Вы спросите, за что? А я отвечу, что сам не знаю. Просто любить ее было уже невыносимо, а в ненависти была хоть какая-то отдушина. И, придя, после новогодних каникул в школу и увидев, что ей тоже плохо от того, что тайный поклонник больше не пишет ей утром, в обед и вечером, мне на краткий миг стало легче.

Мне хреново. Ей хреново. Гребаный идеальный мир.

И я смотрел в ее красные глаза, лил свой яд, стараясь не замечать, что за грудной клеткой кровоточит изодранное на куски сердце. Ему было больно видеть ее такой несчастной и потерянной. Ему да. А мне?

И мне, черт возьми, тоже!

Потому что уже к вечеру я весь извелся, чувствуя себя настоящим предателем, что бросил свою Алёну. Которой плохо. Которая, по всей видимости, плачет от того, что я больше ей не писал. Что было важнее в этой треклятой жизни – моя боль или то, чтобы она улыбалась?

И понеслось по новой. Она и загадочный Мистер Икс. Тогда как мне, реальному, оставалось только смотреть на то, как Алёна Княжина тонет в общении с человеком без лица. Сюр какой-то, что тут еще скажешь.

Но отказаться от этого странного общения я уже был не в силах. Мечтал это сделать много раз, уговаривал сам себя и никак. Там, где дело касалось моей Алёны, у меня не было никакой выдержки от слова «совсем».

Год прошел, а я только и сделал, что снова набрался храбрости признаться ей во всем.

Это не описать как я тогда нервничал. Но она сама меня пригласила на встречу в день моего рождения. Как я мог сказать ей «нет»? Никак.

И вот первое января. Каток у ТЦ. Пришел намного раньше, ведь переживал, что опоздаю. Не хотелось заставлять ее ждать. И я тогда, видимо, так труханул, что с дуру надел коньки и поперся на лед. Думал, что меня катание немного успокоит. Но ни фига!

Короче, не успел я ей в тот день толком ничего сказать. Стоило Княжиной лишь увидеть меня, как она тут же врубила пятую космическую и драпанула от меня так, что пятки засверкали. Хотелось ломануться за ней, но я в коньках, да и на телефон тут же прилетело от нее предостерегающее сообщение:

«Отбой! Тут Соболевский, собака сутулая! Давай перенесем встречу куда угодно, ибо я даю миллион процентов, что он всё нам обосрет. У него к этому делу врожденный талант».

С Днем рождения, Никита!

Охрененный праздник получился…всю жизнь о таком мечтал!

И знаете, я не хотел больше рисковать и весь конец одиннадцатого класса просто жил, общался с ней, даже где-то пытался шутить, хотя вся ситуация ничего кроме обреченности у меня уже не вызывала.

Я как тогда строил планы? Думал, наступит выпускной, и я напишу ей все как есть, что-то типа такого:

«Спасибо тебе за эти два года общения, Алёна! Ты хотела знать моё имя? Так вот оно – Никита Соболевский. Я пойму, если ты больше никогда мне не напишешь, но буду рад, если решишь поступить иначе».

Но все, как всегда, пошло через задницу.

Последний месяц перед выпускным Княжина ходила как в воду опущенная, а я все никак не мог понять, что же с ней происходит. В переписке мне признаваться отказалась, поэтому я и решил врубить хард-режим и подкатить к ней во всей своей красе.

На корявых понтах.

Ну, я тогда полагал, что она психанет и выдаст все свои тайны на, замутненном яростью, автомате. Но, увы, не прокатило. И пришлось отступить. Признаться ей в том, кто я есть пока тоже не решался, а отравлять ей жизнь я больше не мог. Да и что уж говорить, не хотел.

Мне хватало эмоций, что я получал из общения с ней.

А еще я готовил почву для самого себя и как-то зарядил в переписке ей прямо в лоб мнением, что ее самый страшный враг отчаянно влюблен в нее. Но она не услышала меня, ее разум на сто процентов ослепила ненависть ко мне. Сама мысль, что я могу реально любить ее, вызывала у нее отторжение.

Ну, так чему я удивляюсь? Я сам взрастил в ее душе этот негатив. Дебил махровый!

А потом наступил выпускной и правда о печалях моей Алёны вскрылась.

Ну она же девочка. Как я мог не догадаться? Она всего лишь хотела красивое платьишко, хотела почувствовать себя принцессой, хотела праздника, черт возьми! И я бы все это мог бы ей быть, если бы только разгадал эти ее женские шарады.

