— Ну, наконец все дела переделали, — довольно выдыхает уставшая, но довольная Модинка.

— Это были незабываемые три дня в моей жизни, — не удерживаюсь от сарказма, прежде чем развернуться и пойти в душ.

— Ну вот, теперь, как у людей. Ты, Судьбинушка, перетерпи здесь месяцок. Знаю, тебе это место не по нраву, — останавливают меня её слова в спину.

— А потом? — медленного разворачиваюсь.

— А потом всё на лад пойдёт. Будешь жить в условиях, к которым привык.

— То есть, ты хочешь сказать, что торговалась за эту квартиру, вызвалась выскоблить здесь всё до последней пылинки, ради одного месяца в ней?!

— Ну да… — пожимает плечами. — Зато не в говне после чужих этот месяц проживём, а в чистоте. Ты сам полюбуйся! Не твои бывшие хоромы, но глазу-то приятно теперь. Я же видела с какой брезгливостью ты сюда заезжал. А что теперь скажешь?

— Наверное, ты права, — вынужден согласиться с Моди. Думаю, прежнее состояние квартиры к концу месяца меня бы окончательно выбесило. По крайней мере, сейчас не возникает ощущение, что мы в каком-то бомжатнике.

Ещё и диван этот, какими только средствами не обработанный нами с Моди и застеленный чистым бельём, так и манит в свои объятья, обещая подарить ощущение безграничного счастья!

Как бы ни хотелось плюхнуться на него в чём есть, даже не позавтракав, пообедав… нет, поужинав… под строгим взглядом цыганки, уловившей мой порыв, я поплёлся в ванную.

Жаль, здесь душевой кабины нет. Разомлев от тёплой воды, перелезая через борт ванны, чуть не навернулся, что-то уронив, но, благо площадь маленькая, вокруг одни стены. Особо растянуться негде. Придержался рукой за одну из стен и выстоял! Но даже выброс адреналина не взбодрил, мне не до этого. Принятие ванны забрало последние силы, к тому же расслабило. Глаза закрываются сами собой. Вытираю лицо, набрасываю полотенце на мокрую голову и плетусь на диван.

— Эй! — орёт Модинка, но я так устал, что уже даже на крик не реагирую. — С ума сошёл! Срам-то прикрой!

— Завтра, всё завтра… — мне не до её возмущений. Кажется, я засыпаю, ещё не коснувшись подушки.

Утро будит меня приятными ароматами, доносящимися с кухни. Точнее, здесь больше сказывается наличие неработающей вытяжки. Чем пахнет на кухне, тем и в комнате.

— Проснулся?! — передо мной счастливые глаза цыганки.

— Угу… Тело болит, будто меня ночью кто-то поколотил. Не ты ли отрывалась, воспользовавшись моим беспамятством? — потягиваюсь и ловлю заинтересованный взгляд цыганки. Чёрт!

— Чего засуетился, прячешься? Не показывай, раз не хочешь, чтоб смотрели, — хмыкает она, а в глазах бесятся чертята.

— Нееет… — хватаюсь за голову, мысленно ругая себя.

Опять натворил глупостей… До непоправимого ни прошлой ночью, ни сегодня не дошло, но повод Модинке укорениться в квартире и моей жизни я дал. Какой, дал… Да я с ней добровольно «семейное гнёздышко» обустраивал и даже никак не обозначил свою позицию.

А всё этот Шалов… Короче, раздраконил в тот день он меня конкретно своими взглядами на Моди. Как результат, я и сам смотрю на неё другими глазами. Да. Определённо. Во всех моих бедах виноват Шалов. Прибить сволочь мало. И здесь подгадил.

— Давай просыпайся, умывайся и пошли за стол, блины с творогом есть! — Моди наклоняется и быстро чмокает меня в губы, тут же сбегая на кухню.

А вот и результат моих неосмотрительных действий. Не заставил себя долго ждать. Для Модинки поцелуи стали уже неслучайностью, а само собой разумеющимися, и это опасно, ведь она не из тех, кто позволит подобное со случайным человеком. Наверняка, у неё и первый поцелуй был со мной, той самой ночью, когда мы с ней в карты играли. В этой девушке совершенно невероятным образом замешаны противоречия: невинность и порочность, бескорыстие и цыганская хватка, а самое невероятное, что даже при полном отсутствии вкуса, она притягивает взгляд.

Так, Степан. Что за поток мыслей с утра? Холодный душ. Срочно! Говорят, помогает.

