И о Соболевском, в частности.

Невыносимо!

- Алло? – сонно ответила подруга, когда я уже потеряла надежду, что она вообще мне ответит.

- Мне нужно домой, – выдохнула я и зло вытерла слезы с горящих щек.

- Лёль, ты там с кровати шандарахнулась что ли? Ты время видела вообще? Какой домой?

- Мне надо, Лид! – почти проскулила я.

- Ну, а мне надо поспать, Княжина. Я не способна сейчас сесть за руль! И Кир тоже не способен…

И бросила трубку. Бросила! Предательница!

А я от этого эпического провала в панике заметалась по комнате, не зная за что схватиться, куда бежать и что делать. Но уже через минуту спустилась вниз, оделась, обулась и вышла на крыльцо, полными легкими вдыхая морозный воздух.

Жадно хапала, но не могла надышаться.

Бабу шпилит…

А-а-а!!!

Оглянулась по сторонам затравленно, а дальше принялась катать шары из снега. Один, два, три, пять, десять. Через два часа на поляне перед нашим большим домом красовались семь огромных снеговиков и одна снежная баба.

- Как название сего творения, красавица? – подошел ко мне с вопросом какой-то изрядно похмелившийся с утра парень.

- Белоснежка и семь гномов, – не задумываясь, выдала я и устало опустила руки.

- Герыч, ты там что застрял? – крикнул какой-то парень с крыльца и мой собеседник тут же заорал ему в ответ.

- Белоснежку склеить пытаюсь!

- И семь гномов до кучи тоже, – добавила я и грустно хмыкнула.

- Капец, Герыч, ты дебил, – заключил его друг и тут же послышался дикий ржач оравы парней, что следили за нами из большой беседки.

- Сам дебил! Изыди! – огрызнулся парень и громко икнул.

- Гномы-то тебе нахрена?

- Вот и я тоже думаю, нахрена мне гномы? – флегматично потянул тот самый Герыч, почесал затылок, еще раз икнул и самоустранился на мое счастье.

А уже буквально минут через пять на улице появился Решетов и Нечаева, которые усиленно мне махали в сторону парковки. Мол, домой надо.

Вот только ожидаемого облегчения дорога мне не принесла. Ведь влюбленные Кирилл и Лидка все время ворковали и миловались. А я на их месте зачем-то представляла себе Соболевского и ту самую бабу, которую он…

Словила жаркий ментальный удар в живот и решила, что больше смотреть на них не буду.

Попыталась заткнуть уши музыкой, но тоже не получилось. От веселых треков меня форменно тошнило, а от грустных фактически выворачивало наизнанку. Такими темпами на подъезде к Москве меня уже знатно потряхивало от перенапряжения. А уж когда к общаге подкатили, так я и вовсе едва попрощалась с Киром, поблагодарила ребят за приглашение и припустила в сторону своей комнаты.

Но нигде не было мне спасенья. Нигде!

Никакие разговоры не дарили мне радости. Даже приближающийся Новый год действовал на нервы. Лидка болтала без умолку, наряжала в нашей комнатушке маленькую искусственную елочку, а еще сетовала на родителей, которые не позволяют ей остаться в столице на праздники и заставляют приехать домой.

- А я без него не могу, Алёнка! У меня вот тут все крутит, – и постучала себе в районе сердца, – как только представлю, что я своего Кира целую неделю не увижу! Хоть ложись и помирай, честное слово.

Но я слушала ее заторможено, кивала головой и думала о том, что, наверное, это время такое – зима, стужа – вот у всех от нехватки витаминов за ребрами ломит и свербит.

Еще и зачетная неделя эта проклятая была на носу.

Мандраж, скорее всего, еще берет свое. Ну, а как иначе?

- А ты что на Новый год, Алёнка?

- А я домой не поеду, смены взяла праздничные в закусочной. Там двойная оплата, а ты же знаешь, что мне за автошколу платить надо.

- А как же бабушка?

- Она меня поддержала. Я к ней четвертого с утра рвану.

- Так ты, что же, под бой курантов тут одна совсем будешь? – изумленно глянула на меня подруга.

- Это всего лишь дата, Лида, – пожала я плечами, а сама невольно подумала о том, где будет Ник в эту ночь.

