Борьба с шпионско-подрывной деятельностью ЦРУ и других западных спецслужб стала главной заботой реформированных органов военной контрразведки.

Перед выходом 24-й железной дивизии в Яворовский лагерь до личного состава было доведено Постановление Совета Министров СССР от 3 мая 1946 года об объединении Львовского и Прикарпатского военных округов в единый Прикарпатский военный округ с дислокацией управления округа в городе Львове. Командующим округа объявлялся генерал армии А. И. Еременко.

Начальником Управления военной контрразведки МГБ СССР Прикарпатского округа был переназначен Михаил Степанович Поперека, но уже в июне 1946 года он стал заместителем министра госбезопасности УССР, а затем начальником Управления МГБ по Львовской области. Вместо него назначен один из наиболее авторитетных контрразведчиков периода Великой Отечественной войны генерал-лейтенант Иван Тимофеевич Салоимский, 1903 года рождения, уроженец города Шацка Московской области, прибывший из Читы, где всю войну являлся начальником контрразведки Забайкальского фронта.

Отдел контрразведки МГБ СССР 24-й стрелковой железной дивизии с прибытием в Яворовский учебный лагерь развернулся в трех больших штабных палатках – начальника, заместителя и секретариата, в которых свободно разместилась необходимая мебель, сейфы с документами и спальни, отгороженные шторами. Рядом с секретариатом стояли две большие палатки, в одной из них, кроме стола, стульев и сейфа, предназначенных для оперсостава при посещениях отдела, за перегородкой находилась спальня Екатерины Михайловны. Причем левая ее сторона вплотную примыкала к правой стороне палатки секретариата, у которой стояла моя кровать. Прошло несколько дней и утром, когда я вышел из палатки, часовой говорит: «Товарищ лейтенант (я носил погоны лейтенанта, так решили начальники, они все могут), Екатерина Михайловна вечером сильно Вас ругала. – Как ругала? – Она говорила: «Вот идиот, уже храпит». Пришлось, чтобы в дальнейшем ее не раздражать, сделать в палатке секретариата перестановку и переставить мою кровать к левой стенке. Вообще-то храпел я редко, когда засыпал на спине. Предвидя такое, в условиях совместного размещения, старался этого не допускать. Спал, как учили в Новосибирском училище – только на правом боку и тогда храпа не появлялось.

И. Т. Салоимский

В отношении Екатерины Михайловны скажу, что мне никогда ранее не приходилось встречать женщины с такими контрастами, которые сразу же дали о себе знать. По отношению к работе, качеству и добросовестности ее исполнения она была безупречна. Во всем пунктуальна, собрана и аккуратна до педантичности, строго и точно подходила к исполнению своих обязанностей, когда была свободна, не отказывала в помощи мне; поддерживала порядок и чистоту в палатке, содержала в порядке свое одеяние, считала себя привлекательной (так оно и было, хотя и не красавица), высоконравственной и культурной женщиной (добавим, давно уже вышедшей из девичьего возраста); очень тщательно, для лагеря это было необыкновенным, ухаживала за своей внешностью и имела множество всего необходимого для этого (кремы, пудры, краски и т. п.). Вместе с тем, следила за модой в одежде, в целом за своим внешним обликом, особенно за прической и манерами поведения. Для меня она оказалась прямо-таки школой познания всего перечисленного. Но иногда приходилось видеть совсем другую Екатерину Михайловну. Если, видя ее стремление как-то выделить себя, подчеркнуть свои преимущества, кто-то осмеивался спросить: «Все хорошо, но почему Вы до сих пор не замужем, ходите в девах?», то она с раздражением отвечала: «Потому, что все мужчины идиоты, дураки, неспособные разобраться в женщине, а клюют на тех, кто им примитивно навешивает себя на нос». Не буду повторять все ее диалоги на эту тему, которая, по всему чувствовалось, была для нее болезненной и явно портила ей нервную систему, всегда вызывая возбужденье. Поэтому, если кто-то из оперсостава пытался поговорить с ней об этом, мне приходилось применять необходимые меры пресечения, вплоть до удаления: не баламутьте, идите и занимайтесь своим делом и т. д.

В первую неделю пребывания в Яворовском лагере в отдел на должность коменданта прибыл старший лейтенант Двали, а лейтенант Г. Д. Коронткевич, прошедший с этим органом войну, достойно, с самыми хвалебными признательностями и добрыми пожеланиями в дальнейшей жизни, отправлен в родную Белоруссию.

