Стрельцы Морозовых.

— Усните, — произнес холодный женский голос. Аглашка обмякла и опустилась на пол. За моей спиной послышался шорох одежд остальных, падающих на пол.

Я крутанулся вокруг своей оси. Везде видя только направленные на меня стволы пистолетов. А свой я забыл внизу, в подземелье. Вот как-то не думал я, что он мне здесь понадобится в абсолютно безопасной церкви. Не зря говорят самураи: «Чтобы оружие спасло тебе жизнь один раз — нужно носить его каждый день. Всю жизнь»…

Откуда-то из-за спин стрельцов вышла тонкая фигурка в расстегнутой шубке.

Боярыня Морозова.

В полной тишине слышался только легкий цокот ее каблучков.

Боярыня подошла ко мне посмотрела мне в лицо снизу вверх… Поморщилась.

Удар в затылок!

Я упал на колени, меня схватили за плечи, заломили руки за спину и туго связали. Все это было проделано спокойно и деловито, как будто я попал в руки роботов-терминаторов. Хорошо Морозовы вышколили своих песиков…

Возможно, эту фразу стоило произнести вслух, чтобы показать, мол, вы меня не сломили. Но лишний пафос мне сейчас не нужен. Раз не убили сразу, и даже моих девочек только усыпили, а не застрелили — значит, мы им нужны живыми. И, значит, стоит потянуть время до более удачного момента.

Во-первых — скоро вернется Мурин. А ведь никто не знает, что под личиной старика-священника скрывается киллер рода Осетровских, который одним Слово может умертвить всех здесь находящихся.

Во-вторых — после Повеления боярыни на пол упали все. Все. В том числе — и Клава, которая, как княжеская дочка, Повелениям не подчиняется. Что это означает? Моя Клавочка успела сообразить, что происходит и притворилась уснувшей. А в ее арсенале, если вы помните — Огненное Слово. Которое может разнести большую часть морозовских бойцов в клочья. В общем, Клаву можно сравнить с танком в засаде. С танком, о котором никто не знает.

Я поднял голову. Морозова холодно смотрела на меня.

— Ну что, подьячий? — наконец произнесла она, — Или правильнее сказать — Осетровский?

Меня похлопали по щеке:

— Викешка.

Морозова удовлетворенно глянула на мое ошарашенное лицо. А я был не на шутку ошарашен, потому что… КАК?! Я бы понял, если бы она вычислила, что это именно я устроил ей пакости, но — Викентий Осетровский? Как она это поняла?

Щелкнули тонкие пальцы и стрельцы поднесли боярыне деревянный стул, даже не стул, а прям резное кресло с подлокотниками. На который она с видимым удовольствием и опустилась. Она что — всегда его с собой таскает? Это же… глупо…

Боярыня подперла голову рукой, закинула ногу на ногу и задумчиво посмотрела свысока на коленопреклоненного меня, покачивая острым носком сапожка. Наверное, предполагалось, что я должен занервничать, ожидая решения своей судьбы. Но вся эта композиция чересчур напоминала арт с Королевой гоблинов, за авторством Флика, который я один раз, совершенно случайно, видел в интернете. А, помня, что случилось в том арте ПОТОМ — быть серьезным у меня никак не получалось.

И тут я увидел своих девочек…

И сразу получилось стать серьезным. Очень серьезным.

Стрельцы методично и спокойно — их что, чаем из валерианы поят? — брали моих усыпленных девочек за руки, за ноги, и стаскивали в сторону, к одной из стен, укладывая в ряд.

Будь я здесь один — можно было бы не нервничать. Попал — выкручивайся, отвечаешь только за себя. Получилось — выжил. Убили — не жалуйся. А вот с девочками… Ну и Александр, конечно. С ними все становится намного сложнее. Во-первых, они — мои люди, и, как моих людей их могут прикончить просто из нежелания получить однажды нож под ребро от неизвестного мстителя. История по сорок семь ронинов тут, возможно, неизвестна — и не факт, что вообще уже произошла[1] — но кто сказал, что слуга, мстящий за хозяина, возможен только в Японии? Вон, Кондратий двадцать лет ждал удобного момента, при каждом удобном случае нанося удар по Морозовым. Ну и во-вторых — какой самый надежный способ заставить человека страдать? Естественно, убить или пытать на его глазах тех, кто ему дорог. И то, что их именно усыпили, а не убили сразу, к сожалению, эту версию подтверждает.

