— Не знаю, — Норен снова устало прислонил голову к груди энтари, — если это замысел старейшин — то мне неведома его суть. Может, они боялись, что мы выйдем из-под контроля? И, кажется, не знали, что боль может быть приятна. Когда я убиваю — я не чувствую ничего. Но верно и обратное — я не чувствую страха — ни перед смертью, ни перед болью. Я не могу видеть, как боль причиняют другим крылатым — но моя мне безразлична. Зато у меня есть ненависть. Иногда я не уверен — была ли она до войны. Но сколько я помню себя, она всегда пульсировала во мне тёмной волной, готовой смести всё на своём пути. Ненависть и энтари неразделимы и мне порой любопытно — что стало бы с ненавистью, если бы не было энтари?

— А что насчёт меня?

Норен недоумённо приподнял голову.

— Я — энтари. Что насчёт твоей ненависти?

Какое-то время Норен молчал.

— Я не знаю, — сказал он наконец. — Когда я увидел тебя…

— Ты испытал страх. Ты уже говорил.

— Не только, — мягко произнёс Норен, старательно подбирая слова, — колдовство. Ты меня зачаровала. Но в то же мгновение… — он запнулся и замолк. Но Велена велела:

— Продолжай.

Норен вздохнул.

— В то же мгновение я подумал… о ней. О том, что вашей красоте нельзя доверять.

— А теперь?

Норен опустил лоб на плечо патрицианы.

— Что ты хочешь от меня услышать? — спросил он после долгой паузы.

— Правду.— Правду… Я не знаю.

Они причалили к небольшому островку, чтобы пополнить запасы воды, и продолжили путь, но недовольство команды продолжало расти. Как-то, оказавшись с Веленой наедине, капитан негромко предупредил:

— Мы далеко за пределами Римской Империи, патрициана. Здесь не действуют римские законы.

Хейд нахмурилась.

— Что вы имеете в виду? — уточнила она.

— Скоро начнётся сезон штормов. В команде всё чаще задают вопрос — куда мы плывём.

— Говорите — туда, куда приказала хозяйка судна.

Капитан одарил её мрачным взглядом.

— Я так и говорю. Но боюсь, не всех устраивает подобный ответ.

К следующему куску суши они приблизились на седьмой день.

Велена открыла глаза. Она чувствовала себя необыкновенно выспавшейся. На груди покоилась растрёпанная седая голова, и то, что Норен вот так спокойно уснул с ней рядом, необычайно обрадовало энтари. Неожиданно для самой себя она почувствовала абсолютное счастье. Сплетни, интриги, ненависть, обязательство — всё это осталось далеко. Она ощутила это с необычайной ясностью.

Она была свободна. И крылатый, ставший центром её вселенной в последние месяцы, был рядом.

Велена вспомнила вчерашний разговор и тихое: «Не знаю». Это было не страшно. Она и сама долгое время не знала, почему её чувства, мысли, душа — всё вертится вокруг этого странного раба. Из всех крылатых в Риме ей понадобился тот, что лучше умел убивать, чем ублажать. Каждый раз, когда она слышала насмешки других энтари, сердце сжималось — не от обиды за себя, о нет, она давно привыкла к злословию. Но вот попытки оскорбить Норена неожиданно остро задевали её, и это было странно. Велена ценила свою собственность. Никто и никогда не смел трогать её лошадей, её дом и её слуг. Вот только на сей раз было что-то другое. Она вообще не чувствовала, что Норен принадлежит ей. Даже когда на крылатом был таар, Велена ни разу не посмела воспользоваться своим преимуществом. Норов любого строптивого раба обламывался за одну ночь наедине с ней и её кнутом. Но одна только мысль принуждать этого слугу казалась ей нелепой.

Она хотела обладать крылатым. Именно этим — и во всех смыслах, но чем больше Норен говорил, что принадлежит ей — тем меньше Велена ощущала его своей собственностью. Впервые в жизни титулы «госпожа», «хозяйка» и даже «командор» стали вызывать раздражение. Она всё время хотела большего — и другого. Того, что никогда не могло произойти в Риме. Именно поэтому она решила отправиться на юг. Восстания она не боялась. Стоило лишь отсидеться в горах и… что и? Вмешаться в войну, в которой ей было одинаково плевать и на тех, и на других? Нет. Её интересовало только одно существо. Оно стало наваждением.