Прибывший старший лейтенант Двали всем понравился как симпатичный и приветливый грузин, маленького роста, с ярко выраженными чертами кипучего национального характера и энергии, доброжелательный и отзывчивый хозяйственник, хорошо знающий свое дело.

На массу вопросов и просьб, связанных с обустройством, всем отвечал словом: «Сделаю» (с грузинским акцентом). И делал, а поэтому вскоре завоевал всеобщее уважение и заслуженный авторитет. Он без промедления составил план размещения отдела и приступил к строительству двухэтажного здания, в котором на нижнем этаже комфортно размещался штаб отдела: кабинет начальника, с приемной комнатой, слева от которой был кабинет заместителя, против них большая комната секретариата, в которой была выгорожена комната без окон для хранения шифров.

Левая сторона от входа имела примерно такую же планировку: с одной стороны кабинет старшего следователя и комната для четырех оперработников, с противоположной – две такие же комнаты для остальных объектовых работников, где в их сейфах постоянно хранились все оперативные документы. Имея в частях свои рабочие места, как правило, землянки, хранить там секретные документы не имели права.

На втором этаже размещались комнаты под жилье. Прямо против входа, была комната коменданта. Она была его кабинетом, имела выгороженную внутри кладовую и спальню. Там же находились комнаты: заместителя Д. И. Булавенко, имевшая балкон, старшего следователя, секретаря-шифровальщика, и делопроизводителя-машинистки. Все было сделано добротно, с нормальным уютом. Штаб нашего отдела отличался от всех тем, что окна на нижнем и верхнем этажах, с одной и другой сторон, очень близко располагались к углу. Двали объяснял это грузинскими традициями: «Вошел в угловую комнату и сразу впереди полный обзор налево и направо».

Метров в 50 от этого дома был. построен отдельный домик для начальника из трех комнат со всеми удобствами.

Дальше в тыл, у ручья, размещались три большие палатки взвода охраны с предусмотренной уставом Внутренней службы линейкой для построений и искусственным сигнальным колоколом.

В целом место размещения отдела оказалось очень удачным. Если идти по дороге от штаба дивизии до Гарнизонного дома офицеров, то пройдя 1,5 км, примерно половину, следовало повернуть направо и через 300 метров дорога подходила к отделу.

Такое расположение отдела на перепутье было очень удобным. В нем можно было при необходимости конспиративно принимать людей, в том числе и негласных сотрудников, безусловно, соблюдая осторожность, чтобы не попасть под обзор заинтересованных «наблюдателей». Оно было удобно и с житейской точки зрения – рядом быстротечный, шириною 1,5–2 метра ручей с прозрачно-чистой водой, пригодной для умывания и обкатывания, после физзарядки, холодной водой. А если не полениться по утрам, то пробежав полтора километра, можно было искупаться в живописном лесном озере, которое впоследствии было превращено в учебное «танковое». Одним словом – «курорт», продолжавшийся почти все лето. Но, как говорится, хорошего много не бывает. Очень хотелось добиться получения отпуска домой, на свою неповторимо прекрасную малую Родину. И при посредничестве Дины Петровны надо было убедить начальство что сделать это надо так, чтобы вернуться из отпуска раньше, чем начнется перемещение на зимнее расквартирование. Уже ходил упорный слух, что оно будет в городе Львове. И. Р. Виленский колебался с решением по моему рапорту. Как вскоре выяснилось, ему было не до меня. В конце июня 1946 года он был откомандирован на должность начальника ОКР «Смерш» дивизии в город Станислав (ныне Ивано-Франковск). Вместо него прибыл к нам, как говорили, на планировавшуюся стать во Львове столичную дивизию округа более авторитетный, с высшим образованием майор Терентьев. Быстро ставший душой коллектива и успевший подписать представление на присвоение мне офицерского звания, он неожиданно почему-то был отозван в Москву. Исполняющим обязанности начальника стал подполковник Гудков, но и он, не дождавшись утверждения в должности был заменен подполковником Ходченковым Иваном Семеновичем, возвращение которого на должность постоянно ходатайствовал командир дивизии Ф. А. Прохоров. Они вместе прошли многие годы войны, поддерживая личные и служебные отношения на полном доверии друг другу, определяющими словами взаимных характеристик были слова: «проверен в боевой обстановке».