Основной упор в проверке комиссией делался на выполнении решения ЦК КПСС о задачах КГБ и указаний его первого секретаря Н. С. Хрущева, данных в июне 1954 года на Всесоюзном совещании руководящих работников, в частности, по пересмотру уголовных дел осужденных за преступления, входившие в компетенцию органов государственной безопасности, а так же мерах по упрочению правовой основы их дальнейшей деятельности.

Постоянная работа в этом направлении, как известно, проводилась с 1954 по 1961 год и в результате пересмотра уголовных дел было реабилитировано более 700 тыс. человек.

В соответствие с Указом Президиума Верховного Совета от 12 сентября 1955 года об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной воины, были освобождены из заключения бывшие военнослужащие-фронтовики, осужденные за сдачу в плен врагу.

Инспекторская проверка 3-го Главного управления прошла благополучно, подтвердив во многом наши выводы о положительных результатах в совершенствовании контрразведывательной работы, имеющихся недостатках и мерах по их устранению, сделаны серьезные упреки за допускаемую в этом медлительность и недостаточно принципиальную требовательность к подчиненным органам в повышении их ответственности, исходя из требований ЦК КПСС и приказов КГБ о коренной перестройки всей служебной деятельности органов КГБ. Генерал Н. Г. Кравченко лояльно относился к членам комиссии и проявлял удовлетворение результатами ее работы как объективной, целенаправленной и деловой, считая, что руководство отдела и его аппарат имеют должное признание в их последующем развитии.

Одновременно Николаю Григорьевичу при активном содействии кадрового начальника А. Н. Малыгина удалось решить вопрос о назначении полковника М. С. Аленовского заместителем начальника контрразведки 8-й Танковой армии, а на им освобождённой должности – заместитель начальника второго сектора 19 марта 1956 года оказался назначенным я, капитан Грачёв, где по штатам предусмотрено звание «подполковник» и мне до его присвоения предстояло напряженно «карабкаться, не страшась усталости», много лет, преодолевая не только возросшие трудности, связанные с более высокими служебными обязанностями, но и низким воинским званием, которым в армии измеряется всё. Был в этой должности полковник, что бы он не изрёк, ответ, как правило, был один: «слушаюсь», а с капитаном даже оперуполномоченный, равный по званию, а тем более старший оперуполномоченный – майор, может и поспорить. Возникает дополнительный труд, которого у полковника не было, но он с лихвой окупается тем, что позволяет полнее и глубже познать истину, рождаемую в споре, в обсуждении, самому обогащаться опытом других, передавать им свой и принимать взвешенное, профессионально более целесообразное решение в достижении нужного результата.

В начальном периоде вступления в должность заместителя начальника 2-го сектора, начальник Особого отдела КГБ 8-й Танковой армии полковник М. С. Анкудинов, не согласовав со мной, куратором этого органа, пытался доложить генералу Кравченко план мероприятий по важному делу: подставе офицера-капитана английской разведке, проявившей к нему предвербовочный интерес, выявленный на основе его увлечения филателией и поддержания активных связей с английскими любителями этого коллекционирования. Узнав, что мероприятия со 2-м сектором не согласованы, Николай Григорьевич вызвал меня и, передав материалы, сказал: «ознакомьтесь и доложите свое мнение». Полковник М. С. Анкудинов остался с генералом, а когда я возвращался для доклада, он находясь в приемной, и бросил мне в след реплику: «ну пошел умник, сейчас все перевернет». И действительно при докладе генералу пришлось так и поступить. Поскольку в материалах явно просматривалось, что, подключившись к переписке с офицером, английская разведка завуалированными намеками пытались прощупать его политические взгляды и патриотизм. Решив активизировать разведку, полковник М. С. Анкудинов утвердил направление по филателистскому каналу письма, в котором, офицер, явно подставляясь на вербовку, в обширном бытовом тексте во многих местах вставляет намеки о том, что он чуть ли не убежденный антисоветчик. Раскритиковав такую бестолковщину, предложил все это исключить, потому что, получив такой ответ, английская разведка, хорошо знающая, что он не мог пройти через цензуру обязательного контроля заграничной почты без ведома органов госбезопасности, свои устремления, вероятнее всего, прекратит и на этом будет положен перспективному делу бездарный конец. Был принят предложенный вариант письма, где в бытовом тексте включался только один намек, что он (офицер) все понял, но по известным причинам написать о своих взглядах не может. Через какое-то время пришел ответ, где между многих пустых строк вписывалось: «вас понял, и писать ничего не надо», одновременно прощупывалась возможность личной встречи. Дальнейшая работа по делу перешла в успешное продолжение 1-го Главного Управления КГБ СССР. Больше всех радовался этому полковник М. С. Анкудинов и я в дальнейшем дискриминации к себе с его стороны не ощущал, он к приведенному факту относился с пониманием и вот почему.

