— Просто молчать? — недоумеваю я, не представляя, как можно игнорировать вопросы хозяев о том, что за девица торчит у них дома.

Громов подходит ко мне, опять заставляя сжаться. Парень, представляющий собой огненную смесь хаоса и разрушения. Ничего не делая, убивает меня, нагоняя жути. Вязкой. Дикой. Беспросветной.

Гладит меня по волосам, двумя пальцами захватывает локон, наблюдает, как тот шелком скользит по его руке, и вкрадчиво отвечает:

— Скажешь, что ты мой персональный хореограф. Обучаешь меня свадебному вальсу. Пусть одуреют от моей дотошности.

Я молчу. Даже моргнуть не могу. Веки закостенели. Потому что в голове вертится не наказ Антона, а его поразительно легкое спокойствие, с которым он собирается ехать раскалывать провалившего заказ киллера. Он будет мучить его, пытать. Возможно, раздробит пару костей или что-нибудь отрежет. От этого психопата всего можно ожидать.

— И не забывай про осторожность в туалете, — напоминает он. — Это кольцо — старт в мое большое будущее. Значит, и в твое. — Пальцем тронув кончик моего носа, ухмыляется: — Держи хвост трубой, — и уходит.

Я бухаюсь на софу и, плотно сжав челюсти, глушу лезущий наружу крик. Он разрывает меня изнутри. Душит. Клокочет. Травит.

Позволяю себе стон отчаяния. Тихий. Похожий на писк. Подгребаю под себя ноги, обнимаю их вместе с сумкой и утыкаюсь лбом в колени.

Всюду круглосуточная охрана и видеонаблюдение… Не сбежать, не позвонить, не попросить помощи…

Никто не должен знать, кто я… Почему? Меня убьют? Громов меня защищает? Или простые смертные официантки тут не в почете? Тогда почему об Инессе никто в семье не знает? Он ждет подходящего случая представить ее? Или до вчерашнего дня вообще не планировал никакой свадьбы? Что за кольцо у его брата? Столько вопросов и ни одного ответа, а кажется, все взаимосвязано.

То ли бессонная ночь, то ли пустырник меня вырубает, но я не замечаю, как отключаюсь. Во сне часто вздрагиваю, ворочаюсь, просыпаюсь в холодном поту и снова засыпаю. От софы все кости ломит. Шея затекает. Позвоночник горит огнем.

Я просыпаюсь на закате, когда комната уже погружается в оранжевый сумрак, играющий в фиолетовых стенах интересными оттенками. Потираю глаза и шею, вздыхаю и плетусь в душевую. В туалет пока не хочется. Даже от страха. Желудок-то пустой. За двое суток раз поела — и то все выблевала.

Умываюсь и навожу порядок в своей сумке, попутно разглядывая каждый угол комнатушки. Камер тут нет. На всякий случай залезаю на унитаз, приоткрываю вентиляционную решетку и заглядываю под нее. Вроде чисто. За мной никто не наблюдает. Так что я спокойно принимаю душ, просушиваю волосы, снова вытянув их в нормальные пряди, и переодеваюсь в одолженный Аликой кроп-топ и джинсовые шорты с высокой посадкой. Брызгаю на себя немного духов и рисую на глазах стрелки. Самой смешно, зачем это делаю. На каком-то оголенном инстинкте самосохранения. Помню, что парфюм понравился Антону, а ему лучше нравиться. И не забываю, что могу разреветься. Чтобы не защипало глаза от растекшейся подводки, перетерплю.

На улице уже загораются фонарные столбы, когда во двор въезжает машина. Не зажигая в комнате света, подкрадываюсь к окну и через тюль слежу за прибывшими домой хозяевами: ухоженной женщиной в стильном платье и статном мужчине с короткой сединой и густой пепельной бородкой. Вслед за ними из машины выскакивает Алика, взвалив рюкзак на плечо. Что-то бурно обсуждая, они входят в дом, и вскоре я слышу их голоса в коридоре второго этажа.

— Антон рационально подходит к решению вопросов, — настойчиво говорит женщина.

Я на цыпочках пересекаю комнату и ухом прикладываюсь к двери, чтобы лучше слышать разговор.

— Он с катушек слетел, как только я выдал им с Ринатом те кольца, — строгий утробный мужской голос отзывается мурашками на моей коже. — Приведет в дом первую попавшуюся и выдаст за свою невесту. Лишь бы брата опередить.

— Ой, да и пусть, — вздыхает женщина, отворяя дверь комнаты. — Может, хоть перебесится.

— Я не хочу, чтобы первой невесткой этого дома стала какая-нибудь стрипуха.

