Засыпаю под тоскливые мысли о своем призрачном будущем. Во сне опять проглатываю кольцо. Задыхаюсь, кашляю, но продолжаю хлебать шампанское. Громов прав, ну и глотка у меня! Еще и проваливаюсь во что-то тесное, сжимающее. Сверху давит горячая тяжесть. Тугой обруч обвивает талию, перекрывая мне дыхание.

Кое-как соображаю, что это уже не сон, распахиваю глаза и вижу над собой громадную мужскую тень. Чужая ладонь уже лезет под мой халат, мнет бедро и продирается выше. Губы скользят по шее, обжигая ее своим жаром и прерывистым дыханием.

— Эй! — воплю, пытаясь оттолкнуть его. — Свали с меня!

Громов резко поднимает голову, хмурится, взглянув в мое испуганное лицо, и рычит:

— Какого ты тут делаешь?

— Я?! — Очередной тщетный толчок не отодвигает его ни на миллиметр. — Это ты полез ко мне!

Не отнимая от меня рук, молча вглядывается в мои глаза, медлит, смакуя мой страх, потом перекидывается на спину, позволив мне свободно задышать.

— Я привык перепихиваться с кобылками в своей постели.

— Я не кобылка! — запахивая халат, еще туже завязываю пояс. — Но на секундочку представь, если бы я согласилась!

— С пользой провели бы время, — вяло отвечает он и садится, потирая шею.

— Ты забыл о своей невесте?

— Кончай тарахтеть, — фыркает, как будто злится, что я прервала его чудный сон.

Я поджимаю губы. Смысла будить его совесть нет. Потому что у него нет совести. Он не извинится. Ясно же.

Со вздохом поднимается на ноги и шлепает на кухню, где наливает себе воду. Но до рта стакан не доносит. Замирает, как я. Оба переглядываемся и смотрим на дверь, в замочной скважине которой кто-то усердно копается.

Громов прикладывает палец к губам, чтобы я молчала, тихо отставляет стакан, выдвигает ящик и достает из него пистолет.

Молчать становится трудно. Я обеими руками зажимаю рот, наблюдая, с каким хладнокровием он прикручивает к стволу глушитель, и сползаю с кровати. Спрятавшись за ванной, втягиваю голову в плечи и дрожу, боясь, что мое сердце остановится раньше, чем некто ворвется в квартиру.

Одна, две, три… Я отсчитываю десять секунд и миллион ударов в груди, прежде чем позволяю себе одним глазком глянуть на дверь. Именно в тот момент она распахивается. В апартаменты осторожно входит двое громил в черном. Лица скрыты масками, в руках пистолеты. Переглянувшись, кивают друг другу и тихой поступью приближаются к кровати, не видя из-за барной стойки, что та пустая.

Я не двигаюсь, не дышу. Просто слежу за их приближением и молюсь не сдохнуть в эту ужасную ночь.

Как только они обступают кровать с двух сторон и соображают, что под одеялом никого нет, слышатся глухие хлопки. Всего два, но точно в цель. Бездвижная туша одного падает прямо возле меня, и под его головой растекается темная лужа. Второго отбрасывает в угол, где он сносит телевизор и, заорав от боли, прикладывает ладонь к груди.

В моем животе все скручивается одним протяжным, тугим спазмом. От паники темнеет в глазах. Во рту становится слишком сладко.

Попытавшись встать на онемевшие ноги, перекидываюсь через борт ванны и выблевываю весь ужин. В то время, как Громов абсолютно невозмутимо присаживается рядом с раненым корчащимся ублюдком, отнимает у него оружие и приставляет дуло к его виску.

— Заглохни, — шипит сквозь зубы. — Или твои мозги со стен соскребать будут.

Прокашлявшись, рукавом вытираю рот и спиной прилипаю к стене, как будто он это мне сказал. Спокойный, точный и даже кровожадный охотник. Удивительно, почему он меня так же не шлепнул?

— Кто послал? — спрашивает, содрав маску с перекошенного мужского лица. — Отвечай, гнида!

— Иди ты, Гром…

Ой, дура-а-ак… Я бы на его месте как орех раскололась!

— Мобилу, Катерина! — бросает он мне через плечо, не отнимая пистолета от головы истекающего кровью бедолаги.

— Че-го? — переспрашиваю с запинкой.

— Оглохла?! — рявкает сердито. — Мобилу мне дай!

