Норен восстановил дыхание и продолжал.

***

В тот вечер меня, против обыкновения, накормили, так что я мог передвигаться. И всё же не настолько, чтобы повредить моему опустевшему организму. Потом палач приказал мне встать и идти за ним. Это изменение нашего обычного распорядка обрадовало бы меня, если бы я мог выполнить приказ.

Я всё ещё с трудом держался на четвереньках, а при попытке оторвать руки от пола у меня начинала кружиться голова.

Только несколькими ударами кнута палачу удалось пробудить во мне злобу. А злоба придала мне сил, чтобы идти.

Меня вывели в коридор и надели наручники. Я оказался прикован к цепочке крылатых, не менее избитых и перепачканных, чем я сам. У всех у них выступали под кожей рёбра. У некоторых на телах были ожоги и у всех — следы побоев.

Палач ударил кнутом за моей спиной, и цепочка медленно двинулась вперёд.

Миновав несколько десятков метров, колонна остановилась, повинуясь новому удару кнута — впереди идущего.

Дверь справа от меня открыли. Мы ждали несколько минут, пока на пороге не появился ещё один крылатый. Как и меня, его приковали к цепи, снова последовал удар кнута.

Остановки происходили ещё два раза. Затем нас вывели на узкий карниз над каким-то рвом. В глаза ударил свет, и с непривычки — теперь я понимаю, что к тому времени не видел света уже несколько месяцев — я сразу же перестал видеть.

Слева и справа цепи натянулись. Я слышал удары кнута. Чувствовал, как некоторые из моих собратьев падают на колени и тянут за собой других. До пропасти оставалось всего несколько сантиметров. Если бы кто-то из нас сорвался, то остальные тут же последовали бы за ним.

Повинуясь движению цепей, я вынужден был тоже опуститься на колени.

Несколько минут ничего не происходило. Тьма перед глазами постепенно расступалась.

Не успели очертания деревьев по другую сторону рва проступить достаточно чётко, как в лицо мне ударила струя холодной мыльной воды.

На нас обрушили потоки ледяной воды, нас мыли так, как крылатые не моют даже свиней; и тут же грязная вода с наших тел стекала в ров.

Так продолжалось несколько минут. Затем опять щелкнули кнуты, и мы осторожно, поскальзываясь на холодном камне и опасаясь встать на ноги, двинулись дальше вдоль стены.

Метров через тридцать в ней обнаружился пролом. Впервые за всё время, проведённое здесь, я смог рассмотреть то место, где оказался. Это была полуразрушенная крепость романского типа. Свежие проломы в стенах маскировали портьеры, за которыми я чувствовал присутствие охранников.

В другом конце зала, где мы оказались, стояло несколько стульев, попавших сюда будто бы случайно — обитых бархатом и золочёных. На них сидели энтари.

Одного за другим пленников отстёгивали от цепи, осматривали и ощупывали. Затем их разделяли на две группы — те, на ком не было слишком уж заметных повреждений отходили налево. Обожжённые и покалеченные до уродства — направо.

Когда отстегнули от цепи того, что стоял передо мной, он рванулся вперёд, не дожидаясь команды, выставив вперёд руки, будто бы собираясь вцепиться в горло нашим «хозяевам». Не успел он преодолеть и половины расстояния, как с двух сторон его тело разорвали арбалетные болты. Никто не шевельнулся. Крылатые, мудрая и древняя раса, стояли и смотрели на падающее тело глазами рыб, выброшенных на берег.

Иногда мне снится этот миг. Я думаю, мог ли я что-то сделать? Он, конечно, был дураком, этот крылатый. Он был учёным или поэтом и не мог знать, что за портьерами скрываются арбалетчики. Но он единственный из всех отважился не подчиниться, и никто из нас не посмел ему помочь.

В этот миг я понял, что крылатых больше нет. Что бы ни произошло наверху, пока я валялся в грязи в подвалах этой крепости, теперь мой народ перестал существовать. Я больше не был его защитником. Но тогда кем я стал? Этого я не знал.

Все эти мысли едва успели оформиться в моём сознании, когда цепи с моих запястий спали, и щелчок кнута приказал мне сделать шаг вперёд. Ошарашенный увиденным, я не пытался спорить. Да и не время было сопротивляться. Это я отлично понимал.