— А что ты сделаешь? — усмехается та. — Кем бы ни была, примешь, благословишь и назовешь дочерью. Так уж у нас заведено. Сплоченность и безопасность семьи превыше всего. Разве не твои слова?

Они закрываются в соседней комнате, и больше я ничего не могу расслышать. Даже пустой стакан, приставленный к стене, не помогает. Зато вызывает у вернувшегося Антона массу вопросов.

Хлопнув дверью, он щелкает выключателем и, залив комнату светом, выбивает из меня испуганный вопль:

— Ах!

Выронив стакан, оборачиваюсь и замираю. Утомленный, злой, но без пятен крови на светлых джинсах и белой майке. Он обрисовывает меня взглядом и отвечает плотоядной полуулыбкой:

— Тебе идет. Выспалась?

— Да. — Снова потираю ноющую шею.

— Обедала?

— Я не выходила из комнаты.

— Зря. У нас тут не кусаются. Ладно, идем ужинать. Демид уже мясо замариновал, сейчас шашлык пожарит.

Надеясь, что не из человечины, я отдираю себя от стены, переступаю через стакан и выхожу за Антоном из комнаты. Мы спускаемся на первый этаж и отправляемся на уютный задний дворик с беседкой, качелями и мангальной зоной. Антон не держит меня за руку, даже не прикасается и не смотрит, а я все равно чувствую обмотанную вокруг шеи цепь. На поводке, как он и обещал.

Демид раздувает огонь, трещащими искрами подпрыгивающий вверх, Алика мечтательно качается на качелях. Какая-то женщина в серой форме с белым передником накрывает на стол, выставляя приборы, закуски, салаты, хлеб, напитки. По привычке переворачиваю вилку как положено, чем вызываю опасный блеск в глазах заметившего это Антона.

— Просто так правильно, — поясняю ему тихо и больше не лезу к сервировке.

Из дома выходит незнакомый мне мужчина, неся мясо с овощами на шампурах. Проходя мимо нас, приветственно кивает.

— Ну и запах, Демидка! — хвалит кулинарные способности парня. — Я его сырым проглотить готов!

— Это Клим, — говорит мне Антон. — Правая рука нашего отца. Кстати, вон и он.

Я оборачиваюсь навстречу идущей к нам паре — той самой, которую я видела из окна. Уже переодевшиеся в легкую домашнюю одежду. Женщина держит под руку своего мужа, но как-то отстраненно, холодно. Будто соблюдает условности, тайно желая, чтобы это поскорее закончилось.

— Я же говорил, что он обскачет брата, — небрежно и даже осуждающе начинает отец семейства.

Я внимательно смотрю в его суровое лицо, которое с годами не утратило мужского шарма и сделало своей визитной карточкой проникновенные серые глаза, и впервые чувствую себя под необъяснимой защитой.

«Кем бы ни была, примешь, благословишь и назовешь дочерью. Так уж у нас заведено. Сплоченность и безопасность семьи превыше всего. Разве не твои слова?» — вот, что прокручиваю я в памяти, глядя на него. Он человек слова, чести. От чужого отвернется, за своего встанет горой.

Представлюсь ему дурой, проглотившей его двадцать два миллиона, и я — покойница.

Подтвержу вранье, что я хореограф, и спалюсь, если меня попросят посоревноваться с Аликой в аэробике или пригласят на танец, в котором я оттопчу партнеру все ноги.

Что же делать, что делать?..

Еще и этот ищущий взгляд, сканирующий мои руки, неготовые похвастаться бриллиантом в золоте.

— Громов, — представляется он, остановившись со своей женой в шаге от нас с Антоном, — Лев Евгеньевич.

— Екатерина, — отвечаю, щипцами вынимая из себя каждый звук.

Он переводит взгляд на сына.

— Не вижу кольца.

— Это не то, о чем ты подумал. Катерина не… — объясняет Антон, но я тут же полноценно подключаюсь в разговор.

Засмеявшись, надеюсь, не совсем истерически, всовываю ладонь в горячую руку Громова, скрещиваю наши пальцы и, дрожа от ужаса, перебиваю его:

— Представляете, так глупо получилось. Антоша готовился, хотел красиво сделать мне предложение. Лимузин, цветы, ресторан, кольцо в шампанском… А я, разволновавшись, проглотила его. Но вы не беспокойтесь, мы уже были на УЗИ. Врач сказала, дня через три кольцо вернется к нам естественным путем. Правда, Антош? — Поднимаю лицо и с замиранием сердца смотрю в парафиновое лицо Антона.