Сходил в ванну, залез под душ. Не помогло. Мыслей в голове меньше не стало. Что-то последнее время я слишком много думаю о том, на что раньше время не тратил.

Умылся.

Плетусь за стол.

Тело после трёхдневного марафона просто изнемогает. Да уж. Ремонт — это не спортзал.

Застываю на пороге и будто в замедленной съёмке наблюдаю, как Моди достаёт тетрапак с молоком из невысокого холодильника, находящегося возле окна, поворачивается ко мне со счастливой улыбкой, а через её тёмные, слегка каштановые кудрявые волосы пробиваются яркие лучи солнца.

А я наивно полагал, что это чисто в фильмах приёмчик такой используют. Чтобы фанаты слюной обливались.

— Ты сегодня обворожительна, — вырывается из меня прежде, чем я понимаю, кому это говорю.

Капец… от моего тона искусителя к щекам цыганки мгновенно прилила кровь, а губы чувственно приоткрылись.

Твою ж мат. рёшку…

Нет, она слишком хороша, чтобы смотреть на неё со стороны… — еле удерживаю вырывающийся из груди бессильный стон.

— Ой! Блин же сгорит! — вдруг кричит она, как резаная, включая мой мозг, тем самым спасая от очередной ошибки, и бежит к чадящей сковороде. Блин это уже не спасает, зато спасает меня. Не горю желанием словить проклятие за впустую утраченную девственность. — Хорошо хоть последний был, — выдыхает она, отправляя блин со сковороды сразу в мусорку. — Ну? Давай садиться есть!

Смотрю на Моди. Снова непонятно как залипая.

Возникает ощущение, что у меня карма такая, погрязнуть в этих отношениях.

Самое непонятное, что моё мнение, общее, насчёт присутствия цыганки в моей жизни, остаётся неизменным, но вот мысли: «а почему бы и нет», «ничего страшного, если разок», «а вдруг и правда судьба» и им подобные, возникают всё чаще. И вот они пугают до чёртиков.

Как у неё получается? Цыганские штучки?

— Ау! Степан, ты дома?

— Волосы, кудрявые… Ты же их недавно выпрямляла?

— Бигуди купила и лак, — пожимает она плечами. — Надоело под столичную косить.

Хочу сказать, что ей идёт, но вместо этого плюхаюсь на стул с железной спинкой и окидываю её насмешливым взглядом.

— А ненадолго тебя хватило, — говорю с издёвкой. — И тряпки свои старые зачем-то нацепила.

— Могу я хоть дома собой побыть? — утверждение в общем закономерное, да и мне уже без разницы, в чём она, если всё равно снимать, но…

— Сначала старые шмотки, бигуди на голове, потом обвисшие жопа и грудь.

— Ты!

— Всё начинается с фразы «яжедома». Следи за собой или вали из моей жизни.

— Значит, так?!

— Да, так! Ты же, вроде, цыганка. Не доходит, что ты меня бесишь? Ещё и с девственностью своей носишься, как с красным флагом большевики. Мне нужна нормальная женщина, а не вот это всё…

Ну вот… Полные слёз большие глаза цыганки и собственное, щемящее до боли сердце — это всё, чего я добился.

— Придурок! — из глаз цыганки брызнули слёзы. Она сорвалась и побежала к входной двери.

«Неужели», — злорадный голос внутри, но вместе с этим я иду следом, молча наблюдая, как она нервными движениями надевает обувь, хватает с вешалки свой дурацкий золотой пуховик. Будто сквозь сон протягиваю на мизинце её сумку. Модинка хватает и её, чуть не выдернув в качестве сувенира вместе с ней мой бедный палец. Ломится в дверь, не сразу справляясь с ещё непривычными замка́ми.

— Я это сделал! — ору в голос, как только захлопывается дверь. Избавился от цыганки и предрассудков насчёт сверхъестественного. — Гром не грянул. Это всего лишь смазливая молодая девчонка, — хмыкаю и направляюсь в комнату, падая счастливой звездой на ещё не заправленный диван, сохранивший её запах. — Глупая девчонка, — снова хмыкаю, но уже не так весело.

«Которая убежала без шарфа и шапки», — колет тревожная мысль, и тут меня пробивает…

— Моди, нет! — срываюсь и вылетаю из квартиры за этой глупышкой, нацепив лишь ботинки и схватив из шкафа первую попавшуюся куртку, при этом не забыв её шапку.

Запинаюсь, выбегая из подъезда, судорожно осматриваюсь и вижу, как вдалеке мелькает, уходя за поворот, золотое пятно.