– Заходи.

Я пропустила Эллу вперед, зашла сама, закрывать дверь не стала, боясь нового шума, просто включила фонарик в телефоне.

– Посвети мне тоже.

Элла посветила своим телефоном, который догадалась включить только вчера впервые после исчезновения. Мне показалось, что такие зависимые от гаджетов люди, как сестрица, умрут, если их лишить телефона больше чем на сутки, однако практика показала, что, когда происходят более важные вещи, когда жизнь насыщена событиями, в том числе опасными, вся эта электроника уходит на второй план.

– Что мы ищем? – Элла никогда не умела ждать. Однако других всегда заставляла ждать себя.

– Необычные доски.

– Здесь есть подпол? – догадалась сестра.

– Уверена.

Мы пошарили по углам предбанника, затем перешли в саму баню. И вот здесь, в центре квадратного помещения, обложенного полками у стен, отыскались заветные доски, которые мы смогли поддеть ногтями и приподнять. Хвала небесам, что я отрастила их. Оказывается, любители длинных коготочков в чем-то правы, это удобно в каких-то случаях. Мне вот раньше, когда нужно было порвать пакет, к примеру, или достать заносу, всегда приходилось обращаться за помощью к сестре. Пожалуй, не буду больше их подрезать, во всяком случае под ноль точно не буду.

Откинув люк в сторону, мы посветили вниз. Неровные деревянные ступеньки утопают в темноте, нижней совсем не видно, зато имеется веревка, плавно покачивающаяся от наших действий и поблескивающая металлическим наконечником в форме капли. Элла, наклонившись к полу бани, потянулась к ней – та была довольно далеко – и дернула. Загорелась одинокая лампа Ильича. Ее света вполне хватало, чтобы спуститься вниз, ни разу не оступившись, и разглядеть большой длинный стол во всю стену подпольного помещения, на котором стоял огромный прожекторный фонарь. Включив его, мы могли уже более тщательно рассмотреть содержимое стола. На светлой пергаментной бумаге, лежащей на столе поверх целлофана, покоятся белые таблетки и какой-то порошок (возможно, из них же), сушатся травы, стоят чугунный казан и электрическая плитка.

– Это ж целый наркопритон…

– Ну это громко сказано! – произнес скрипучий голос за нашими спинами, мы вздрогнули и обернулись. Ну да, незакрытая дверь в баню сыграла со мной злую шутку. Мы не услышали, что нас стало трое.

Таисия Арсеньевна стояла на нижней ступеньке с ножом в руке.

– Зарежете нас? – со злостью спросила я.

– Девочки, я не выношу вида крови… Только если будете сопротивляться.

Ее спокойный тон вызывал у нас дикий, неконтролируемый ужас. Потому что это ненормально. Неадекватно. Так просто не может быть…

Пока я справлялась с паникой, сковавшей все мои внутренности, Элла уточнила:

– Сопротивляться чему?

Вместо ответа Таисия Арсеньевна принялась оправдываться за свои будущие действия, о которых нам только оставалось догадываться:

– Девочки, вы сами виноваты! То есть я не знаю, какая из вас, я только сегодня узнала, что вас две. Но разве можно постоянно совать свой нос в чужие дела? Разве это вежливо?

– Вежливо? – прыснула Элла так явно, что я подумала, она сейчас натурально захохочет. – А стоять с ножом в руке и угрожать – это как?

– Я дала вам приют! – перешла она на крик, даже на визг – неприятный и еще более неадекватный, чем предыдущий спокойный тон. – Я пустила в святая святых…

– Да, за три тыщи…

– …Кормила вас, – продолжала она, не слыша мою сестру.

– Иголками и лезвиями…

– Допускала до всех записей, оставленных Яном. Чего вам еще надо?!

Она даже затопала на месте, так громко, с такой силой, с таким лютым бешенством, что я была уверена: ступенька не выдержит. Но нет.

Элла тем временем пыталась делать осторожные маленькие шаги вперед.

– Зачем вы полезли сюда?!

– Макаров ведь не сам повесился? – полюбопытствовала я, перетягивая на себя внимание. Авось не заметит движений Эллы.

– Милая моя, – ударила себя старуха по бокам, забыв даже о ноже в руке. – Ну как бы я это сделала, по-твоему? Боров весит больше сотни! Я только малость помогла, и все! А ты! – вдруг крикнула она и ткнула острием ножа в сторону Эллы. – Оставайся на месте! Вы теперь никуда отсюда не уйдете. Никогда.

