Норен поднял руку и пальцами провёл по щеке Велены.

— Даже не ту всетерпеливую Хейд, которая обещает вечно ждать, пока я смогу простить её несуществующие грехи, — Велена прижала к щеке его руку и закрыла глаза, желая и боясь увидеть жалость на его лице. Но Норен приблизился к ней так близко, что она могла чувствовать его дыхание на своих губах, — тогда всё решилось. Я стал твоим. С того дня я готов был собакой свернуться у ножек твоей кровати и охранять тебя. Не спать по многу дней, оберегая твой сон. Следовать любому твоему приказу, подчиняться мановению руки.

Он перевёл дыхание и опустил подбородок на колени энтари. Та всё ещё сидела с закрытыми глазами, откинувшись на подголовник кресла.

— Десятки раз я говорил тебе — тебе не нужно было ждать. Тебе не нужно было щадить меня. Я готов был отдать тебе всё. Ты не верила мне.

— Я бы ранила тебя.

— Велена, я — катар-талах. Меня учили терпеть любую боль.

Велена открыла глаза и, посмотрев на него, слабо улыбнулась.

— Но ты не видел своих глаз.

Норен покачал головой.

— Ты — патрициана Вечного Рима, — сказал он. — Разве тебя можно остановить взглядом?

Велена пожала плечами. Норен снова покачал головой.

— Это ты скрываешь, Хейд? Оружие, лошади, кутежи, пытки… ты так хочешь, чтобы в это поверили. Со мной ты другая — но ведь это лишь новая маска. Первый раз за год ты была со мной настоящей. И теперь пришла извиниться за это, — Норен усмехнулся. — Энтари, ты видела уже слишком много настоящего меня, чтобы сожалеть о двух минутах честности.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Велена открыла глаза, но взгляд её смотрел мимо крылатого.

— Настоящая Велена Хейд… — она усмехнулась в ответ. — Думаешь, я сама с ней знакома? Она не заходила ко мне уже так давно. Я могла бы быть любой — кого ожидают увидеть императрица, император, патриции, крылатые… люди так просты. Достаточно посмотреть на мужчину пару минут — и ты увидишь, каков его идеал. С женщинами ещё проще — у них идеал один на всех. Железная воля и твёрдая рука. О чём бы они не мечтали, все они, в конечном счёте, преклоняют колено перед патрицианой Хейд. Ты знаешь, каков дар нашего дома? Самые простые из его проявлений.

Норен кивнул.

— Дар Плутона — аура смерти.

— Хейд не может быть мягким. Хейд не может быть уступчивым. Есть Цианы или Гельвеции — их путь переговоры и лобызания. Но если бы я и хотела, я не могла бы быть такой. Я - Хейд. И какой бы ни была эта незнакомая мне Велена Хейд, она должна быть под стать своей силе — или умереть.

Велена опустила взгляд на Норена. Тот смотрел на неё в упор и внимательно слушал.

— Велена Хейд любила мужчин — это правда. Вряд ли есть хоть один красивый и богатый аристократ в Риме, который не побывал в постели Велены Хейд, — патрициана прикрыла глаза, погружаясь в воспоминания. — Все они стали пресными. Вначале каждый был как цветок, не похожий на других. Под конец — как увядший лист осенью, один из многих. Женщины. Об этом не говорят, но, когда мужчины кончились, пришла пора девушек. В основном молодые развратные аристократки. Иногда красивые продажные шлюхи, — она открыла глаза и посмотрела на убийцу в упор, — никогда и никто — против воли. И только раз — мужчина, которого можно было бы любить. Только раз — до тебя.

Велена снова закрыла глаза и продолжала.

— Теперь — лошади. Это ложь. Дань моде. Что ещё? Оружие…

— Это правда, — сказал Норен за неё.

Велена открыла глаза и удивлённо посмотрела на него.

— Да, — она усмехнулась, — это правда.

— Я видел тебя в твоей оружейной, — ответил Норен на невысказанный вопрос. — Не надо обладать проницательностью Лемеры, чтобы заметить, что ты становишься похожей на ребёнка в песочнице. Ты была такой счастливой, когда помогала мне выбирать снаряжение. Счастливой… и одинокой.

Велена отвела взгляд.

— А собаки? — спросил Норен, заметив неловкость.

