— Знаю.

— Я совсем не знаю тебя, но она — моя подруга.

— Это я тоже знаю.

Она снова принялась за его изучение.

На это у него тоже не было времени.

— Ты меня не знаешь, так что я тебе скажу. Я понимаю, что ставлю тебя в неловкое положение, не хочу тебя обидеть, причина, по которой я тебя спрашиваю, важна для меня и для нее.

После этого она перестала его изучать.

Просто сказала:

— Видел ту рекламу, где парень просыпается на половине кровати, съедает половину миски хлопьев и сидит на половине дивана?

Он услышал ее. Понял. Поднял подбородок, чтобы сообщить об этом, давая понять, что она может продолжить.

Она поняла его жест.

— Это наша Фрэнки. Живет в пол силы. По собственному выбору, заметь. Раньше это было покаяние. Она сама себя наказывала за то, в чем не было ее вины. Вы все стараетесь, чтобы она забыла об этом, но я все еще вижу, как Фрэнки ложится спать на половине кровати и смотрит шоу на половине дивана.

Да.

Он услышал ее. Понял, что она имела в виду. И то, что она сказала, заставило его встревожиться.

— Почему? — спросил он.

— Если я правильно тебя поняла, как ты собираешься позиционировать себя в ее жизни, то должен понять и разобраться с этим, показать мне, что ты способен наполнить ее жизнью. Если тебе удастся, я буду тебе очень благодарна, потому что знакома с ней много лет, она умеет очень хорошо притворяться. Смотри в оба. Слушай. Она смеется вполголоса, даже когда пытается убедить всех, что в полную силу. И каждый ее вдох — половина вдоха. Никто не может так жить, наполовину дыша. Ни один человек, подобный Фрэнки Кончетти, не должен так делать.

Бенни почувствовал, как у него сжались губы, его взгляд переместился на его дом.

Затем он почувствовал, как Ашика подошла ближе, и его взгляд вернулся к ней.

— И это не из-за твоего брата, — тихо произнесла она. — Она использует его как щит, пытаясь удержать тебя. — Она покачала головой. — Но дело не в нем. Это сидит в ней намного глубже. Вот почему она выбрала его, без обид, но такая женщина, как она, могла бы иметь гораздо лучшее. — Она выдержала его пристальный взгляд и прошептала: — Подумай об этом.

Больше она ничего не сказала, направилась в сторону водительского места.

Бен смотрел, как она отъезжает, его глаза не отрывались от дороги еще долго после того, как она уехала.

Но его мысли были о Фрэнки.

И мысли его были тревожными.

Внезапно он теперь не мог уже понять, была ли она электрической — полной жизни в те дни, когда была с Винни.

Или она пребывала в отчаянии.

И он задавался вопросом, тогда с Винни каждый ее вдох был половиной вдоха?

К тому времени, как он вошел в дом, ответов так и не появилось.

Единственное, что он знал, должен был их найти.

* * *

Несколько часов спустя, когда все давно разошлись, Бенни откинулся спиной на подушки, подложенные к изголовью его кровати, Фрэнки сделала то же самое рядом с ним. После тридцати минут просмотра телевизора, то есть после десяти минут препирательств с Фрэнки о том, почему он растянулся рядом, а не внизу на диване, она заявила:

— Мне нужно, чтобы ты отвез меня завтра домой.

Он перевел взгляд с телевизора на нее.

— Зачем?

— Потому что твоя мама принесла мне только домашнюю одежду. Мне предстоит встреча с дочками Вай. Нужно одеться получше, а не в домашнюю одежду.

Он снова перевел взгляд на телевизор.

— Я думаю, они знают, что тебя ранили, поэтому предполагаю, что не ожидают увидеть в бальном платье.

— Я не хочу в бальном платье. У меня даже нет бального платья. Я хочу быть в красивом платье.

— Думаю, они в курсе, что в тебя стреляли, — повторил он в телевизор. — Так что, мне кажется, они не ждут, что ты будешь в красивом платье.

— У тебя есть неотложные дела, которыми нужно заняться завтра, прежде чем они приедут сюда? — спросила она.

— Нет, — ответил он, чувствуя, что ее раздражение начинает заполнять комнату, сдерживая улыбку.