Даже теперь, когда ей, наконец, удалось преодолеть отвращение Норена к физической близости, Велена не чувствовала, что владеет им — и это самое «Не знаю» служило лучшим подтверждением. Но это было не страшно. Она не сомневалась: она — Велена Хейд. Три из пяти последних императоров пали к её ногам. Значит, и этот бастион падёт.

***

Она осторожно погладила белоснежную макушку и чуть приподняла голову, чтобы выглянуть в окно.

Макушка тут же зашевелилась.

— Спи, — шепнула Велена, но уже через секунду увидела два голубых, как зимнее небо, глаза без малейшей тени сна.

— Что-то изменилось, — сообщил Норен. — Качка… Мы не двигаемся?

Велена кивнула и, обняв крылатого одной рукой за плечо, села на постели. Норен оказался прижат к её груди и, чтобы не потерять равновесие, вынужден был тоже слегка обнять энтари за талию. Рука его двигалась осторожно, будто он сомневался — дозволено ли ему подобное движение. Почувствовав эту неуверенную ласку, Велена крепче стиснула плечо крылатого и, чуть склонившись, бережно поцеловала бледные губы.

— Со мной тебе можно всё, — сказала она. — Неужели ты ещё не понял?

Норен чуть отвернулся, и глаза его немного потемнели.

— Зачем ты говоришь подобные слова? Полная свобода невозможна. Надежда на неё может лишь причинить лишнюю боль.

Велена против воли тихонько зарычала.

— Норен, — сказала она резко и выпустила плечо крылатого, — даже не думай портить мне утро.

Норен помолчал несколько секунд, а затем тихо сказал: «Прости», — и отвернулся, прежде чем Велена успела заглянуть ему в глаза.

Патрициана едва заметно улыбнулась. Протянула руку и оправила прядь белоснежных волос, упавшую не на ту сторону головы.

— Пойдём, посмотрим, куда мы приплыли.

***

Всё ещё пребывавшая в состоянии эйфории патрициана не обратила никакого внимания на мрачные взгляды матросов, смотревших им вслед, когда они спускались по трапу на берег. Норен же не придал этим взглядам никакого значения.

Путешественники обнаружили, что оказались на самой окраине довольно большого города с непривычной архитектурой — далеко западнее вдоль берега вздымались шпили, будто отлитые из незнакомого полупрозрачного материала разных цветов. Там же, где они оказались, преобладали те небольшие, плотно прижавшиеся друг к другу домишки, которые можно найти в бедных кварталах любого города. Все они выглядели порядком обшарпанными, и такими же поношенными казались люди, сидевшие у дверей или работавшие у причала.

На Велену никто не обращал внимания. Зато крылатого проводило несколько любопытных взглядов — впрочем, не слишком настойчивых. Такое внимание ничуть не обрадовало убийцу, настроение его вконец испортилось, и он поспешил накинуть на голову капюшон.

— Что случилось? — спросила Велена, заметившая это движение.

Норен пожал плечами, что было абсолютно незаметно под плащом.

Велена подошла к нему вплотную, слегка опустила капюшон — так, чтобы можно было вглядеться в серые глаза.

— Кажется, тут не видели крылатых, — проговорил он негромко.

Велена слабо улыбнулась:

— Но это же не испортит нам прогулку, сердце моё?

Норен замер. Только через несколько секунд он понял, что не дышит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что ты сказала? — спросил он внезапно охрипшим голосом.

— Я сказала, что они могут подавиться своим любопытством.

— Нет… Ещё.

Велена на секунду растерялась. Затем, сообразив о чём речь, взяла в ладони лицо убийцы и нежно поцеловала.

— Я сказала, — она снова чуть заметно коснулась губами губ Норена, — сердце моё.

Крылатый резко выдохнул. Всё тело его как-то странно обмякло — будто перетянутую струну ослабили на один тон.