Я склонилась над одним из свободных углублений и опустила грязную посуду в пену. Пар почти скрыл меня, и это было кстати. Только серая служанка справа могла бы видеть меня.
Углубление, как оказалось, состояло из двух частей. В одной была горячая вода, почти кипяток, а во второй холодная, родниковая. Холодная вода тончайшей струйкой сочилась из камня сама, а когда ее набиралось много, часть сама сливалась в дыру сбоку. Кипяток приносили серые служанки в ведрах, и, если вовремя не отдернуть руки, могли вылить его прямо на них.
Но самым неприятным оказалось то, чем мыли посуду. Не знаю, что это было — по виду серый порошок, который горстями бросали в горячую воду те же служанки, что приносили кипяток. И этот порошок разъедал кожу. Не сразу, сначала только мучительно щипал, а поднимающийся пар порой перехватывал дыхание. Но потом кожа на кончиках пальцев начинала слезать.
Несколько раз я ловила на себе взгляд серой служанки, которая стояла рядом. Я старалась не поднимать голову и еще ниже склонилась над паром. Мне все еще не удалось выскользнуть за грязной посудой — другие оказывались проворнее — и я обдумывала свое положение.
Посудная была тупиковой комнатой. Мне нужно было вернуться в коридор и на этот раз попытаться не попасться на глаза полной крикливой женщине.
Я и не заметила, как тряпка на руке размокла и размоталась. Моя ладонь со всеми пятью пальцами как ни в чем не бывало автоматически намывала тарелки, пока мысли блуждали по коридорам Серой горы.
И тут я поймала взгляд. Смотрела служанка справа. Глаза ее округлились и застыли на моем целом мизинце. Мне с трудом удалось подавить желание броситься бежать. Я исподлобья, не поднимая головы, посмотрела на девушку. Он была молода и еще совсем не серая. Даже прядь волос, выбивающаяся из-под повязанной на голову ткани, была рыжевато-русая.
И тут произошло то, чего я не ожидала. Девушка похлопала себя по одежде, достала пару серых перчаток и молча протянула мне. Я взяла их, склонив голову и пробормотав благодарность. И только тут заметила, что у всех в посудной на руках были перчатки — лишь выходя за подносами, они снимали их.
Я натянула перчатки. Левая был приспособлена для руки без половины пальца. Мне удалось согнуть мизинец и протолкнуть — хорошо, что перчатки оказались великоваты для моих небольших ладоней.
Едкий порошок перестал разъедать кожу. Девушка никому ничего не сказала. И снова склонилась над кипятком.
Время снова безнадежно потянулось. И только спустя несколько перемен подносов мне удалось вырваться из посудной. В коридоре, где не было пара и едкого порошка, я, наконец, вздохнула полной грудью.
На мгновение я осталась одна в помещении, где забирали посуду. И даже подумала о том, что можно было бы попытаться забраться в одно из углублений и вскарабкаться по веревке вверх. Так же, как попала сюда из комнаты Гнела. Но, скорее всего, я просто попаду прямо в лапы какого-нибудь младшего жреца или помощника Усдана. Да и возможности не было — в помещение снова и снова заходили серые служанки. Я подхватила поднос и понесла.
Коридор был пуст, и я снова устремилась налево. Но едва показался крупный силуэт, как поспешно развернулась и поспешила к посудной.
— Стой! — раздалось властное за моей спиной. — Слинять задумала? Не выйдет.
Крупная женщина что-то крикнула, и быстро застучали чьи-то шаги. Сильные руки вырвали поднос из моих ладоней, и какая-то серая служанка заспешила с ним в посудную.
— Чего встала? Пойдем! — властно сказала крупная главная служанка.
И я поплелась за ней, не поднимая головы. Мы вошли на кухню, большую и непрестанно гомонящую. Здесь смешивались разные запахи, звуки крышек и ножей, крики и говор. Разговоры были только об одном — торжественном отъезде верховного жреца. Именно с этим была связна многолюдная суета на кухне. Сюда согнали множество серых служанок со всей горы, и именно благодаря этому я смогла затеряться среди них.
На кухне жарко горело несколько очагов. И к одному из них поставили меня. Мои густо перепачканные золой лицо и шея ясно заявили главной служанке, что я сбежала именно от этой работы. И вскоре я поняла, почему она так решила.
