Пока друзья на парах, еду в Лёнькину квартиру, забираю свои немногочисленные вещи и оставляю ключи бабе Нюре, что живёт этажом ниже. Бабуля радует, ибо не задаёт много лишних вопросов, а лишь сообщает, что обязательно передаст «посылку» другу.

Надо же, я ещё могу хоть чему-то радоваться.

Не знаю, сколько времени бесцельно шатаюсь по улицам города. Мобильный остался в общежитии, а других часов у меня никогда не имелось. Да и нельзя сказать, что это самое время сильно волнует. Я просто иду вперёд. Невидящим взглядом смотрю сквозь суетные улицы, размышляю обо всех возможных вариантах исхода ситуации, в которой оказалась.

Сперва хочется просто сбежать. Пойти на вокзал, купить билет до родного болота в один конец и больше никогда… НИКОГДА сюда не возвращаться. Забыть всё как страшный сон и остаться в знакомом состоянии апатии и отрешённости, что неизменно преследовали меня там последние несколько лет.

Даже опомниться не успеваю, когда осознаю, что ноги сами принесли меня к нужному вокзалу. Замираю перед большими дверьми центрального входа. Долго смотрю на них как грешник на врата рая, в который ему никогда не суждено попасть. Перед глазами чёткой картиной материализуются лица Лёньки и Риты.

Я-то уеду… И скорее всего про меня забудут…

Сомневаюсь, что кто-то из этих чудовищ изъявит желание тащиться следом за мной в наш захолустный городишко. Но как же Лёнька? Рита? Что будет с ними? В груди что-то щемит, неприятно переворачивается. Неужто совесть? Да, пожалуй, она. Я не могу так поступить. Разумеется, я не герой, но бросать людей, которые за прошедшее время стали мне ближе кого бы то ни было на произвол судьбы…

Нет. Это не правильно.

Я так не смогу.

Через несколько минут, когда стоящая, словно памятник, я уже начинаю привлекать к себе посторонние подозрительные взгляды, разворачиваюсь и направляюсь в обратную сторону. Тем же маршрутом. Так же неспешно, но более уверенно. Долгая прогулка явно идёт на пользу. Мысли как-то сами собой выстраиваются в нужную колею. Приводят к общему знаменателю, единственно верному решению. По крайней мере, сейчас это кажется правильным.

Несмотря на по-ноябрьски холодную погоду и на мою по-осеннему лёгкую одежду, гуляю до тех пор, пока не коченею до самых костей. Без малейших угрызений совести прогуливаю вечернюю смену в магазине. Возвращаюсь в общагу, без сил падаю на кровать и засыпаю.

А поздней ночью меня будит грохот, непонятные крики и чьи-то громкие ругательства.

28 ноября

* * * *

Меня грубо трясут. Сквозь дремоту слышу крики, ничего не понимаю. Когда открываю глаза, вижу перед собой рыдающую, словно на похоронах, Ритку, злого Лёньку. Парень стоит со скрещенными на груди руками. От дверного проёма сочится свет, в коридоре слышны чьи-то голоса, кто-то ходит.

Прихожу в себя.

— Где ты была?! — надрывно воет подруга, впиваясь пальцами мне в плечи.

Морщусь, шиплю от боли. Всё тело ломит, словно по мне катком проехались. Хорошо погуляла…

— Рит, прекрати так сжимать. Больно!

— Где ты была?! — снова повторяет она. — Мы обыскались! Думали, тебя уже и в живых нет! Даже в полицию ходили!

— Да жива я, жива… — несильно отталкиваю от себя девушку, скидываю покрывало и поднимаюсь с кровати.

Лёнька хмурится ещё сильнее, когда видит на мне верхнюю одежду.

— Ты пьяная, что ли? — сам не верит тому, что спрашивает.

— Нет, — прижимаю ладони к лицу, тут же снова шиплю. Губа отзывается тупой болью.

Друг подлетает ко мне, когда свет из коридора освещает моё лицо (не представляю, как выгляжу), хватает за плечи. Да вы мне их так оторвете к чертям!

— Кто тебя ударил? — теперь он в ещё большем недоумении.

Хмурюсь, молчу.

— Алён! — парень встряхивает меня, а я отдергиваю руки, отхожу от него на два шага назад.

— Никто! Оставьте меня в покое! — почему-то всё происходящее резко начинает бесить. Вылетаю из комнаты, слепну от ударившего по глазам яркого света, но не останавливаюсь. Тут же натыкаюсь на Лидию Сергеевну, она немеет от шока. Что, неужто всё так плохо? За ней Макс, после ещё кто-то. Блядь, устроили тут собрание! Быстро протискиваюсь мимо, даже не обращая внимания, что кого-то грубо оттолкнула. Залетаю в мужской туалет, хлопаю дверью и закрываюсь на щеколду. Долго и упорно умываюсь. Пытаюсь проснуться. Прийти в себя. Слышу голос комендантши, она долбит в дверь:

— Алёна! С тобой всё нормально? Открой дверь!

