помалкивала.

— Я не хочу в Москва-сити, — говорю Антону, опомнившись, что в его тамошних апартаментах был убит Радик.

— Там все убрали.

— И воспоминания?

— Не думай об этом.

— Не могу.

Сжав челюсти, Антон едва сдерживается, чтобы не наорать на меня. Но не хочу я туда! И так паршиво себя чувствую.

Перестроившись в другую полосу, Антон разворачивается на ближайшем повороте и въезжает на парковку трехзвездочного отеля. На пять звезд, видимо, мне рассчитывать рано. Но это я так, иронизирую.

— Сойдет? — Смотрит на меня, заглушив двигатель.

— Если здесь ты никого не убивал.

— Пока нет. — Он выходит из машины, огибает и открывает для меня дверь. Я уже и не рассчитывала, что от него можно дождаться обходительности.

Вкладываю свои похолодевшие пальцы в его ладонь и чувствую, как вверх по руке взбираются тонкие струйки тепла. Сколько раз он хватал меня, а подобных ощущений не было. Он был моими тяжелыми, колючими кандалами. Сейчас же напоминает оголенный провод — единственное, за что я могу ухватиться, оказавшись над бездной.

— Знал бы, что ты наследная принцесса, с самого начала бы так с тобой обращался, — с кривой улыбкой хмыкает он, взглянув мне в глаза.

— Ты говорил, что Лев Евгеньевич бесплодный, — напоминаю я.

— Я говорил, что он стал бесплодным после ранения, — уточняет Антон и, хлопнув дверью, ведет меня в здание отеля.

На ресепшене оплачивает номер для двоих. Радует, что не для новобрачных, который нам очень рекомендуют, не упустив сладкую фразочку: «Вы такая красивая пара!»

Просторная комната, погруженная в нежный свет приглушенных торшеров, располагает двуспальной кроватью и небольшим диваном. Две тумбочки, кофейный столик, шкаф, туалетный столик с зеркалом и пуф. Отдельный балкон, задернутый легким шифоном, и душевая, отгороженная матовым стеклом. Все просто, но в то же время изысканно.

— Меню и винная карта, — администратор указывает на столик и поправляет вазу с цветами. — Номер для заказа. Наш официант доставит ужин в течение двадцати минут. За исключением мяса некоторых видов прожарки…

— Мы не голодны, — перебивает ее Антон, отдернув штору и открыв балконную дверь. — Оставьте нас. — Вынув из кармана бумажник, достает зеленую купюру и бросает поверх меню. — Убедительная просьба не беспокоить.

— Поняла. — Девушка сминает деньги и быстро уходит, тихонько щелкнув дверным замком.

Я ловлю на себе его сосредоточенный взгляд и инстинктивно обнимаю плечи. Странно это — вдруг узнать, что ты дочь монстра, который едва не стал твоим свекром…

— Так значит, мы с тобой, по сути, сводные? — бормочу, отчего в его глазах загораются угольки бешенства. — Пожениться у нас не получится. А то это уже попахивает инцестом, — нервно усмехаюсь, впервые нащупав реальный повод не выходить за Антона, но вдруг осознав, что я как-то уже смирилась с мыслью быть его невестой.

Антон отходит к маленькому холодильнику и, сев перед ним, перебирает бутылки и жестяные банки. Найдя энергетик, откупоривает и делает глоток, спиной подперев закрывшуюся дверцу. Вытянув вперед одну ногу и подогнув другую, упирается в нее локтем.

— Что ты знаешь о молодости своей мамы? — спрашивает, не спеша делиться со мной своими знаниями.

Я сажусь на край кровати и поправляю подол платья, пытаясь закрыть им колени.

— Мама родом из Томской области. Дедушка умер, когда она еще в школе училась. Поэтому после выпускного мама уехала в Москву на заработки. Накопила денег и перевезла бабушку в Подмосковье. А вскоре я родилась, и мама созрела для учебы. Заочно училище окончила, пока я мелкой была, и вернулась из деревни сюда. Так мы с ней и жили: она работала воспитателем, я училась, на выходные ездили к бабушке.

Антон делает еще глоток, облизывает губы и произносит:

— Деньги, на которые твоя мама перевезла бабушку из Томска, были заплачены ей за аборт. И судя по тому, что ты сейчас здесь, никакого аборта твоя мама не сделала.

Горький ком в горле перекрывает мне дыхание. Глаза начинает щипать. Я нервно тереблю ткань платья, стараясь держать себя в руках. Ведь понимаю, что моя встреча с Громовыми была лишь вопросом времени. Не надо искать виноватых и сожалеть, что где-то что-то пошло не так. Все предрешилось еще тогда, двадцать два года назад, когда мама связалась со Львом Громовым.

— Что ты знаешь об этой истории? — спрашиваю я его же тоном, осмелившись поднять лицо.

— Ты действительно хочешь услышать это от меня?

— Из мамы ни слова не вытянешь, так что выкладывай… братик…

— Не называй меня так, — напряженно морщится он.

— Алика же называет, — пожимаю я плечом и, на секунду задумавшись, улыбаюсь.

У меня есть сестра. Младшая сестренка, о которой я с детства мечтала. Хоть что-то хорошее во всем этом дурдоме.

— Это было пять лет назад, — начинает размеренно рассказывать Антон. — Нахлеставшись на своем юбилее, Лев Евгеньевич излил нам с Ринатом душу. Пришлось ресторан до самого утра выкупать, пока батя так и не уснул на столе. Это был единственный раз, когда я видел в его глазах настолько бездонную скорбь. — Очередной глоток из банки отправляется к нему в рот. — Он рассказал нам историю, в которую мы и верить-то не хотели. Даже не обсуждали ее потом. Ни разу… Еще по молодости, когда полный сил и перспектив Лев Громов только женился на дочери своего чехословацкого партнера, была у него горничная. Хорошенькая девчонка — простая, работящая, исполнительная. Из всего женского персонала только она не клеилась к боссу. Привыкший, что вся прислуга перед ним стелется, Лев Громов с ума сходил от ярости. Буквально задался целью любыми путями влюбить ее в себя. Да так заигрался, что сам втрескался по уши. Ксюша об этом узнала, но ничего не могла сделать. Ее отец к тому времени обанкротился, и только муж мог обеспечить ей роскошную жизнь. Как ты понимаешь, о разводе не было и речи.

— Эта хорошенькая девчонка — моя мама, да?

— Он не называл ее имя. Говорил: «Она… она… она…» Словно боялся произнести и умереть от инфаркта. Она была его любовью и стала крестом на всю жизнь. Исчезла внезапно, будто и не было никогда. Он искал ее, но дом в Томске уже был продан, а сами Вольские как сквозь землю провалились. Да и знаешь, этот рубеж веков… Столько сложностей во всем было. Новые реформы, законы, реорганизации. А тут бац — и ранение. Он тогда в больничке не один месяц провалялся. Врачи сказали, хрен стоять будет, но семечки теперь без зародышей.

— Антон, — прошу я, сморщив нос от его острых выражений.

— Излагаю, как есть, — разводит он руками, допивает энергетик и, смяв банку, бросает ее в мусорную корзину. — Он Ксюше не сказал о диагнозе. Если бы и она от него сбежала, он бы рехнулся. Короче, его выписали, и он решил стать верным, надежным мужем той, что ухаживала за ним. О своей горничной не забывал, но больше не искал ее. В его доме вообще было запрещено говорить о ней, и этого правила придерживались. Пока Ксюша не объявила о своей беременности.