— И ты не готовишь пиццу для губернатора? — продолжила она.

— Насколько я знаю, нет, — ответил он.

— Тогда дело не в том, что у тебя плотный график, и ты не можешь отвезти меня в мою квартиру, чтобы я забрала красивое платье.

При этом он не обратил на нее внимания. А повернулся к ней всем туловищем и поймал ее пристальный взгляд.

— У тебя есть платье, которое не заставит мой член затвердеть?

Ее глаза прищурились, но рот остался закрытым.

— Я расцениваю это как «нет»? — выдохнул он.

— К твоему сведению, женщинам не нравится, когда мужчины разговаривают подобным образом, Бенни Бьянки.

— Чушь собачья, Франческа Кончетти. Им, бл*дь, нравится подобное дерьмо.

— Нет, не нравится, — отрезала она.

— После нашего разговора в понедельник, когда ты придешь в себя, я расскажу тебе больше, что нравится женщинам, а что нет, когда буду в состоянии проверить результаты моей теории.

Она выпрямилась на подушках.

— Серьезно?

— Абсолютно.

— Когда я приду в себя?! — заявила она.

— Да, — ответил он.

— Ты пытаешься меня разозлить? — спросила она, и он ухмыльнулся.

— А ты еще не разозлилась?

— Да, но зачем? — Ее голос звучал выше.

— Когда ты злишься, то такая милая. Такая секси. Другими словами, меня это возбуждает.

— У тебя что сейчас стояк?

— Если хочешь проверь.

Внезапно она наклонилась вперед, вытащила из-за спины подушку, развернула ее и шлепнула его по груди.

Затем поняла, что подушка исчезла из ее рук, сама она больше не лежит на подушках, а лежит на спине на кровати, ее бок прижат к его груди, а его лицо очень близко напротив ее лица.

— Не делай таких резких движений, — прорычал он, и она уставилась на него, широко раскрыв глаза, как и он.

— Бенни.

— Я за драку подушками через три недели, когда твои швы рассосутся, ты не будешь просыпаться ошеломленной, будто не в своей тарелке и бороться с болью, и у меня не будет сердечного приступа каждый раз, когда ты резко совершаешь какое-то движение.

— Бен…

— Тебе нужно следить за собой, Франческа. Если ты не будешь этого делать, то я буду делать это за тебя.

Он видел смену эмоций в ее глазах. Хорошие, после того, как он ей все сказал или сделал, ей понравилось, но она не собиралась говорить ему об этом, он почувствовал, как ее тело расслабилось рядом.

— Ты меня поняла? — спросил он.

— Да, — ответила она.

— Тебе не больно сейчас? — настаивал он.

— Нет, Бен. На самом деле сегодня был хороший день, — сказала она ему.

— Ты проснулась сама не своя, — добавил он ей.

— Знаю. Странно как-то себя ощущала. Но я быстро пришла в себя.

— Это меня беспокоит.

Он наблюдал, как все ее лицо смягчилось до выражения, которое делало красоту неописуемой, прежде чем она сказала:

— Несмотря на фирменное «доброе утро» Нат, сегодня — лучший день, который у меня был с тех пор, как все это случилось.

— Ты хорошо поладила с папой?

— Да, Бенни.

— Хорошо.

Она помолчала мгновение, прежде чем спросила:

— Ты перестал быть вспыльчивым, итальянским парнем?

— Я никогда не перестану быть вспыльчивым итальянским парнем.

При этих словах он почувствовал, как ее тело растаяло рядом с ним, и она прошептала:

— Бен, — но больше ничего не сказала.

Он еще не закончил. Не когда ее тело частично находилось под ним, ее глаза смотрели в его глаза, а ее волосы разметались по всей его кровати.

Ему было что сказать.

Итак, он сказал.

— Я хочу поцеловать тебя.

Она тут же напряглась, не в плохом смысле. Чертовски хорошем. Но ничего не сказала.

— У тебя есть время до понедельника, — сообщил он ей.

Она прикусила нижнюю губу, и, черт возьми, ему захотелось поцеловать ее еще сильнее.

Вместо этого, осторожно и нежно, он перекатился, увлекая ее за собой, подтягивая вверх, он снова оказался на спине на подушках, она прижималась к нему сверху, головой к его груди.