— Что? — выдавливает из себя простывшим хрипом.

— Ничего не получишь, — отпускаю его руку довольно резко и откидываюсь на спинку стула, ещё раз окидывая Марка внимательным взглядом.

Неуютно ему, но другим он уют никогда не стремится создать. Так почему я должна думать о его комфорте? Опускаю взгляд ниже, смотрю на линию стола, а он неожиданно смущается и вдруг ёрзает, прикрывшись рукой.

Не могу сдержать улыбки. Выглядит довольно растерянно, но в то же время его не жалко, потому что он ненастоящий, насквозь фальшивый, и жизнь у него сплошная фальшь! Он даже сам себя не знает, лишь только свои цели. Для него люди на его пути, как кочки под ногами, по которым он идёт, чтобы не провалиться, добраться туда, где повыше.

— Ты это нагадала? — по взгляду вижу хочет убедить себя, что я шарлатанка.

Впрочем, так многие делают.

Только никому меня не дано понять. Я не вангую, а лишь читаю людей. Не столько много я вижу по ладони, сколько мне говорят реакции самого человека, его жесты, мимика и глаза. Если не брать в расчёт мои довольно редкие сны, с которыми ещё и разобраться нужно: вещий или желаемый, то я просто тонко чувствую людей. Мама говорит, с этим рождаются почти все, но мало кто к себе прислушивается, давая волю сомнениям. Она с детства не позволяла мне закрываться, твердила, без оглядки на других быть собой. Оказалось, быть собой нелегко, порой невыносимо, но меня всегда выручает мой шкодливый домовёнок, не давая впадать в губительно опасное уныние. И вот когда я вижу перед собой вот такого, человека, который давно забыл то, кто он на самом деле, которому только и осталось, что подчиняться трём основным инстинктам, меня корёжит.

Смотрит. Ждёт ответа. Я слишком долго сижу молча. Хочется всё высказать ему, но он не поймёт, у него иное мышление.

— Пока что, я тебе только предсказала, — остужаю его взгляд.

Достаю карты, которые, когда переодевалась в новьё, перепрятала под пояс юбки и сейчас незаметно достала.

— Сдвигай, — надо же! Смотрит с восхищением и даже не скрывает. Хоть в чём-то он искренен. В глубине души даже удовольствие заворочалось. На то, как я гадаю, мало кто с таким восхищением смотрит. Да почти никто! Любопытство — да, немерено, но не восхищение.

Ну и расклад вышел… Жуть…

— Ну что там?

— Ничего из того, чему ты можешь порадоваться, — не знаю, следует ли о таком говорить? Мама учила, что часто лучше промолчать во благо, но этому мужику я блага не желаю. Ведь знаю, что это именно он плохо с Судьбинушкой моим поступил. — Действительно, готов услышать? — прищуриваюсь в попытке более внимательно его прочитать. Ещё не встречала настолько сложных экземпляров.

— Модиночка, за меня не переживай, — ласковый голос с искренними нотками лишь раздражает. Не до любезностей мне с обидчиком моего Судьбинушки.

— Оно мне надо?! — вспыхиваю. — Мне есть за кого переживать! Ты в число этих людей не входишь. Готов?

— Говори уже, — вижу, слова мои его задели. Хотя и не должны были. Странно… Судя по раскладу, он тот ещё бесчувственный тип.

— Я раскинула на ближайший год. Дальше тебе знать не стоит, — смерила Марка взглядом и убедившись, что внимает, продолжила. — В этом году к тебе придёт любовь, но обернётся болью за грехи твои. Будут деньги, но счастья в них ты не найдёшь, намаешься. Королевы выпадают, да всё не твоя масть.

— Даже так? А ты…

— А эта карта, — перебиваю, добравшись до главного, — знак одиночества и тоски. — Собирается открыть рот, но я сую ему под нос следующую неприятную новость. — А вот, дорога в казённый дом. Но не тебе, — родственнику твоему близкому.

Вижу, как его корёжит при этих словах. В яблочко я угодила, видать. Да и вчера, Валькины друзья в выводах насчёт его мамаши не ошиблись.

Прищуриваюсь…

Вижу, пытается освободиться от гнёта моих слов, но он на него давит. Решаю всё же подсказать.

— Только выбор в переломный момент именно перед тобой стоит. Как решишь, так и жизнь твоя, и не только твоя, пойдёт.

