– Чипы у них есть, они просто укрыты от магловской техники вроде твоей. Отшелушив слои, я могу тебе сказать, откуда они.

– И?

Тишина. Гнилорыб исчезает на две минуты, и Кааро сбит с толку. Ждать ему или нет? Потом он слышит дыхание.

– Гнилорыб?

– Хм? О, ты все еще здесь.

– Я твоего ответа жду, говнюк.

– Зачем? Кааро, я вообще-то занят. Мир к твоим проблемам не сводится, знаешь ли.

Кааро неслышно считает до десяти.

– Откуда взялись мои шестеро наемников?

– Они где только ни бывали, но, судя по паттернам, выпорхнули из особняка мэра. Это Джек Жак послал их тебя убить. Приятного тебе дня и иди в жопу.

Кааро выныривает из ксеносферы и звонит Аминат. Звонок не проходит, или его сбрасывают – неясно. Он пытается дотянуться до нее через ксеносферу, но у него не получается; возможно, это что-то значит, возможно – нет. В городе наводнение. В неблагоприятных погодных условиях связи между ксеноформами рвутся. И все же. Кааро всегда ненавидел Джека Жака, но теперь… теперь у него есть повод его убить.

Он выходит из дома, не обращая внимания на скулеж Йаро. Снаружи стоит больше сотни реаниматов, и все они, кажется, смотрят на Кааро.

– Бойцы, я не могу сказать вам ничего воодушевляющего. Идите. Заставьте меня вами гордиться.

Кааро чувствует, что в будущем его ждет легкая головная боль – кожа вокруг глаз словно натянута, – но в остальном он в порядке. Реаниматы отправляются к особняку бегом, а он берет свой дешевый джип. Это одна из немногих в Роузуотере машин, работающих на углеводородном топливе, и, в отличие от электрических, она не зависит ни от властей, которые могут перепрограммировать ее на ходу, ни от сбоев в энергоснабжении. Кааро наполняет бак из своего подземного резервуара с топливом, который, как не устает говорить Аминат, однажды превратит дом в огненный шар.

Он с трудом припоминает, как управлять машиной с двигателем внутреннего сгорания, а отсутствие навигационного компьютера приводит его в замешательство. Порядок на дорогах поддерживается потому, что каждый бортовой компьютер связан с компьютерами в других машинах. Кааро – аномалия в системе и несколько раз с трудом избегает столкновения. Но через двадцать минут он уже приноравливается.

Хренов Данлади, его наставник в О45, любил говорить, что убегать глупо. «Враг за спиной? Плана нет? – Он качал своей мощной головой. – Ты можешь отступить, чтобы обеспечить нужную тебе боевую дистанцию, но бежать ты не должен».

Это херня. Кааро убегал множество раз, и до сих пор жив, чего не скажешь о его собратьях-сенситивах. Все они мертвы. Кааро – последний из них, последний из людей, имевших доступ к ксеносфере или, по крайней мере, доступ к информации. Были и те, кого ксеносфера наделяла другими способностями.

Однако Жак – капитулянт, комок зеленых соплей, колоссальная жопа. Кааро может убежать от многого, но убегать от Джека Жака он не станет, и если тот оказался настолько глуп, что напал на него, – что ж, этого врага он за спиной не оставит.

Поразительно, что я до сих пор ориентируюсь в Она-око. Дороги по большей части заасфальтированы, но они, похоже, основаны на тех тропках, что мы протоптали в пятьдесят пятом. Я стою на улице Ронби. В честь кого ее назвали, не знаю, но могу рассказать, что она была первым в Роузуотере местом, где построили стену из бетонных блоков. Вы наверняка уже знаете, что здесь были одни палатки да хибары. Материал для них притаскивали те, кому он был нужен, и брали его где получится. Не было ни магазинов, ни лавок, зато процветал своего рода бартер, который потом переродился в эру, примитивную кредитную систему. Но и крали много, и не еду. Если твое жилище держалось на шестидюймовых гвоздях, вор мог ночью извлечь парочку – не так много, чтобы постройка рухнула, но достаточно, чтобы она начала шататься. Повсеместные кражи гвоздей и заставили парня по имени Соло построить первую стену. Да, жалкую, да, сложенную из точно так же украденных блоков, – но зато его стена осталась в истории как первое постоянное сооружение Роузуотера. Соло построил деревянную хижину, используя стену для устойчивости, а с другой ее стороны возник еще чей-то дом. Эти две постройки положили начало первой улице, потому что люди естественным образом притягивались туда, где уже кто-то жил.

