Искусство моделирования сложившейся ситуации состояло в развитии оперативной игры на объективных обстоятельствах и искренних чувствах якобы, возникших у «Светланы» к Акименко при воспоминаниях о их прошлых взаимоотношениях, вызывающих теперь сожаление и постоянное сопереживание за ту общность судеб, которая могла бы сложиться. В поэтапно спланированных мероприятиях их завязка началась с того, что матери Акименко было направленно письмо с подробным объяснением, как, «к великому сожалению», оказалась утерянной связь с ее сыном и вот, спустя много лет, она навестила сестру в Литве и среди вещей, оставшихся после ареста матери, нашла ее адрес, переданный ей в свое время Акименко, осознала допущенные ошибки и с возобновившимися искренними чувствами глубочайшего уважения и признательности просит помочь установить с ним связь. Последовала длительная пауза, но проявленное терпение оправдалось. Ответ поступил с почтовым адресом Акименко в Льеже и переданы через мать его согласие восстановить связь. При осмотре конверта обозначился тот факт, что мать, проживая в райцентре, письмо отправила с почтового отделения Хабаровска. Выявленный ее конспиративный адрес на до востребования немедленно был взят через УКГБ по Хабаровскому краю на почтовый контроль. Кипевшая счастливыми воспоминаниями и светлыми чувствами любви переписка приближала надежду, что Акименко в скором времени решит какие-то сдерживающие его проблемы и прибудет во Львов. В конце июля 1957 года у меня, как всегда, возникла необходимость просить отпуск с выездом в Сибирь к родителям, чтобы помочь с необходимыми заготовками к длительной и суровой зиме. Возвращаюсь на службу и узнаю: в мое отсутствие от Акименко поступило очередное страстное послание и начальник отдела подполковник Воронин В. В. проводит явку со «Светланой» и отправляет подготовленный вместе с ней ответ.

Проходит месяц, другой, а письма от Акименко все нет. Обеспокоенный возможным провалом, направляю письмо, подготовленное с участием Василия Васильевича, и несколько писем, направленных до этого, для проведения экспертизы и выявления в них отличительных признаков. Предвиденный мною результат подтвердил наличие некоторых явных отличительных признаков, проявившихся в смысловом содержании и допущенных синтетических ошибках, прежде всего в невыделении запятыми вводного слова и предложения, а также причастного и деепричастного оборотов. Возникшее подозрение подтвердилось и полученной из УКГБ Хабаровского края копией его письма, в котором он просил мать выслать ему, если сохранилось, первое письмо, поступившее ей от «Светланы». Ответа на него почтовый контроль не зафиксировал, но, не исключено, что он пришел, так как вскоре «Светлана» получила от Акименко досадное послание, в котором высказывал сомнения в искренности ее отношений к нему и задал прямой вопрос: «Под чью диктовку ты мне пишешь?». Вот так обернулась попытка начальника, при чем хорошего начальника, имеющего большой положительный опыт в работе, приобретенные осторожность и предусмотрительность, но тут поддался соблазну поучаствовать в конкретном перспективном деле. Пришлось потратить немало усилий, чтобы развеять подозрения, которые косвенно подтверждали связь Акименко с английской разведкой, которая, тщательно анализируя письма «Светланы», и выявила появившиеся различия. Чтобы свести их к случайным ошибкам, стали манипулировать ими, исполняя в письмах то в правильном, то в ранее допущенном ошибочном варианте. Не знаю, поверили ли нам или нет, но Акименко прибыл в Брест и позвонил «Светлане», спросив разрешения на посещение ее во Львове. Москва, разведуправление КГБ, настаивало провести встречи с ним во Львове так, чтобы полностью вывести «Светлану» из дальнейших претенденток на совместную семейную жизнь, предоставив ему возможность как-то самостоятельно достойно определиться в новых условиях. «Светлана» эту роль сыграла классически, записи ее бесед с Акименко, в номере гостиницы, являются документальным шедевром того, как мудрая женщина может крутить мозги попавшему в ее власть мужчине: разочаровывать, сопереживать, плакать, обнадеживать! И так до бесконечности. Акименко подобру-поздорову убыл к матери в Хабаровский край. Досмотром его багажа в Бресте в большом ящике с двойным дном были выявлены явные улики о его принадлежности к английской разведке и способах его дальнейшей связи с ней.