— Собаки — работа. Я разбираюсь в них, как и в политике — потому что не имею права не разбираться. Но вот в чём правда, — она помедлила, не решаясь заговорить. Потом всё же продолжила, — мне понравилась живопись крылатых.

Норен усмехнулся.

— У вас нет настоящих образцов.

Велена кивнула.

— Я это поняла. Помнишь, в Храме Знаний мы разделились…

Норен не заметил, как улыбнулся, и глаза его заблестели. Зато это заметила Велена.

— Я так жалела, что тебя не было со мной…

Теперь Норен отвёл взгляд. Он опустил лицо в пропитавшиеся морской солью брызги шёлка на груди энтари.

— Ты почти не знала меня, — сказал он.

Велена подняла руку и, обхватив его за талию, притянула ещё ближе к себе.

— Я и сейчас знаю немногим больше… — сказала она и опустила лицо в растрепавшиеся после сна волосы крылатого. — Но я знаю, — сказала она то, что пришло ей в голову внезапно, — что люблю этот запах лимона. И эти глаза — голубые, когда ты честен, чёрные как тучи, когда ты скрываешь ярость. Ты так мало говоришь, что я научилась читать твои мысли по этим едва заметным переменам. И признайся, неплохо научилась?

Норен покачал головой.

— Бесполезное умение. Если бы я знал, что ты хочешь их знать, тебе не пришлось бы гадать.

— Ты мог бы догадаться.

Норен отстранился и пожал плечами.

— Я твой раб, Велена Хейд. Ты можешь желать моё тело. Я могу быть предан тебе до кончиков волос. Но мысли и чувства… они только мои.

Велена почувствовала, как против воли сжимаются пальцы на спине убийцы.

— Ты — мой побратим. Мой любимый. Моя правая рука. Тебе мало?

Норен покачал головой.

— Если ты говоришь правду — давай перестанем гадать. Давай будем честны.

Велена привлекла к себе убийцу и осторожно прикоснулась губами к его губам.

— Я бы хотела.

— Я тоже.

На двадцать первый день, когда матросы уже не скрывали недовольства и бунт грозил разразиться со дня на день, вдали показалась земля.

Тем же утром небо затянули низкие серые тучи, и начался промозглый тихий дождь. Велена как раз стояла на шканцах, когда к ней подошёл капитан и сообщил тоном, не терпящим возражений:

— Мы причаливаем. Нужны вода и еда, а кроме того, скоро начнётся буря.

Велена скользнула по лицу капитана безразличным взглядом.

— Причаливайте, — сказала она и стала спускаться в каюту.

Норен сидел на постели, слегка согнув колени и опершись о них локтями. Глаза его неподвижно уставились на волны, бьющиеся о маленькое окошко в стене.

Велена опустилась на колени сбоку от постели и положила руку на плечо убийцы. Тот не шевельнулся. Велена провела ладонью от краешка плеча к шее и добавила вторую руку — разминая затекшие твёрдые мышцы.

Глаза Норена медленно прикрылись, и он тихо застонал.

Велена продолжила нежные, но уверенные движения.

— О чём ты думаешь? — прошептала она в самое ухо крылатого.

Тот крепче зажмурился и покачал головой.

— Норен, твоя очередь, — настойчиво добавила патрициана и потёрлась носом о выпирающий чуть выше спины позвонок.

Норен изогнул шею и прижался щекой к руке, лежавшей у него на плече.

— Очередь? — спросил крылатый, не открывая глаз.

— Очередь. Я рассказала тебе о себе. Теперь ты.

Норен вздохнул.

— Я не буду рассказывать о плене, — сообщил он сразу и как-то излишне резко.

Велена уткнулась носом в белоснежную макушку и поцеловала затылок крылатого.

— А я спросила о плене? — не получив ответа, она продолжила сама: — Я спросила о тебе.

— Я — и есть плен.

— Не верю.

Норен пожал плечами.

— Зря, — он снова посмотрел на море, и Велена уже решила, что не дождётся ответа, когда крылатый медленно заговорил.

— Я родился, когда война уже началась. Нас создавали для войны, но старейшины опаздывали и модифицировали программы на ходу. Впрочем, это всё не столь важно. Меня учили тринадцать лет, пока не стало ясно, что я и весь мой выводок способны отразить несколько ударов противника прежде, чем погибнем.