От его взгляда, от его глаз, наполненных жаждой, я затаила дыхание.

Он снова перекатился, потянув за сосок, и мое дыхание мягко вырвалось.

Он сделал это снова, мои глаза закрылись, а бедра приподнялись.

Он сделал это снова, и я начала задыхаться.

— Господи, детка, я заставлю тебя кончить, просто лаская твою грудь? — пробормотал он, его голос был слегка недоверчивым, слегка благоговейным и полностью возбужденным.

Я попыталась открыть глаза, но не преуспела в этом.

К счастью, мне удалось вытащить руки из-под его майки, затем скользнуть ими вверх по его спине в волосы. Я надавила ему на затылок и поняла, что ему не нужны слова.

Его губы коснулись моих, он сказал:

— Хорошо, Фрэнки, все, что хочешь.

О, мне это было действительно нужно, и Бенни сдержал свое слово, потому что он немедленно провел губами по моей шее, груди, сомкнулись на моем соске и втянул его.

Глубоко.

Стон вырвался у меня из горла, пальцы сжались на его затылке, и он вобрал сосок еще глубже. Затем языком провел по нему пару раз, пробормотав:

— Черт возьми, да, — затем опустил другой край моей ночной рубашки, Бенни переместился к другой груди.

Я выгибалась навстречу ему, обвивая ногой его бедро, вцепившись пальцами в его густые волосы, мышцы моего живота напряглись от предвкушающего ликования, как только его рука скользнула по груди к месту назначения, куда я и хотела, чтобы он поскорее добрался, но мы оба застыли, услышав крик Терезы снизу:

— Бенни! Фрэнки! Вы здесь?

Я замерла всем телом, то есть все мои мышцы пришли в ступор, но Бен зашевелился. Подняв голову и изогнув шею, он устремил взгляд на дверь. Я не видела его лицо в анфас, но то, что успела заметить напоминало выражение безумного сексуального желания, пытающего побороть жар ярости.

— Бен! Франческа! Вы здесь? — крикнула Тереза уже гораздо ближе. Должно быть она поднималась по лестнице.

Бен перекатился на кровати.

Опуская на место чашечки моей ночной рубашки, бормоча:

— Ма, ты должно быть, бл*дь, издеваешься надо мной! — он посмотрел на меня и отрезал: — Не двигайся. — После этого скатился с кровати, поднялся на ноги и вышел за дверь, захлопнув ее за собой.

Я лежала на кровати, все еще оцепенев, уставившись на закрытую дверь.

И услышала, как Бен раздраженно произнес:

— Господи, ма, ты это серьезно? — и его слова пронзили меня насквозь. Порочно. Омерзительно. Разрушительно.

Паника. Отчаяние.

Чистый ужас.

Это было иррационально. Я понимала. Но даже понимая, я была бессильна победить этот ужас и панику.

Я машинально скатилась с кровати, подбежала к шкафу, вытащила один из четырех чемоданов Бенни.

Затем побежала в ванную комнату. Услышав тихие голоса на лестнице, не прислушиваясь, я открыла чемодан на полу и сгребла все свое барахло, попавшееся на глаза. Бросила его в чемодан, даже не посмотрев, куда оно приземлилось.

Открыла ящик, который выделил мне Бенни, и опустошила и его.

Затем бросилась в душ, распахнув дверь, вошла внутрь. Случайно схватила шампунь Бена и мгновенно поставила его обратно на встроенную полку, будто прикосновение к нему обжигало.

Схватила свой шампунь, кондиционер, затем повернулась и замерла, ванная комната, которой я пользовалась больше недели, наконец с пугающей ясностью предстала передо мной совсем в другом виде.

Его дом не был новым. Достаточно давним, но эта ванная была новой.

Я также знала, что Бен не относился к тем людям, готовым нанять строителей, чтобы вложиться в эту ванную комнату.

Он нанял.

И нанял, думая о самых разных вещах.

Большая душевая кабина, достаточно большая для двоих, вся стеклянная, кроме облицованных плиткой стен белого матового цвета, очень привлекательная, но не соответствующая его личному вкусу. Такую плитку хотели бы иметь многие.

Перепродажа.

Перепродажа в рамках подготовки к обмену, расширению, строительству дома для его растущей семьи.

Мое дыхание стало прерывистым.