Ранее полковник М. С. Анкудинов вел дело-формуляр на полковника «Я», которое, как это отражено в наградном листе генерала Н. Г. Кравченко от 19 декабря 1957 года на награждение меня знаком «Почетный сотрудник госбезопасности», было доведено мною до оперативной реализации, ареста и осуждения фигуранта. Передача этого дела в мое производство произошла в период работы в отделе Московской инспекторской комиссии в связи с тем, что полковник «Я» оказался выдвинут, что было отмечено серьезным недостатком для М. С. Анкудинова, в штаб округа на должность начальника отдела, особо важного по сосредоточению секретности. В дальнейшей работе по делу возникала потребность в продолжении использования по прежнему месту службы «Я» агента, тридцатипятилетней женщины, обаятельной красавицы-холостячки, работавшей начальником секретного делопроизводства штаба, к которой он проявлял откровенную симпатию, намекал на возможное вступление в брак, после развода с женой, и одновременно – на необходимость сотрудничества в строго секретном деле, которое он может доверить только ей, умеющей хранить тайны и пользующейся его душевной симпатией и доверием. Из всей его продолжительной игры с ней создавалась определенная двойственность: толи он имеет намерение вступить с ней в интимные отношения (на что с нашей стороны устанавливался категорический запрет и контроль), а затем привлечь к уже ранее зафиксированным проявлениям своей преступной деятельности, толи, уже не добившись этого, приступил к ее вербовочной обработке в свои соучастники в «строго секретном деле». Так вот. При передаче мне дела на «Я» было решено передать на связь и этого агента, «Сашу», что вызвало у М. С. Анкудинова обиду. Для меня она была понятной, и практически работу с ней постепенно свел к общему взаимодействию. Передача дела на «Я» мне оказалась тяжким ударом и по начальнику 1-го сектора полковнику Николаю Александровичу Каткову, опытному и заслуженному чекисту, общительному и уважаемому человеку, но, к сожалению, ему не доверяли вести дело потому, что он перед этим уже неоднократно разбирался в партийном порядке за злоупотребление спиртными напитками. Искрение раскаиваясь в своих срывах, он вызывал сочувствие и отделывался предупреждениями и выговором. Ему решение было объяснено тем, что в связи с выдвижением заместителя полковника Михневича на корпус, он, оставаясь в руководстве крупного коллектива один, не сможет должным образом заниматься делом, имеющим перспективу на уголовную реализацию, требующим тщательной проработки и документации доказательств, учитывая при этом обстановку времени, когда все внимание и усилия сосредоточены на пересмотре следственных дел на лиц, ранее привлеченных к уголовной ответственности органами госбезопасности. Арест полковника возможен с согласия Министра обороны и санкций Главного военного прокурора только при одном условии, что доказательства не будут вызывать ни малейшего сомнения, а для достижения этого предстояло много ответственной, высокопрофессиональной и честной работы.