Я лихорадочно обвожу комнату взглядом, вижу его айфон на тумбочке и исключительно из-за боязни быть пристреленной отлепляюсь от стены. Перешагивая через труп, опять закрываю рот рукой. Бегом пересекаю комнату, хватаю мобильник, подаю Громову и пячусь к двери.

— Даже не думай! — говорит мне, пригвоздив мои ноги к полу. Разблокирует экран, выискивает номер в списке контактов и подносит к уху. — Генрих, у меня тут вечеринка внеплановая. Гости готовые. Одного бы к предкам доставить. Уснул он. Другого бы опохмелить с утра… Жду… — Протягивает мобильник мне, из-за чего опять приходится подойти к нему. — Ты что же, падла, думаешь, я из тебя имя не вытяну? — усмехается, наслаждаясь мучениями страдающего парня. — Катерина, одевайся!

Немедля мчусь в туалет и кидаюсь к раковине. Тщательно отмываю ладонь от рвоты, полоскаю рот, умываюсь и, стуча зубами от страха, смотрю на свое отражение.

Он убил того парня. Просто застрелил. А второго ранил. Преднамеренно. Чтобы теперь мучить и выяснять, кто их нанял и для чего.

Подношу плотно сжатый кулак к груди и хватаю воздух ртом. Он ведь и меня так же шлепнуть может. Сегодня, завтра или после того, как получит свое кольцо. Я свидетель страшного преступления. Отпускать меня без гарантии неразумно. Проще избавиться и прикопать. Мама и бабушка не так дерзки и юридически грамотны, как Громов. Они угрожать следователю увольнением не будут. Не из того теста. Так что сейчас моя задача — не заработать пятьсот баксов, а выкупить свою жизнь.

Пока избавляюсь от халата и натягиваю на себя мокрое белье, а за ним брюки и блузку, приезжает Генрих. Берет раненого на себя, извинившись перед своим боссом за это «досадное недоразумение» и позволив тому одеться.

Все еще дрожа и помалкивая, я стараюсь не смотреть на труп, не реагировать на всхлипы второго парня. Нахожу свой смартфон, убираю в сумку, прижимаю ее к себе и жду дальнейших указаний.

— Демид ждет внизу, — сообщает Генрих. — Он отвезет вас в Росинку.

Застегнув брючной ремень, Громов набрасывает на плечи рубашку, берет в одну руку айфон, другой хватает меня за запястье. Будто раскаленные кандалы надевает с шипами вовнутрь. Вздрогнув, шарахаюсь от него, и он на секунду замирает, взглянув на меня.

— Испугалась, Катерина? Не ссы, я же уже дал тебе три дня. Генрих подтвердит, что я слов на ветер не бросаю.

— А если кольцо вернется раньше? — бормочу почти бессвязно.

Он делает шаг ко мне, подходит вплотную, рассматривает и скалится:

— С тобой интересно. Так что три дня со мной ты в любом случае проведешь.

— А п-потом? — смотрю на него затравленно снизу вверх.

— А потом посмотрим…

Сначала я восприняла произошедшее, как издевку судьбы. Потом обещанные пять сотен долларов вскружили голову, и я решила, что мне впервые в жизни повезло. Теперь я получила удар. Болезненный. Острый. Нестерпимый.

Я едва чувствую ноги, плетясь за Громовым. Наспех застегнув рубашку на пару пуговиц, он в корне игнорирует любой подозрительный взгляд тех нескольких человек, с которыми вообще можно столкнуться на рассвете. Его попросту не колышет, что о нем подумают люди. Любого за шкирку возьмет и прошипит в лицо, что его это не касается.

Заталкивает меня в машину, наконец отпустив мое запястье. Сам садится на переднее сиденье и велит Демиду гнать. Бесцельно крутит айфон пальцами, спокойно любуясь городскими пейзажами. Словно мы, как самые приличные люди, проснулись по звонку будильника, приняли душ, мило позавтракали, выпили кофе и, полные бодрости, отправились по делам. Никто на нас не нападал, он никому не простреливал башку и не мучил раненого парня допросом, позже кинув его на растерзание своему головорезу.

Перед глазами опять мелькает распластавшаяся по полу туша в луже крови. Слышу хриплые стоны раненого. Наверное, пуля задела легкое. Тогда жить ему осталось недолго. Вряд ли Генрих повезет его в больничку.

— Извините, есть жвачка? — прошу я, не понимая, откуда у меня вообще появились силы и смелость заговорить. Похоже, проклевывается жажда жизни. Заблюю этот дорогущий салон — и сделка о трех днях быстро утратит силу.