– В смысле… – пропищала Элла свою излюбленную фразу, и в этот момент бабка резко поскакала вверх по ступенькам, хлопнула люком и, судя по звуками, облила его чем-то.

– О господи, она поджигает… – наконец меня отпустил ступор, я смогла шевелиться и сразу схватила Эллу за руку. – Она поджигает баню!

– Да не-е… – протянула сестра, но призадумалась. – Нет? Знаешь, если да, то радуйся!

– Чему?! Я не Джордано Бруно!

– «А все-таки она вертится», – кивнула Элла.

– Это Галилео Галилей сказал, вообще-то!

– Господи, какая ты ботанка! Ну и как твои знания тебе помогут сейчас?

– А я не знаю, как бороться с огнем, находясь под землей. Это ты меня просвети. Ты же считаешь, что это хорошо!

– Хорошо, потому что соседи увидят. Вызовут пожарных. Те потушат. Пол провалится за это время как минимум в паре мест. Вот нас и вытащат!

– Ты дура или притворяешься? Если пол провалится, то мы сгорим заживо. Если не провалится, то пока кто-то из соседей увидит, а они наверняка все спят, мы тут задохнемся!

– Хм… – в ярком свете прожектора я наблюдала, как Элла чешет затылок. – Ладно, твоя взяла. Давай бояться.

– А-а! – завопила я. – Помогите!

– Погодь, – заткнула она мне рот рукой. – Давай конструктивно бояться.

– Это как?

– К примеру, попытаемся выбить крышку люка. Она закрывается как-то? Вспомни, мы же ее просто подняли…

– Дура, не лезь… Только огонь сюда запустишь…

– Хорошо, ты отличница, я вся внимание. Предлагай какой-нибудь план.

– Давай молиться!

– Чего?!

– Да, ты помнишь, нас бабушка учила? Как начинается молитва? Щас, погоди… Отче наш!

– Ты серьезно? – Элла схватилась за голову. – Ужас. Испанский стыд. Нет, это уже не испанский стыд. Это португальский стыд!

– При чем тут Португалия? Ты заешь вообще, откуда выражение пошло? Версии две, но Португалия ни в одной не фигурирует. Фигурируют Испания в одной версии и Иуда в другой.

– Господи, ботанка… Ну к чему, скажи, твои пятерки, если ты молитвами из передряг выбираться собираешься? И горящим стенам рассказываешь, откуда какая фраза пошла?

– Тсс! – приложила я палец к губам, начав наконец соображать. – Я все-таки умнее, я это сейчас точно поняла. А знаешь почему?

– Ну.

– Слышишь?

– Что?

– Огонь. Треск горящего дерева.

– Нет.

– Наконец-то до них дошло! – прокричал кто-то сверху. Голос мужской. Я даже не сразу поняла, что это Антон.

Крышка люка поднялась. В проеме показались две мужские головы.

– Вылезайте, – сказал Сашка. – Мы тут ржем уже минут десять над вашим диалогом, но пора и честь знать.

– Чего?! – завопила Элка. – Вы ржете над нами?! Я щас вам покажу!

Впервые я была солидарна с сестрой. Мы тут с жизнями прощаемся и молитвы вспоминаем, а они знай себе хохочут и не спешат нас спасать.

Мы быстро взлетели наверх.

– Нет, Шурик, – сказал Тони, веселясь, – надо было все-таки дать им прочитать молитву!

Элка схватила его за ухо.

– Щас ты молиться начнешь!

– И это за мою доброту?! Я тебе кров предоставил? Предоставил. Вот и нечего…

Пока они спорили, я осматривала пол. В бане горел свет. На деревянных досках было разлито что-то густое и серое, а рядом покоилось ведро.

– Что это?

– Цемент, – просветил меня Саша. – Старуха решила замуровать вас там.

Мы с Эллой синхронно сжали губы руками.

– Нас бы услышали! – оптимистично предположила Элла. – Мы бы стучали и орали!

– Ну да, – не стал спорить Александр. – Где-нибудь в мае вас бы услышали, когда приехали на новый съезд в день памяти.

Мы переглянулись с Эллой. Пожар уже не казался таким страшным.