Я тихонько скрипнул зубами и поклялся страшной клятвой, что, если с моей скоморошкой, с моими девочками, с моими людьми что-то случится — я из могилы вылезу, но отомщу. Впрочем, пока рано задумываться о карьере Калеба из древней компьютерной игрушки. У меня ведь есть пара-тройка запасных вариантов.

Морозова лениво оглянулась:

— Вон ту пухленькую свяжите. Она, кажись, одна из дочек Телятевского, а, значит, не уснула, а притворяется.

У стены завозились, послышался писк. Так. Кажется, мой засадный танк только что повязали…

Почему я такой спокойный? Вроде бы — пришел полярный лис, ко мне и к моим девочкам, а я хладнокровный, как удав. Или это называется эмоциональная инерция, и я еще просто не переключился с режима «Все отлично!» в режим «Все кончено»?

Боярыне тоже, по-видимому, не понравилось мое спокойствие. Он кивнула головой, и мне откуда-то сбоку прилетел удар в лицо. Из рассеченной губы капнула на пол темная капля крови.

— В храме кровь проливать нельзя… — прохрипел я. Просто чтобы что-то сказать.

— Этому храму, — поморщилась Морозова, — недолго осталось. Я прикажу разобрать его по бревнам, а потом сжечь их. А это место разровнять и засыпать солью.

Она чуть приподнялась на стуле и лениво ткнула меня сапогом в лицо:

— Знаешь, почему ты еще жив?

Нет, но вопрос, наверное, риторический? Боярыня хочет, по примеру всех киношных злодеев, произнести долгую эмоциональную речь, чтобы я понял, как именно она меня переиграла, и осознал, какое незавидное будущее меня теперь ждет. Штамп, конечно, но, во-первых, кино здесь еще не изобрели, в Голливуде еще даже глинобитную хижину не построили, так что Морозова не знает, что ее злодейское глумление — это штамп. А во-вторых — этот штамп имеет под собой психологическое обоснование. Есть люди, которым просто нравится власть. И им неинтересно просто убить человека, который им чем-то насолил. Таким людям нужно прочувствовать свою власть, увидеть страх в глазах человека, отчаяние, безысходность. Вот тогда они насладятся по полной. А без этого злодейского глумления — скучно и неинтересно.

Я понял, почему я такой спокойный. Мой мозг, воспитанный десятками просмотренных фильмов, аниме, сериалов, просто-напросто видит, что мы с ним находимся в классической киношной ситуации — главный злодей связал главного героя, толкает злодейскую речь, а это означает, что скоро нагрянет кавалерия, и героя спасут. Или он внезапно обнаружит способ выкрутиться из этой ситуации. Вот поэтому мой мозг спокоен.

Особенно, если учесть, что кавалерия и вправду может нагрянуть. Мурин-то так еще и не пришел. И если боярыня Морозова будет говорить достаточно долго — то он, вместе со своим Мертвым Словом, положит всех здесь находящихся, раньше, чем они успеют сказать «мяу».

Так что, давай, боярыня, болтай. Болтай.

— …влезли туда, куда вам лезть не след, протянули свои грязные лапы к тому, что другие заслужили сотнями лет! За это твоя семья была уничтожена, вся, до единого человека! — распалившаяся боярыня осеклась, поняв, что несколько преувеличила. Чуть-чуть.

— И вот, — продолжила она, — когда мы уже думали, что с вами покончено, оказалось, что Источник не найден. Вы спрятали его, вы ловко его спрятали, так, что мы искали его двадцать лет, но так и не нашли…

Я не выдержал и расхохотался. И не прекращал хохотать, даже когда меня повалили на бок и начали бить ногами. Это было больно, блин возьми, это было очень больно, но мой смех не прекращался. Согласитесь — это смешно. Морозовы двадцать лет, двадцать гребаных лет искали Источник… который все это время находился под их домом.

— Заставьте его замолчать! Заставьте!

Похоже, вскочившая боярыня от злости включила Повеление. Потому что пинавшие меня стрельцы заткнули меня самым просты способом. Попросту затолкав мне в рот какую-то тряпку. Надеюсь, это была не портянка…