– И за̀мок…

– Да, и замок. Здесь еще сложнее, так как такие вещи делаются строго через архитекторов. Это баню-сруб может воздвигнуть простой строитель. Но люди склонны нанимать тех, с кем они уже имели дело, даже если не полностью удовлетворены их работой. Это свойство психики. Эффект знакомства и иррациональная эскалация – вроде как-то называется это когнитивное искажение.

Понятие когнитивных искажений и когнитивного диссонанса было мне знакомо, посему я кивнула. Саша, казалось бы, удивился, что я ничего не переспрашиваю, но язвить по этому поводу не стал.

– А как можно выяснить, когда эта дверь появилась здесь?

Он пожал плечами.

– Конкретно про дверь – никак. Обычно делают проем, а установку двери оставляют на самый последний этап работы. Но можно выяснить, когда строительство в принципе началось.

– Как?

– При помощи финансовых документов. В таких случаях обязательно идет авансовый платеж. И договор заключают заранее.

– Откуда ты все это знаешь?

– Я же на финансовом учусь, забыла?

– Ах, ну да…

Он снова одарил меня подозрительным взглядом, но ничего не сказал. Неужели это была проверка? Вот будет ужас, если выяснится, что он учится на дизайнера какого-нибудь. Или что Элле он об этом никогда не говорил, а я тут такая «ну да». В то же время, для того чтобы затевать такие проверки, ты должен быть уверен, что сестра-близнец в принципе существует, как я уже говорила, иначе это все какой-то бред. На амнезию меня проверяет, что ли? Но остается маленькая вероятность, что как раз ему Элла рассказала про меня… Я ведь так и не выяснила, в каких они были отношениях. Плохо, очень плохо… Лучше с ним больше не общаться.

– Ладно, ты забудь обо всем. Это я от скуки!

Сказав это, я схватила ведро, чтобы его вылить за пределами бани, однако Александр решил проявить свою джентльменскую сторону.

– Стой! Тяжелое. Дай мне.

Я вынула мокрую тряпку и отдала ему ведро. Тряпку сполосну в ванной и повешу сушиться. А то бог знает, выбрасывает ли бабка половые тряпки, скорее всего, она экономит на всем – просто потому, что пожилая, они все такие.

С этими мыслями я отправилась в дом, а когда вернулась на участок, услышала гудок телефона. Сперва я развесила тряпку на протянутых между деревьями веревках, затем уже потянулась к сотовому.

Уведомление о новом сообщении на форуме. Ощущая, что сердце забилось быстрее, я поскорее его открыла.

Всего одно слово. «Теплее».

Вернувшись в свою комнату, я попыталась дописать песню для выступления, но мыслями вновь и вновь возвращалась к таинственному сообщению на форуме. Еще на улице, прочитав его, я тут же посмотрела по сторонам и даже обежала дом снаружи: никого. Но кто-то ведь прислал мне его. И этот кто-то следит за всеми моими действиями. Вопрос: что конкретно заставило его мне это написать? На что он (или она) намекал? На скрип двери? Серьезно? Тогда это или Тони, или Саша. Или кто-то, кто был на участке рядом с нами и подслушивал. Или кто-то, кто мог видеть нас в окно и просто заметил мои манипуляции с дверью – для этого необязательно было даже нас слышать.

– А может этот козел просто издевается! – сказала я вслух, откладывая листочек с моими сочинениями. – Просто удачный тайминг. Так совпало. И я могла спать, к примеру, когда получила это сообщение.

Тогда это вообще может быть кто угодно. И необязательно этот человек присутствует в данную минуту на территории Павлецкого.

Успокоив себя тем, что сообщения не имеют к моим действиям никакого отношения, я сумела вернуться к домашнему заданию и к ужину написала столько строк, сколько просил Макаров. Оставалось только их выучить. Про то, как я со своей социофобией и боязнью выступлений выйду в среду на сцену при куче народа, думать не хотелось вовсе.

Привычный стук в дверь раздался через минуту после того, как на кухне стала звенеть посуда.

– Тони, заходи, не стесняйся! – крикнула я, не вставая с кровати.

Дверь открылась.

– Как ты поняла, что это я? – удивился пацан и поправил очки.

– А кто ж еще? Если ты на ужин пришел меня звать, то я пас. Ничего с собой не привезла. Стройнее буду.

– Фигню не неси! Тим с Саньком заказали две пиццы, на всех хватит. Спускайся.

