Начата она была с проведения установки по пятиэтажному дому, в котором «Я» получил на нижнем этаже хорошую двухкомнатную квартиру. В результате поступили полные установочные и характеризующие данные на всех жильцов дома, в том числе на соседку, «Вдову», имевшую однокомнатную квартиру, работавшую медсестрой в поликлинике УКГБ области. Активные действия по приобретению подходящего агента из числа жильцов дома, которого можно бы ввести в разработку «Я», затягивались и должной перспективы не выявляли. Требовались незамедлительные активные действия по активизации разработки. Тем более в условиях, когда прибывший в начале ноября 1956 года на должность заместителя начальника 1 сектора полковник Федор Иванович Рыбинцев, 28 сентября 1921 года рождения, участник всего периода Великой Отечественной войны, профессионал артиллерист с высшим военным образованием, рассчитывавший командовать дивизией, а пришлось в 1955 году согласиться перейти по партийному набору в органы контрразведки, получить назначение на подполковничью должность начальника особого отдела КГБ 43 дивизии ПВО (противовоздушной обороны) в Бакинском округе ПВО. Прибыв в ПрикВО, опять-таки на подполковничью должность, но более важного и крупного органа, выглядел этаким щеголем, весьма статным и красивым, сохраняя прежнюю амбициозность на свое воинское превосходство. Претендовать на передачу в свое производство дела на «Я» не стал, так как понимал, что любое дело можно делать хорошо, если знаешь его досконально, а ему до освоения такого уникального вида деятельности, как контрразведывательная работа, еще далеко. Поэтому, возмущаясь, что в штабе округа ведет работу по конкретному делу представитель 2-го сектора, стал настаивать на отчислении «Я» из штаба. Согласиться с этим, значило провалить дело. Выход один: активизировать его разработку и ускорить ее доведение до законодательно обоснованного завершения. Пришлось все брать штурмом и генерал Н. Г. Кравченко такой план утвердил. Он предусматривал ввести в разработку «Я» агента «Львовянка», завербованную мною еще в 1953 году по наводке агента «Кавказ» на компрометирующих материалах о связи с иностранцами, проверенной и положительно зарекомендовавшей себя на практическом деле. Обладала вызывающей своей внешностью неотразимой симпатией, общительностью веселого нрава, электронной памятью и молниеносной сообразительностью, быстро улавливая общность интересов и привычек для установления доверительных отношений с заинтересованными людьми. Она была студенткой выпускного курса медицинского института и нуждалась в съеме жилплощади. Было решено поселить ее к «Вдове», в связи с чем она была приглашена на беседу через начальника медслужбы УМГБ области капитана Л. К. Караванова (после этого знакомства контакты с ним продолжались всю жизнь, особенно близкие, когда он стал начмедом КГБ Украины и генералом). Ссылаясь на то, что к ней из Белоруссии может приехать сестра, она пыталась отказаться от этого предложения. Однако, поняв важность обращения к ней, согласилась с необходимостью оказания органам доверительной помощи и ей была отработана линия поведения, способствующая вхождению в доверие к жене «Я», без расшифровки конкретностей нашей заинтересованности в этом. Человеком она была надежным, тесно связанным положительной работой с органами. Никакого риска в оказанном ей доверии не было и в дальнейшем не проявлялось. «Львовянка» быстро вошла в контакт не только с женой, но и самим «Я», женским прелюбодеем, а когда стало ясно, что они прониклись к ней искренним уважением, была разыграна «свалившаяся» на нее беда: хозяйка отказывала в проживании на ее квартире в связи с приездом в гости сестры и жить ей негде. Расчет оказался верным. Жена уговорила «Я» пустить «Львовянку» на проживание в их квартире, разместив ее так же, как и у соседки, на большущей кухне, которые были характерны по своим размером для старых домов польского периода господства во Львове. Через непродолжительное время стало известно, что в спальной кровати «Я» под подушкой и простынею постоянно хранится заряженный пистолет «Вальтер», иногда по вечерам он работает с какими-то бумагами, доставая их из чемодана, спрятанного под той же кроватью, закрываемом на замок ключом, сохраняемом при себе. Будучи смелой, рискованной и самонадеянной девушкой, «Львовянка» однажды, когда «Я» уехал на работу, а жена на долго ушла в поликлинику медслужбы округа, решила посмотреть, что же находится в чемодане, открыла его гвоздем, а закрыть не может. Раздастся мне панический звонок. Срочно беру в ОТО УКГБ специалиста и выезжаем на место. В чемодане оказались важные вещественные доказательства, сфотографировали их без разбирательства общим планом, закрыли замок и закоптили видимые на нем мелкие царапины, сделанные «Львовянкой» при открывании гвоздем. Предупредив ее о недопустимости в дальнейшем самовольных