– То есть, эта дама просто однажды решила помочь совершенно постороннему человеку подзаработать? С чего бы?

– Мы подружились.

– Думаю, это не совсем так. Просто странно, что ты это отрицаешь.

Теодор не понял истинной эмоции Миры. Лицо его разгладилось, стало привычно спокойным.

– Сейчас это неважно. Она мне даже не друг. Мы просто болтали. Она рассказала, что открывает свою галерею современного искусства. Всегда её хотела.

Очередная студия современного искусства… Троекратная безвкусица…

– Мы давно не виделись, редко пересекаемся в издательстве. Перекинулись парой фраз, поделились новостями. Я просто был вежлив.

Миру замутило, она отвернулась.

– Почему ты сердишься? – Теодор коснулся её волос.

– Не сержусь.

И она правда старалась.

– Я не сержусь. И не дуюсь.

Он шагнул ближе, серьёзно посмотрел в её лицо, как если бы готовился услышать важное.

– Я ревную. Вот верное определение. Это всё, что я хотела сказать.

Мира резко осознала, что утратила над собой контроль. Но случайно обронённое слово «ревность» принесло за собой облегчение.

Она ожидала лекции. Злости. Ответных обвинений. Но Теодор улыбнулся.

– Ревность – это нормально. Ревность – вполне естественная реакция на раздражитель.

Мира неверяще перевела на него взгляд.

– Ты ничего не можешь с этим сделать, как бы ни старалась. Знаю, о чём говорю. Тем более, тебе всего двадцать два. Ты горяча на проявление эмоций. Не сдерживайся. Однажды тебе придётся научиться этому. Но пока позволь чувствам кипеть и выходить на поверхность.

– Ты не злишься?

– Ещё посоревнуемся. Ты не представляешь, насколько ревнив я. А мне уже пора уметь держать себя в руках.

Теодор поцеловал её лоб.

– Хочешь, расскажу свой самый страшный секрет? – он поддел носом опущенный нос Миры.

Она заинтересованно обратилась в слух.

– Я не умею готовить. Вовсе. Абсолютно. Я пытался.

Мира хмыкнула. Напряжение немного спало с её плеч. У Теодора получилось разрядить накалённую обстановку.

– В прошлый раз вкусно вышло.

– То, что ты пробовала, невозможно испортить. Жареный хлеб, ветчина, сыр, соус…

– На звезду Мишлена не тянуло, но ты придираешься к себе.

– Нет. Я правда не умею готовить. Мне это просто не дано.

Он потёр её ладони в своих. Мечтательно рассмотрел объятия их рук.

– Идём.

Переплетя их пальцы, Теодор повёл Миру за собой.

– Странно вышло. Хотел показать тебе свою работу. Провести с тобой больше времени. Но в итоге познакомил не с кем надо. Это не входило в мои планы. И перепалка – тоже.

– Ты часто сталкиваешься где-либо со своими клиентками?

– Почти никогда. Я не очень-то много езжу за пределы своего района. К тому же, даже если бы и сталкивался, я не со всеми могу болтать. Некоторых просто нельзя узнавать. У них семьи, бойфренды. Вдруг они где-то поблизости. Первое время дико притворяться слепым. Ведь среди этих девушек есть твои приятельницы или даже любимицы. Боишься невольно среагировать. Но, как оказалось, случайно столкнуться со знакомым человеком в мегаполисе – непреодолимая роскошь.

– Ты сказал, любимицы?

– У многих есть свои любимицы.

– Разве так можно? Заводить любимец.

– Это неизбежно. Кто-то нравится больше. Кто-то меньше.

– И кто любимица у тебя?

– Ты, – без запинок ответил Теодор.

– Что? Нет.

Он вздохнул.

– Почему бы тебе не быть ею?

– Я неумеха дёрганная.

– Как бы это помешало тебе стать моей любимицей?

Мира пожала плечами.

– Я ничего не умею. Неинтересно, наверное, возиться с малоопытным экземпляром.

Голос, просочившийся сквозь пухлые губы Теодора, коснулся её уха. Интимный и густой.

– Меня с ума сводит то, что именно я тебя всему научил.

У Миры помутнело в глазах. Мелкая обида, так и не набрав свои силы, и вовсе ушла в пустоту.