Я любила огонь и любила домашний очаг, с ярким пляшущим пламенем и мягко согревающим теплом. Но здесь было другое. Огромная печь пылала, как огнедышащий дракон и обдавала таким жаром, что дымилась одежда. Руки обжигало, когда они подкидывали поленья. А огонь сжирал дерево почти мгновенно, и подкидывать нужно было постоянно. Грубо наколотые поленья впивались в пальцы крупными занозами, искры летели во все стороны и попадали на платья поварих. Которые тут же обдавали меня отборной бранью. А когда одна из поварих, бранясь и размахивая руками, опрокинула на пол разделочную доску с нашинкованным луком, то главная служанка лишила ее обеда. И тогда на меня вылился просто поток ругательств.
Только набирая дрова, мне удалось оглядеться. Из кухни было четыре выхода. Через один я пришла, а куда вели три другие, я не знала. Потом я заметила, что из одного только приносят дрова, из второго затаскивают ящики с продуктами, а в третий выходят служанки, окончившие смену. Один из моих взглядов на этот выход перехватила главная служанка. Густой пар, поднимавшийся над кастрюлями, не дал ей разглядеть мое неосторожно приподнятое лицо. Но дал разглядеть мою заинтересованность. И больше она не спускала с меня глаз.
И все же я смотрела по сторонам, хоть и осторожно. Я заметила унылый стол в темном углу кухни, где усталые служанки быстро поглощали свои обеды. При этом они откидывали серые капюшоны и были хорошо видны их лица. Но не к этому припадал мой взгляд. А к большим глиняным кружкам, которые стояли перед ними и были до краев наполнены прозрачной прохладной водой. Мое тело, как тело долго скитавшегося в пустыне, жаждало этой воды, сухие губы мечтали припасть к ней. Я уже мечтала вернуться в посудную с ее едким паром, только бы припасть к тоненькой струйке в углублении с холодной водой.
И когда главная служанка крикнула мне, что я заслужила сегодня обед, мое тело возликовало. Есть я совсем не хотела, но живительная влага манила меня. И я завороженно пошла к столу, оставив очаг сменщице. Совершенно забыв о том, что за столом все без исключения откидывали свои серые капюшоны.
Я видела только воду. Быстро шагнула, запнулась и упала. Лишенная обеда повариха тут же убрала ногу, которой поставила мне подножку. Капюшон сполз с головы, и оказалось, что намотанная на золотые волосы ткань едва держится. И я вдруг поняла, что за стол мне нельзя. Есть и пить, не сев за стол, было нельзя — главная служанка строго следила за дисциплиной. А если уж села — сразу откидывай капюшон.
Под хихиканье поварихи я поднялась и пошла к столу. Мой поднос с едой и водой уже стоял на столе — их приносили другие серые служанки. Но я, вместо того, чтобы сразу сесть, взяла свой поднос и понесла к другому краю стола. И с грохотом уронила.
Главная служанка обругала меня и отправила снова к очагу. Я старалась не упасть в обморок от изнуряющего жара и не смотреть на воду. Только мысль о том, что где-то в Серой горе ходит Симмиус, поддержала меня. Я почти не помнила, как закончилась смена, и кто-то подтолкнул меня к третьему выходу. Вышла с несколькими служанками и вместе с ними пришла в тесное, темное и душное помещение, на полу которого были расстелены тощие тюфяки, и где как попало спали служанки.
Я знала, что мне нельзя спать. Но я упала на первый же подвернувшийся тюфяк и последнее, что заставила себя сделать — крепко завязать ткань на голове. И так и уснула, сидя и с руками на голове. В темноте на меня натолкнулись две служанки.
Быстрее! — прошептала одна. — Они скоро уедут!
И служанки серыми тенями исчезли в коридоре. Я поняла, что разговор был про торжественный отъезд верховного жреца, вскочила и поспешила за ними. Втайне я надеялась, что они приведут меня к выходу из Серой горы.
Служанки бесшумно скользили по коридору, внезапно сворачивая, и я едва не потеряла их из виду. Коридор становился все более узким и давящим. И, наконец, окончился тупиком. Две служанки уселись в тупике и о чем-то быстро зашептались, шаря руками по стене. И вдруг с легким шумом свалился камень, и свежий влажный воздух заструился в унылый коридор, а служанок осветил слабый свет.