действий, благополучно «смылись». По квартире вырисовывалась полная ясность с необходимостью проведения в установленном законном порядке негласного обыска, документации вещественных доказательств и принятия официального решения. Но приступать к этому, не внеся ясность в существе домогательств «Я» к «Саше»; в каком секретном деле она ему нужна и действительно ли оно существует или это все его выкрутасы в сексуальных домогательствах к ней. Поэтому была отработана ей жесткая линия поведения, рассчитанная на внесение полной ясности, предполагавшая, в крайнем случае, на препирательство его в неискренности и недоверии, игнорирующем ее душевную привязанность к нему и искреннее уважение. И вот я выехал в Житомир на время спланированной ему туда десятидневной командировки, чтобы заранее приступить к тщательной подготовке поэтапного выполнения через «Сашу» намеченных мероприятий. Встречи ее с «Я» планировались только на ее квартире, оборудованной слуховым контролем. Беседы проходили бурно, с взаимными обвинениями. И казалось, что они вот-вот закончатся полным разрывом. Но однажды, хлопнув дверью, «Я» появился вновь, извинился за несдержанность и признался, что он полностью доверяет ей как «духовно» близкому человеку, нужному ему для дела и предложил ознакомиться с собственноручно подготовленным им текстом подписки, обязывающей ее сотрудничать с ним, имеющим псевдоним «Днепро», сохранять об этом строгую тайну, никогда и никому не выдавать ее даже под пытками (тортурами). После полемики, почему он не может доверить ей свое дело без подписки, «Саша» согласилась подумать над текстом подписки и на следующий встрече подписать ее. Оплошность «Я», видимо, могут объяснить только психологи, но в тот же день подписка на явке с «Сашей» была вручена мне. По согласованному решению, ее текст «Сашей» был переписан тремя абзацами на отдельных листочках. При встрече с «Я» на следующий день она объяснила, что, поняв возможную опасность сохранения у себя полного текста подписки, сожгла ее, а три листочка переписанного ее текста спрятала в разных местах. «Я» с похвалой отозвался о проявленной осторожности, приняв три листочка и не стал настаивать на их переписывании, согласившись с заверением «Саши», что она готова помогать ему, но хотела бы делать это не под давлением официальной подписки, а каждый раз самостоятельно решать: в чем и как помогать. При этом напомнила, что как начальник секретного делопроизводства она дала подписку органам госбезопасности, где была предупреждена, что за разглашение военной тайны несет уголовную ответственность. Вот так закончилась последняя встреча «Я» с «Сашей»: облизав ей до локтя ручки, он ушел. У меня неотступно возникала одна тревожная мысль: не догадался ли он? Но последующий надёжный контроль через «Львовянку» успокоил: у «Я» изменений в поведении не проявлялось. Можно было приступить к проведению завершающих мероприятий по реализации дела на него: осуществить почерковую графическую экспертизу, закрепив собственноручно написанную «Я» для «Саши» вербовочную подписку как вещественное доказательство его преступной деятельности. В этих же целях провести негласный обыск на квартире «Я», приурочив его ко времени, когда «Я» будет на службе, а жена надолго отлучится в госпиталь и это время надёжно проконтролируется «Львовянкой». После оформления этих и других доказательств, в том числе нескольких свидетельских показаний, выехал в Москву, где все материалы на «Я» были доложены начальнику 2-го отдела, а совместно с ним – начальнику 3-го Главного Управления военной контрразведки генерал-лейтенанту Дмитрию Сергеевичу Леонову, вместе с подготовленным запросом Министру Обороны Маршалу Советского Союза Г. К. Жукову о его согласии с арестом «Я». В нашем присутствии Д. С. Леонов позвонил Георгию Константиновичу и, обратившись по имени и отчеству, сказал, что возникла необходимость ареста полковника в Прикарпатском военном округе. Пропуск к Вам направляемых мною полковника и капитана на сегодня заказан, когда Вы сможете их принять для согласования этого ареста. Поступил ответ: «Пусть приезжают». При нашем появлении в большем кабинете маршал встал, протянул руку, мы подошли поздоровались и по его знаку, поданному взмахом руки, присели за приставным столиком. Прочитав запрос на одной странице с изложением состава преступлений, совершенных «Я» и какими доказательствами это подтверждено, министр написал: «Согласен». Крепко пожал нам руки, не задав нам ни одного вопроса. Меня начальник 2-го отдела брал специально для того, чтобы при возникновении уточнений каких-то деталей я мог дать нужное разъяснение. Но этого не потребовалось, у меня осталось твердое убеждение, что Д. С. Леонов пользовался у Министра – маршала ранее заслуженным доверием, возможно даже в бытность на политработе, с которой он пришел на занимаемую должность в июле 1953 года по решению ЦК КПСС.