Неожиданно для себя подскакиваю. Хочется плакать… Нет, реветь навзрыд!

Опять мой домовёнок чудит.

Не пойму, к чему бы это? Пытаюсь спрятать глаза с подступившими слезами.

— Может, тогда посидим? Погадаешь ещё? Посоветуешь что-нибудь? — останавливает меня за руку Марк, пытаясь задержать хоть ещё на мгновенье. Похоже, даже забыл, что я здесь не одна. Меня Судьбинушка ждёт. А, я… как я теперь ему с такими глазами покажусь?

«Я ж некрасивая стала!» — от обиды хочется реветь уже по поводу.

И всё из-за вот этого вот… готового раздеть меня взглядом, говнюка с кривой судьбой…

Лавиной накатывает злоба.

— Пожалуйста, — добавляет мягко, в диссонанс моим чувствам.

— А толку?! Вне зависимости от того, что я тебе посоветую, ты всё равно ничего не будешь делать. Не поменяешься, — стараюсь держаться, как гордая цыганка, но всё же последние слова цежу сквозь зубы, стиснув руки в кулаки.

Однако, злость отлично просушивает непрошеные слёзы.

— Держи, — видя мою реакцию, неуверенно протягивает мне деньги и бумажную салфетку, а я впервые не радуюсь столь крупной купюре, не хочу брать. Чувствую, — нельзя. Марк смотрит как-то так… будто всё понимает и даже сочувствует. Даже от похоти во взгляде ни следа не осталось. Странный тип… Как есть, странный… Будто вся его фальшь, смешавшись необъяснимым образом, сейчас, преобразилась в нечто настоящее.

— Денег мне твоих не нужно. В них слёзы моего суженого. А за душу, я бы на твоём месте ещё поборолась, — его счастье, что я цыганка импульсивная, но отходчивая. — Раз уж тебе так совет мой нужен, внимай. Завтра всё начнётся и завтра же может и закончиться. Решать тебе.

Резко выдёргиваю своё запястье из его хватки, ожидая сопротивления, но он держит несильно и при моей попытке высвободиться, совсем ослабляет хватку, а на его лице читается непередаваемая смесь эмоций. Кажется, этот человек сам сейчас не понимает, что чувствует.

Ухожу к своему столику, стараясь стереть с лица печаль, чтобы не спугнуть Судьбинушку. Это ж надо настолько себя уничтожить при жизни?

На душе всё как-то не так, паршиво. Будто не он нагрешил, а я что-то не по божьей воле только что сделала.

Чувствую, как жжёт спину от его взгляда, а затем слышу звук отодвигающегося стула, — Марк уходит, а я выдыхаю. Запястье, за которое он держался каких-то пару минут, до сих пор горит огнём, будто он жгучей мазью пользуется.

— Моди, и о чём столько времени можно было говорить с этим придурком? — весь вид Судьбинушки кричит о том, что он злится, ревнует! А ревнует, значит…?!

Вот, нет худа без добра! Настроение тут же ползёт вверх, и я уже не в силах сдержать улыбку плюхаюсь на стул и подаюсь поближе к Судьбинушке!

У того аж зрачки расширились, на что я усмехнулась, довольная от произведённого эффекта.

— О судьбе, мой хороший, о судьбе… Дай-ка чего выпить… — в горле от всего прочувствованного пересохло, а ведь я уловила всего лишь отголоски того, что лавиной грядёт на голову этого двурушника, Марка. То-то мне там поплохело до слёз. Не замечала я раньше за собой подобных ощущений. Неужели дар какой всё-таки от бабки передался?

Утро

— Спасибо, — улыбаюсь Судьбинушке, протянувшему мне чашку горячего ароматного кофе в постель. Он отвечает невероятно обаятельной идеальной белозубой улыбкой, аж дух захватывает! В его голубых глазах блестит озорной огонёк.

Чего-то задумал?!

После вчерашнего похода в ресторан его как подменили. Стал смотреть на меня совершенно другим взглядом. Мне бы радоваться, но преследует зудящее чувство неправильности.

Вчера в ресторане, после ухода Марка, я не была собой. В кои веки я подбирала каждое слово прежде, чем сказать. Даже следила за тем, как Степан держит вилку, и старалась повторять за ним. Мне так хотелось, чтобы он побыстрее перестал видеть во мне цыганку, как образ, сложившийся у него в мозгах, а увидел именно меня.