Энтари, похожий на раздувшуюся мокрицу, подошёл ко мне и принялся ощупывать. К моему удивлению, его прикосновения не были профессиональными движениями врача или оценщика рабов. Он с особым вкусом сжал мои ягодицы, и палец его с напором проник в щель между ними, так что я вскрикнул от неожиданности. Даже в плену со мной не обращались подобным образом.

— Свеженький, — бросил он своим товарищам.

— Не знаю, — ответил второй, похожий на бородавчатую жабу с париком на голове, — костлявый.

— Они все такие, Джером, — ответил первый, — сейчас не до того, чтобы кормить рабов.

— Да знаю, знаю, — ответил Жаба, — но глянь, — он ткнул пальцем под ребро мальчику, который стоял ближе других, — хоть и хилый, а есть в нём какая-то гармония. Патрицианы таких любят. Лицо, опять же. Посмотри на губки.

Первый обошёл меня спереди, заглянул в лицо.

— Да кому нужна его рожа? — спросил он и сплюнул на пол. — А вы что думаете, госпожа?

Оба энтари повернулись к третьей. Лицо её до того находилось в тени, но теперь она слегка наклонилась вперёд. Это и была «Хозяйка».

***

Норен замолчал, подбирая слова.

Он уже открыл было рот, чтобы заговорить снова, но Велена перебила его.

— Уволь меня от дальнейших описаний.

Норен обернулся и покачал головой. На губах его играла печальная улыбка. Часть его всё ещё находилась в плену воспоминаний.

— Ты как будто ревнуешь.

Велена резко поднялась с кресла и моментально оказалась вплотную к Норэну. Рука её легла на загривок крылатого и притянула голову вплотную к своему лицу.

— Тебе нравятся такие?

Норен побледнел, но, когда пальцы его легли на руку Велены, они не дрожали.

— Перестань, — сказал он спокойно

Хватка Велены тут же ослабла.

— Когда я увидел тебя, я испытал страх. Против воли. Против разума. Когда я встретил её… Я… не знаю. Это было странное чувство. Она притягивала. Вызывала желание склониться перед ней. Но это было так же — против воли и против разума. Дай мне возможность выбирать, и я выберу страх, который можно победить, но не эту странную покорность.

Велена притянула Норена к себе, прижимая к груди.

— Прости меня. Я не могу заставить себя думать о чужих руках, касавшихся твоего тела.

Норен осторожно положил руки на плечи энтари. Он не пытался вырваться.

— Тогда я не смогу рассказывать дальше, — проговорил он, и руки патрицианы крепче стиснули его.

— Не надо.

Оба замолчали и некоторое время стояли, не двигаясь.

— Я не верю, что это — весь ты, — сказала Велена, слегка отпуская затылок Норена.

Крылатый пожал плечами.

— Я не знаю другого себя. Моя жизнь делится на две части: боль, которую причинял я, и боль, которую причиняли мне. Я не Лира. Я не был невинной жертвой.

— Но я не вижу в тебе злобы.

Норен оторвал лицо от груди патрицианы и насмешливо посмотрел ей в глаза.

— Как ты это определяешь?

Велена пожала плечами.

— Ни разу не видела, чтобы ты причинил боль, когда её можно избежать. Ты сказал, что мне нравится боль — наверно, ты прав. Когда в моих руках кнут — я на своём месте. Но когда в твоих руках нож — ты натянут как струна, а глаза твои темны.

Конец ознакомительного фрагмента

Ознакомительный фрагмент является обязательным элементом каждой книги. Если книга бесплатна - то читатель его не увидит. Если книга платная, либо станет платной в будущем, то в данном месте читатель получит предложение оплатить доступ к остальному тексту.

Выбирайте место для окончания ознакомительного фрагмента вдумчиво. Правильное позиционирование способно в разы увеличить количество продаж. Ищите точку наивысшего эмоционального накала.

В англоязычной литературе такой прием называется Клиффхэнгер (англ. cliffhanger, букв. «висящий над обрывом») — идиома, означающая захватывающий сюжетный поворот с неопределённым исходом, задуманный так, чтобы зацепить читателя и заставить его волноваться в ожидании развязки. Например, в кульминационной битве злодей спихнул героя с обрыва, и тот висит, из последних сил цепляясь за край. «А-а-а, что же будет?»