Да ни хера со мной не нормально!

Не отвечаю. Закрываю кран, ухожу в помещение с туалетами, запираю и эту дверь тоже. Я сейчас и забаррикадироваться не прочь, только вот особо нечем. Несколько секунд стою посреди вонючего туалета, осмысливая на кой чёрт вообще сюда припёрлась? Затем подхожу к подоконнику, забираюсь на него с ногами и тупо смотрю в окно.

Темно. Снег идёт. Крупные хлопья опадают вниз непринуждённым вращающимся танцем. В голове пустота, в груди пустота. Мне всё равно.

Через некоторое время крики и стук стихают. Помещение окутывает звенящая тишина — подобно невидимому огромному зверю она проглатывает всё вокруг. Даже меня. И так неуютно, так беспомощно плохо. Обнимаю себя за плечи, впиваюсь пальцами, словно хочу проткнуть ногтями куртку. Ком подкатывает к горлу, но я держусь. Ни хрена мне не всё равно! Так страшно… Так безумно страшно, что мозг буквально тупеет от этого вездесущего непробиваемого чувства.

Что же делать?

Что делать?..

Вытираю с глаз влагу до того, как она начнёт литься по щекам.

Никаких слёз! Хватит!

Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем успокаиваюсь и, наконец, решаюсь выйти из этого чёртового туалета. Жесть, тут воняет так, словно его вообще никогда не моют. Лёнька и Рита поджидают меня в коридоре. Больше никого нет. Останавливаюсь, смотрю на подругу. Всё ещё ревёт. Капец, да сколько можно-то?! Мрачнею, перевожу взгляд на Лёньку.

— Что? — какой-то у меня нехороший голос.

— Где ты была? — спокойно спрашивает друг, но я вижу, как пульсирует венка на его шее, выдавая истинные эмоции.

— Гуляла.

— А ты забыла, что у тебя сегодня смена?

— Нет. Не забыла… — дарю парню незаслуженно холодный взгляд, тот мрачнеет ещё сильнее.

— Кто тебя ударил? У тебя губа разбита.

— Да ладно? — что-то нервное поднимается изнутри, и я расплываюсь в натянутой улыбке. — А я-то думаю, какого хера она так болит.

Понимаю, друзья тут ни при чём. Они ничего плохого мне не сделали, они просто волновались за меня, но кто-то внутри иного мнения на сей счёт. Кто-то очень злой, невероятно взбешённый… испуганный.

Лёня несколько секунд сверлит меня полным порицания взглядом.

— Идите к себе в комнату, — это он уже мне и Рите. — Я сейчас вернусь.

Небрежно пожимаю плечами, обхожу подругу, словно незнакомого человека и делаю как велено. Только сейчас понимаю, что убежала в туалет в одних носках. Смешно… Снимаю их, закидываю в корзину с грязным бельём, затем падаю на кровать и закрываю глаза. Хочется просто уснуть… и больше никогда не просыпаться. Ни здесь, ни сейчас, никогда… Ни в этом времени и ни в этой реальности. В ноющей от боли груди неприятно тянет. Но это точно не последствия побоев.

Слышу медленные шаги — Ритка. Она садится на свою кровать, а затем выдаёт неуверенное:

— Алён… что случилось?

Хмурюсь. Не хочу я ничего рассказывать и уж тем более обсуждать.

Подруга не настаивает, просто сидит, но уже молча. Через некоторое время возвращается Лёнька, закрывает за собой дверь на защёлку, включает свет. Резко морщусь, отворачиваюсь к стене, пытаюсь закрыть лицо рукой.

— Коньяк будешь? — буднично спрашивает друг, звеня стаканами. — Твой любимый… из круглосуточного дешевого супермаркета.

Мне как-то сейчас не до смеха, но я поднимаюсь, сажусь на кровати, прижимаю колено к груди. Ритка уже перебралась за письменный стол возле моей кровати, Лёнька рядом на табуретке. Они наливают по одной, выпивают, не дожидаясь меня, запивают всё тем же лимонадом прямо из горла. Он точно выдохся, ведь стоит под столом уже чёрт знает сколько времени. Не выдерживаю, нервно цокаю, беру стопку и тоже выпиваю. Морщусь, когда алкоголь попадает на разбитую губу, обжигает горло, растекается теплом в груди. Друг протягивает мне спрайт. Наплевать, что выдохся. Пить хочу! И я пью. Долго. Жадно.