Нам, в Особый отдел округа, никаких сообщений по этому делу не поступило, и в отчетный доклад, в КГБ СССР за 1957 год, результат работы по нему вошел одной строкой: «выведен из-за кордона изменник Родины». Дважды выпадала удача серьезно поработать против английской разведки, но доверено мне это не было. На приобретение привлекались спецы более высокого ранга. Проработал после этого в органах на ответственных участках более 30 лет, но на английскую разведку ни разу больше выйти не удалось. Приобретенные детальные знания о ее высочайшем уровне шпионажа так и не пригодились. Обидно, но уровень его планки достоин того, чтобы его признавать.

За два года пребывания в должности Председателя КГБ Серов уволил из органов 16 тысяч человек «как не внушающих политического доверия, злостных нарушителей социалистической законности, морально неустойчивых, а также малограмотных и отсталых работников». Только из центрального аппарата убрали две тысячи человек, из них 40 были лишены генеральских званий. Вместо уволенных ЦК КПСС направлено 60 ответственных партийных работников. Одновременно в угоду Хрущеву в КГБ Серов провел большую чистку архивов в нужном ему направлении, получил звание генерал-полковника и 25 августа 1955 года в честь пятидесятилетия был награжден еще одним орденом Ленина. Так высоко было оценено исчезновение из архива документов, свидетельствовавших о причастности Хрущева к репрессиям. Во многом поэтому Никита Сергеевич и решился подготовить и произнести знаменательную антисталинскую речь, которая сыграла сугубо выгодную ему прагматическую роль – подрывала позиции его соперников, чьи подписи на документах о расстрелах сохранились. Старая гвардия поэтому возражала против того, что КГБ подчинялось ЦК, то есть Хрущеву, и возглавлялось преданным ему человеком. Против Серова выступил и бывший его подчиненный Николай Романович Миронов, ставший завотделом административных органов ЦК. 8 декабря 1958 года Серов был освобожден от обязанностей председателя КГБ, а через день назначен начальником Главного разведывательного управления и заместителем начальника Генштаба по разведке. Так благосклонно сложилась его судьба потому, что он, вместе с маршалом Жуковым, спас Хрущева, и все противники, критиковавшие его за разрушительную для социализма критику Сталина на XX съезде КПСС и требовавшие его отставки, были выброшены из политики, в том числе Молотов, Маленков, Каганович, Булганин, и отправлены на малозначительные должности, в захолустные места, находясь под наблюдением местных органов КГБ.

В Генштабе Серов благополучно прослужил четыре с небольшим года. Подломил карьеру Серова арест 22 октября 1962 года шпиона века полковника военной разведки Олега Пеньковского за инициативный шпионаж в пользу американской и английской разведок. Хрущев был вне себя. Пеньковский нанес ему удар в спину, раскрыв истинную картину ракетного потенциала. 2 февраля 1963 года Серов был освобожден от своих должностей с последующим разжалованием в генерал-майоры, лишен звания Героя Советского Союза и исключен из членов КПСС. После этого он четверть века наслаждался мирной жизнью военного пенсионера.

На последнем из числа многолетних профессионалов Председателе госбезопасности остановимся несколько подробнее потому, что в этот период чистки органов от сталинистов нависла угроза скомпрометированного увольнения прославленного чекиста, глубокоуважаемого моего учителя-начальника генерал-майора Николая Григорьевича Кравченко. При массовом пересмотре следственных дел за прошлые годы генерал-майору Лабутьеву, прокурору Прикарпатского военного округа, попало следственное дело на группу лиц участников Польской войсковой организации («П.О.В»), осужденных к расстрелу за связь с польской разведкой и шпионаж против СССР.