Ведь знал же я, что семья ее сводит концы с концами. Отец болеет, а мать гнет спину на двух работах. Знал! Но почему-то не допетрил, не сложил два плюс два.

Блин, но какая мне была математика, когда я Княжину на торжественной части увидел? Господи! Алёна моя со своими великолепными, белокурыми, распущенными волосами пробила дыру мне в груди и вынесла мозги напрочь. И конечно, я не заметил, что она пришла в ни единожды ношенном платье. Куда мне было до ее одежды? Я вообще ослеп от ее красоты! Губы эти сочные, глазищи в половину лица, бровки, реснички, румянец на щеках. Капец, как она была прекрасна, вы бы видели!

Просто! Отвал! Башки!

Я тогда чуть глаза не потерял, отдирая их от нее с мясом!

А потому и растерялся, когда не нашел Алёну после торжественной части. Испугался! По туалетам даже пробежал. Думал, может обидел кто, забилась где-то и плачет. И только потом додумался у охраны про нее выспросить. И получил в ответ, что, мол ушла Княжина. Совсем ушла.

И тогда-то все и вскрылось.

Сбежала моя Алёнка домой, потому что нет у нее платья красивого, и все смеются, что она пришла на праздник в старье.

Гребаные гиены!

Ну и я тогда вообще не думал. Даже если бы она не разрешила бы мне прийти к ней, то все равно бы сунулся. Без шансов! Бежал к ней, все переживал, что она плачет, что ей обидно и что у нее рядом совсем нет никого, кто бы мог поддержать и выслушать все ее горести.

В дверь ее квартиры стучал уже спустя минут двадцать. Звонок не работает, починить некому.

А сам еле сердце в груди удержать могу. Оно там как с сцепи сорвалось, мечется как одержимое, любит, скулит, просит, чтобы ему дали шанс. Но не дали. Видимо, не заслужило это жестокое сердце никакой любви, потому что само правильно любить не умеет.

Входная дверь в квартиру Княжиных скрипнула жалобно и открылась, а потом на пороге появилась мать моей зазнобы, хмуро взирающая на меня из-под насупленных бровей.

- Здравствуйте, теть Наташ, а Алёну можно позвать?

- Нет, нельзя, – припечатала она и почти сразу же попыталась закрыть дверь, но я не дал ей этого сделать, успев придержать полотно рукой.

- Почему?

- Потому что моя дочь не желает встречаться с таким бандитским выродком как ты, Соболевский. Думаешь я ничего про тебя и твою семейку не знаю, про мамашу твою непутевую, а? Пшёл вон, я сказала! – почти рычала женщина, но мне было уже до звезды на все преграды.

- Позовите ее, пожалуйста. Всего на минуту, теть Наташ.

- Убирайся отсюда! Знаю я таких как ты, хулиганье беспризорное! Вижу, как смотришь на дочь мою. И Алёнка это тоже видит, да только мараться об тебя не собирается. А потому она сама наказала мне на порог тебя не пускать! Не ходи сюда более.

- Позовите, пусть в лицо скажет, – не унимался я.

- Мне что, полицию вызвать?

Не то, чтобы я испугался. Но таких проблем для Княжиной вообще не хотел, а потому, не прощаясь, выбежал из подъезда и припустил в сторону Алёнкиных окон.

Я обещал ей, что приду. И я пришел.

Только вот ничего своим приходом не добился. Ну, только если себя окончательно добил.

На балконе стоит. Глаза в глаза и нечем дышать. И я замер и жду, когда же до нее дойдет, что я – это я. И только так всегда было, между нами. Но не дошло, лишь показала мне неприличный жест и скрылась.

А я в тот же момент понял, что это конец. Открыл слот для сим-карт, вытащил ту, что принадлежала Тайному Поклоннику, и зафинтилил ее в кусты.

- Не нужен тебе я? – прошептал я ее безучастным окнам, – Ну, значит и его не будет.

POV Никита

Ломка.

Форменная и беспощадная. Когда не хочется есть, пить и даже дышать. И все суставы выламывает без анестезии, а ты лежишь и тебе плевать. Потому что там, внутри меня, еще больнее. И хочется разодрать себе грудину, выломать ребра и выдрать это долбанное сердце, которое не дает спать по ночам и связно думать. На хрен оно мне такое искалеченное не сдалось!