Отдельная ванна, большая, глубокая, овальная, с экстравагантным краном и насадкой для ручного душа, расположенного сверху.

Именно в такую ванную, женщина, любящая принимать ванны, могла бы наполнить пеной с пузырьками и погрузиться в нее, отдыхая от дневных забот.

Бен не принимал ванну. Никогда. Я не могла сказать, что точно знала этот факт, но могла сказать, что это факт.

Двойная раковина. Две аптечки. Место между раковинами, чтобы не было тесно двоим. Глубокие, хорошо сделанные шкафы внизу. Достаточно места для косметики, туалетных принадлежностей, средств первой необходимости, ибупрофен — всего, что самое необходимое, но гораздо больше места, чем нужно одному мужчине.

Полки, встроенные в стену, чтобы при желании можно было разложить красивые полотенца. Или положить безделушки для ванной комнаты, если в этом вы видели своего рода фишку.

Вся ванная была не в стиле Бенни. Полотенца, которые пора было бы заменить, были засунуты внутрь, лишь мимоходом попытавшись их сложить. Ничего больше, таков его стиль.

Он оборудовал эту ванную для женщины, которую найдет, чтобы поселить ее в этом доме.

И он оборудовал эту ванную комнату с расчетом на покупателей, которые в конечном итоге купят этот дом, когда придется расширяться и спальни будут заполнены детьми.

Бенни Бьянки не жил минута за минутой.

Бенни Бьянки все планировал.

Я вышла из ступора и в панике выскочила из душа, услышав голос Бенни в спальне:

— Перекинулись парой слов. Ма… Фрэнки?

Я молчала, бросив бутылочки в чемодан, они с глухим стуком упали на другое барахло.

— Детка, она ушла, не будет…

Слова слышались уже ближе, и я понимала почему. Я также поняла, почему он замолчал.

Потому что стоял в дверном проеме.

— Фрэнки, какого хрена?

— Мне пора уходить, — пробормотала я, сгибаясь пополам, задрав задницу в воздух, сжимая пальцами край его чемодана, чтобы вытащить его из комнаты.

Я почувствовала, как руки обвились вокруг моих бедер, и резко выпрямилась, крутанувшись и споткнувшись, сделав два шага назад.

Мой взгляд упал на лицо Бена, оно было не менее выразительным, чем всегда. Беспокойство. Замешательство.

— Осторожнее, детка, — мягко произнес он.

— Мне нужно уходить, — повторила я.

— Что-то случилось, — заметил он все еще мягким голосом. Мягким, глубоким.

Чем полностью меня убивал.

— Мне нужно уходить сейчас.

— Что случилось, милая?

— Мне нужно уходить сию минуту.

— Что случилось, Фрэнки?

Все, что я держала в себе последние девять дней, последние семь лет, последние тридцать четыре года, разлетелось на куски. Я наклонилась и закричала:

— Я должна уйти, Бенни!

Он вздрогнул от моего крика, но не пошевелился, его голос был таким же мягким, когда он сказал:

— Поговори со мной, tesorina.

— Я не могу, — заявила я.

— Почему? — осторожно спросил он.

— Я не хочу потерять тебя.

Еще большее замешательство отразилось на его лице. Он оглянулся в спальню, его глаза были направлены на кровать, затем посмотрел на меня.

— Как может то, чем мы занимались несколько минут назад, может означать, что ты потеряешь меня?

Я проигнорировала его вопрос, бормоча.

— Я потеряла тебя. Потеряла Винни, я совершила тогда глупость и потеряла тебя. Я не могу, не хочу потерять тебя снова. Не тебя. Не Терезу. Не Винни-старшего. Не Мэнни. Я не могу потерять, потому что не могу потерять тебя.

— Милая, мы никуда от тебя не денемся.

— Ты можешь, — ответила я.

— Никто из нас никуда от тебя не денется, — парировал он.

— Хотя ты мог бы, — огрызнулась я. — Это может плохо кончиться. — Я подняла руку и взволнованно дернула ею взад-вперед, указывая на него и на себя. — Может плохо кончиться между нами, и я снова потеряю вас всех.

— Не потеряешь, Фрэнки.

— Обещаешь?

Это не было мольбой.

Это был вызов.

Бенни был слишком честным. Слишком. Слишком порядочный. Слишком потрясающим, чтобы давать обещание, которое не смог бы потом выполнить.