Мне нравится, что ты можешь успокоить меня. Так бережно и аккуратно.

Опережая Теодора на несколько шагов, Мира зашагала спиной вперёд.

– Ты сказал всем сегодня, что я твой редактор.

Теодор усмехнулся, но несмело. Заявление его насторожило.

– Ты хотела, чтобы я представил тебя иначе?

Мира отвернулась. Бросила через плечо взгляд.

– Значит, я твой редактор?

Теодор улавливал сарказм, но искал в нём подвох. К тому же дистанция, которую теперь сохраняла Мира, ему не пришлась по вкусу.

– Я твой редактор. Хм. Хорошо. Прекрасно. Да будет так…

Прибавив шагу, Теодор поймал её за талию. Мира не сдержалась и захихикала.

***

Они гуляли на расстояние вытянутой руки. Обменивались игривыми взглядами. Улыбались, точно идиоты, смеющиеся с одной им понятной шутки. Мира не смогла бы ответить, что её так веселит. Но улыбка не сходила с её лица.

Было сложно не заметить: прохожие девушки обращали внимание на Теодора. Возможно, у Миры сегодня просто обострились ревностные чувства, но она больше склонялась к другой версии. Привлекательность Теодора выделялась среди привычной красоты, среди стандартных эталонов. В нём сосредоточилась природная элегантность, и образ её не портили беспорядок на голове или небрежно расстёгнутое пальто. Эта элегантность была раскрепощённой, сражающей, изящной в своей свободе. Она, провокационная в своём молчании, тихо существовала в этом человеке. Именно так Теодор и действовал на окружающих. Теодор – это тот случай, когда слова лишние. На него достаточно просто взглянуть.

Иногда они останавливались у витрин. Перекидывались парой комментариев. Мимолётно касались рук друг друга.

Мира откинулась спиной на стену. Теодор повторял её позу. Рядом с ним за стеклом возвышался женский манекен, одетый в нижнее бельё и чулки. Сверху на Теодора падал тёплый свет ламп.

– Чудесно смотришься, – Мира вытянула ладони, изображая рамку. – В детстве я хотела стать фотографом. Мне подарили полароид. Розовый. Я обклеила его наклейками. Но однажды уронила его в воду, и он перестал печатать. А потом меня отдали в художественную гимнастику, – Мира достала телефон. – Стань ближе к этой леди.

Теодор обернулся на манекен, затем снова посмотрел на Миру.

– На тебе бы это всё выглядело лучше.

Мира сделала пару снимков, утолив желание запечатлеть Теодора для личной визуальной хроники. Затем оценила манекен скептичным взглядом.

– Чулки я бы не купила.

– Почему?

– Обычно только парни с ума сходят по этой синтетике и кружевам. Но трахаться в чулках – то ещё занятие.

Формулировка, брошенная так непринуждённо, Теодора удивила.

– Ужасно неудобно, – деловито продолжила Мира.

– Рвутся?

– Жарко.

Они изучали манекен как препарированный научный объект.

– Меня это никогда не заводило, – философски признался Теодор. – Это же просто тряпка. Как она может возбуждать больше обнажённого тела?

– Эта тряпка подчёркивает красоту тела, вот как это работает.

– Красота на то и красота, она не нуждается в дополнительных стимуляторах.

– Ладно, не покупаю. Значит, сегодня так и останусь без «стимуляторов»…

Тут же пойманная в объятия Мира захихикала.

– Ты сказал, тебя это не заводит.

– Меня не заводит бельё. Его отсутствие меня очень даже волнует.

– У тебя руки холодные.

– Прости. Но мне нужно проверить.

Пальцы пролезли под пояс джинсов, заставив Миру выгнуться.

– Нет, нет, всё, я пошутила. Пошутила! Слышишь? – Мира замерла в ловушке рук. Чужие ладони на ней тоже остановились.

– Ты дразнила меня?

– Просто шутка.

– Ты заслуживаешь суровое наказание, – шепнул Теодор, прежде чем отпустить её.

В очередной раз Мира удивлялась, как безобидное заявление способно спровоцировать целую лавину реакции Теодора. И как его оставляли безмятежным объективно серьёзные вещи.

Мира зашла за витрину. Теперь их с Теодором разделяло стекло. Они были похоже одеты. Казалось, она смотрит в своё отражение, только то было на голову выше.