Ничего себе, какие добряки…

Ужин прошел в атмосфере добра. На втором куске вкусной пиццы в кухне появилась Таисия Арсеньевна в темно-бордовом костюме двойке: платье без рукавов и пиджак. Черные колготки и туфли на небольшом квадратном каблуке.

– Дорогие мои, оцените! – Она покрутилась. – Завтра на показ явятся подруги. Из клуба. Я должна достойно выглядеть! Одна из них – жена депутата Горсовета!

– А вы, – напомнил весело Тимур, – бабушка лучшего рэпера на свете, так что начхать, что они все в этом клубе подумают!

– Ну, тебе все шуточки, – скривилась она. – А для меня это важно. Это высший свет нашего региона!

Тим пожал плечами, мол, по мне – ерунда какая-то, а Ира полюбопытствовала:

– А на концерт что наденете?

Таисия Арсеньевна посмотрела на свою одежду.

– И правда. Лучше на концерт. Там ведь Шевченко будет! А для кинопоказа что-нибудь еще присмотрю.

Она вышла из кухни, отказавшись от предложенной пиццы («бесовская еда», было сказано), а я еще долго не могла понять, почему он не может в том же костюме щеголять на обоих мероприятиях. Она же не голливудская дива, в самом деле.

Под конец ужина, когда мы уже не ели, а сидели общались, допивая свои напитки, на кухню зашел Макаров.

– Жду в библиотеке всех, кто должен был дописать тексты и показать мне.

Я вздохнула и отправилась наверх в свою комнату за черновиками. Потратила еще минут десять, пытаясь выучить стихи, и, когда я явилась в библиотеку, там оставалась только Мила. Возможно, другим просто ничего не «задавали на дом», а может, успели уже уйти, показав работу.

Занятая своими стихами, я не сразу заметила, что Мила выглядит испуганной и смущенной. Она будто обрадовалась, когда я пришла. Приглядевшись, я увидела руку Макарова у нее на колене, обтянутом джинсовой тканью. Сергей Петрович проследил за моим взглядом и руку убрал, но осадочек, как говорится, остался.

Как только Макаров сказал Миле, что она может идти, она резко сорвалась с места и выбежала из помещения.

Испытывая брезгливость и тихую ярость, я села на ее место и показала ему листок. Я ждала, что будет дальше, но Макаров просто похвалил меня. Затем стал зачем-то спрашивать про мою семью, что, понятное дело, мне не очень понравилось.

– Как у тебя с родителями?

Я внутренне напряглась. Что Элла говорила ему?

– Как обычно, – ответила я, тяжко вздыхая, мол, как они достали. Даже если она ничего плохого про них не говорила, слова «как обычно» в таком случае будут растолкованы «хорошо», этим-то они и безопасны. А вздыхать я могу по любому поводу, может, мне просто скучно о них говорить.

– Ясно. – Сергей Петрович потер переносицу. Затем посмотрел на меня с отеческой заботой. – Элла, дорогая, как я уже говорил тебе, моя дверь всегда открыта. Ты же знаешь, что я хороший психолог и я устраиваю кружки для молодежи, для всех, кому нужно выговориться и почувствовать себя защищенно.

Петрович полез в ящик стола, а я подумала, что такой «защиты», как он пытается оказать Миле, мне не надо.

Он тем временем достал пачку то ли чая, то ли какой-то биодобавки. В общем, обычная картонная прямоугольная коробка в целлофане.

Протягивая ее мне, он сказал:

– Возьми, я вижу твое напряжение, поверь, я знаю, что это такое. Я сам пережил насилие в детстве, и…

– Насилие?! – не выдержала я. Боже, что сестрица наговорила ему?!

– Да, Элла, насилие бывает разным, необязательно оно физическое или сексуальное. Когда родители давят на тебя, заставляют тебя учиться, заниматься чем-то, что тебе не нравится, равняться на сестру-отличницу… – Я напряглась при этих словах. Потом поняла, что все-таки «сестра-отличница» еще не приравнивается к «сестра-близнец», и расслабилась. Зато я теперь знаю, что что-то она обо мне все-таки говорила. – Я понимаю, каково это. Мой отец беспробудно пил, однако полагал, что мы, его дети, должны стать достойными людьми, вкалывать на трех работах, начиная с восемнадцати лет, и его содержать. А я вот не считаю, что кому-то чем-то обязан. Я делаю только то, что хочу сам. Человек подотчетен только Богу и самому себе, понимаешь? И если тебе станет трудно и тяжело на душе, выпей это.