Наверное, бабу шпилить…

- Господи! Да сколько ж можно-то? – зло воскликнула я.

- Что такое? – вздрогнула Нечаева, но я только отмахнулась и придумала какую-то ерунду в свое оправдание.

Ну, не говорить же ей правду?

Какую правду? Ох, да я и сама не знаю…

И весь понедельник первого дня зачетной недели я шарахалась по институту, боясь встретиться с Соболевским. И дошарахалась, что очутилась в деканате, а потом привычно зависла перед секретарем.

- Вы по какому вопросу, Княжина?

- По какому? – тупо потянула я, понимая, что совершенно забыла цель своего визита.

И пока я стояла и судорожно вспоминала зачем явилась в святая святых нашего факультета, в помещение вошла староста нашей группы – Вера.

- О, Венедиктова, – воскликнула секретарь, – ты-то мне и нужна. Вот держи. Это заявление на перевод обратно в МГУ от Соболевского вашего. Декан его подписал. Аттестация там у него заочно уже пройдена, так что после Нового года он к нам уже не возвращается.

И староста приняла из рук секретаря исписанную бумагу, а потом и вышла за дверь.

А я так и осталась стоять на своем месте, совершенно точно понимая, что…

А-1. Ранен.

POV Алёна

Я не слышу, что говорит мне секретарь. В ушах шумит, в голове гудит. Руки трясутся. Колени подкашиваются.

И я забыла, как дышать.

Кто-то тянет меня за руку, и я немного прихожу в себя, а потом выныриваю на поверхность того моря паники, в котором тонула последние мгновения.

- Княжина, с тобой все в порядке? – спрашивает меня какая-то девушка, имени которой я совершенно не помню.

- Что? – хриплю я.

- Плохо тебе, спрашиваю?

И я смотрю в ее глаза, и совершенно точно понимаю, что да, черт возьми, мне плохо. Я даже больше скажу – мне хреново настолько, что хочется сдохнуть! Прямо сейчас!!!

- Нормально, – выдавливаю из себя из последних сил, киваю и покидаю стены деканата, а потом и своего института.

Вылетаю на улицу в наполовину расстёгнутом пуховике и снова замираю в полнейшем оцепенении. Провожу невидящим взглядом по сторонам, а потом накрываю правой ладонью в том месте, где за ребрами беснуется сердце.

Ему больно.

И страшно…

И где-то здесь меня окончательно накрывает ужасом происходящего. Я кое-как, непослушными пальцами нахлобучиваю на себя шапку и застегиваю куртку, а дальше, не разбирая дороги, волочу ноги до общежития. А в голове только и гремит набатом: «после Нового года Он к нам уже не возвращается…».

Не возвращается…

Когда-то это было моей смой заветной мечтой – никогда больше не видеть Никиту Соболевского. Забыть. Вычеркнуть этого страшного человека из собственной жизни.

А теперь, что со мной случилось?

И можно было бы сказать, что ничего особенного, да только…Черт! Не получалось! Хотя я всеми силами пыталась воскрешать в своих мыслях весь тот негатив, что стоял, между нами, долгие годы. Но теперь он подернулся флёром тех чувств, что, по его словам, он испытывал ко мне.

Испытывал…

Вбежала в холл общежития как шальная и ломанулась сквозь турникет. Вокруг смеялись студенты, обсуждали предстоящие новогодние праздники, а мне хотелось выть под похоронный марш и тонуть в своем смятении целую вечность.

Пока я не пойму наконец-то от чего так скулит мое сердце. От чего по венам вдруг вместо крови побежал кипяток, обжигая внутренности и заставляя их покрываться огромными кровоточащими волдырями. И наконец-то, от чего при мысли, что я больше никогда не увижу Соболевского, меня накрывает волной удушающей паники?

Ворвалась в комнату, разделась рывками и тут же на кровать, под подушку. Спрятаться от тягостных дум, но они как тараканы лезли из всех щелей.

Больше не будет черных глаз.

Не будет букетов с белоснежными гортензиями.

Не будет его сногсшибательного (да, черт возьми, он именно такой!) аромата с нотами цитрусов, бергамота, дуба, амбры и можжевельника, приправленного ванилью в сочетании с мускусом и все это под сладким шлейфом из смородины, ананаса и яблок.