Сейчас на улице Ронби стоят наименее современные дома, отчасти потому, что первые поселенцы были самыми нищими. Представители среднего класса, у которых были деньги – или, по крайней мере, возможность их заработать, – появились позже. Районы вроде Убара заняло правительство, а Атево стал пригородом. Но начиналось все здесь. Я пытаюсь отыскать место встречи и, не глядя, куда иду, натыкаюсь на двух растаманов. Я извиняюсь, но они меня, похоже, и не замечают.

Дом, который мне нужен, – это бунгало, оштукатуренное, но неокрашенное, с двориком, но без ворот. Ветер подметает дворик, уносит пыль к востоку. Погода холодная и немного влажная, и я знаю, что скоро пойдет дождь. На фронтоне оттиснута арабская вязь. Перед открытой входной дверью растянулась спящая собака. Я перешагиваю через нее.

– Salaam alekum, – говорю я. Мои слова отдаются эхом в темном коридоре.

– Alekum assalaam, – отвечают мне; голос мужской, но я не понимаю, из какой комнаты он доносится.

В доме ощущается слабый запах благовоний, но воздух неподвижен – сильный контраст с буйством ветра на улице. С другого конца коридора ко мне приближается самое огромное человеческое существо, какое я когда-либо видел. Включается свет – это активировались сенсоры движения. Мужик высокий, едва не задевает потолок головой, и весьма широк. По происхождению он полинезиец – из Самоа, судя по тому, что я читаю у него в голове, – но душой – чистый нигериец. Он останавливается прямо передо мной, но ничего не говорит. Он ждет.

– Тебя зовут Тиму, – сообщаю я. – А пароль – «Малиетоа Танумафили II».

– Ты потрясающий. Добро пожаловать в сопротивление, – говорит он. – Иди за мной.

Им сказали, что я приду и что я буду знать их пароль, хотя они не раскрывали его О45. Дешевые фокусы. Я не вижу, куда иду, потому что спина Тиму слишком широка, но зато я считываю его мнение обо мне – положительное – и то, что он хороший человек, добрый и одинокий. В дальнем конце коридора обнаруживается ведущая вниз лестница, а на площадке нас кто-то ждет. Он чернокожий, рубашки на нем нет, и тело его покрыто прямыми шрамами самой разной длины – от нескольких сантиметров до фута.

– Я – Нурудин Лала. Зови меня Нуру, – представляется шрамированный.

– Эрик.

Тиму удаляется, и я не могу не пялиться вслед.

– Он приехал сюда в шестьдесят четвертом с неконтролируемым диабетом. Его послал имам, а исцелившись, он решил провести остаток жизни, заучивая наизусть Благородный Коран и преподавая в иле кеу[20] дальше по улице. Не спрашивай меня, в чем тут логика. Твой багаж вон там.

– Багаж?

– Он прибыл несколько дней назад; мне сказали, что он откроется только в присутствии твоего чипа. Мы ничего не трогали.

Я заглядываю внутрь и скрываю шок. Похоже, кто-то серьезно ненавидит Жака.

– Где и когда? – спрашиваю я.

– Не сегодня, – отвечает он. – Сегодня мы танцуем.

Я думаю, что он говорит о походе на дискотеку, и вспоминаю, как развлекался в клубах в свою прошлую поездку в Роузуотер, – но нет, для Нуру «танцевать» значит заниматься сексом. А когда я узнаю подробности, то чуть не убиваю единственного человека, который может обеспечить меня всем необходимым.

Нуру приводит меня к зданию, которое я принимаю за бордель, однако, отказываясь, я ощущаю… нечто. Поэтому я считываю девушек, одну за другой, и… срываюсь на Нуру. Это лагерь изнасилований, и девочек – а это девочки, не женщины, – свезли сюда члены сопротивления, чтобы они «утешали» бойцов.

– Не хочешь участвовать – не участвуй, – говорит Нуру.