Велена… перед глазами стояли тонкие бледные руки, унизанные браслетами. Эти руки касались его плеч, его спины, живота и бёдер. Руки были повсюду.

Он не заметил, как лицо озарила лёгкая улыбка.

Кажется, надсмотрщик злился. Кажется, он чего-то требовал. Норену было уже всё равно.

Крылатый почти не мог стоять, когда его под руки отволокли в казарму. Если бы в этот момент кто-то захотел доказать ему свою власть — он не был уверен, что справился бы.

И всё же, на всякий случай Норен обвёл комнату мрачным взглядом потемневших, как грозовое небо, глаз и медленно, старательно передвигая ноги, пошёл к окну.

Он упал на ворох сена. Соломинки отвратительно резали изодранную спину.

Глаза крылатого воткнулись в сумрак за окном. В саду при храме шёл ремонт. Работа двигалась полным ходом — крепкие загорелые рабы, разделившись по трое, таскали здоровенные каменные глыбы для какой-то беседки.

Норен не хотел на них смотреть. Жизнь была отвратительна. Взгляд устремился за ограду, на храмовую площадь, где ещё два дня назад он чувствовал себя счастливым.

Крылатый задержал дыхание, не веря своим глазам.

Стройный силуэт прилепился к резной ограде недалеко от входа. Волосы и плащ женщины трепал ветер. Одна рука нервно сжимала рукоять плети, другая лежала на изогнутых прутьях решётки. Прищуренные глаза хмурили лоб, делая её старше на десяток лет. Лицо осунулось, а губы были сжаты в тонкую бледную линию. Она шарила глазами среди рабочих, словно выискивала кого-то.

Норен протянул руку и коснулся пальцами края рамы.

Губы беззвучно прошептали имя, и голова женщины повернулась. На секунду Норэну показалось, что та видит его, и он поспешно отодвинулся глубже в тень. Не сейчас и не таким.

Злая улыбка растянула губы. Патрициана стояла неподвижно, продолжая всматриваться в темноту в маленьком окошечке у самой земли. Она не уходила, и Норен никак не мог отвернуться. Только лежал и глупо улыбался, сам не зная, чему, пока, наконец, не уснул.

На второй день процедура повторилась.

С рассветом кабальных подняли и погнали убирать храм. С вечера всё тело ныло, и, кроме того, Норен понял, что лишился рубашки — пропитавшиеся кровью клочья ни на что не годились. Он ощупал внутреннюю сторону бедра, где скрывался подаренный Веленой стилет, и порадовался про себя, что не спрятал его в рукав. Два его обычных ножа надсмотрщики отобрали в первый же день.

Утро прошло без происшествий, а после обеда его снова вызвали к магистру.

Оказавшись в просторных светлых покоях, он широко расставил ноги и сцепил руки за спиной, глядя на старика, сидящего в кресле сверху вниз.

— Похоже, я тебя не убедил, — магистр криво усмехнулся.

— За один день? За кого ты меня принимаешь?

— Жаль. Я обещал твоей… кто она тебе?

Норен промолчал.

— Одним словом, я обещал той энтари, что просила за тебя, что не буду с тобой жесток — если ты не напросишься сам. А ты, похоже, напрашиваешься.

— Велена говорила с тобой? — вырвалось у Норена.

— Велена… а что насчёт второго имени? Или титула?

Норен ответил не сразу.

— Чего ты хочешь от неё? — спросил он.

Магистр покрутил на пальце перстень с агатом.

— Энтари с севера. Насколько я знаю, на севере было лишь четырнадцать энтари. Их потомки наверняка расплодились, но у них всё равно только четырнадцать рун, и вряд ли они научились делать новые.

Норен молчал, размышления магистра не говорили ему ни о чём. Ясно было только, что этот человек что-то знает об энтари и что-то хочет от Велены.

— Ты знаешь, кем может быть твоя… Велена? — спросил он, поднимая глаза на Норена.

Крылатый пожал плечами.

— Откуда её предки на континенте? — спросил магистр снова.

— Четырнадцать кораблей причалили к побережью Ойкумены. Эту легенду в моём народе знают все.

— Четырнадцать кораблей… Когда это было? — глаза магистра неприятно блестели, но Норен решил ответить.

— Считается, что чуть больше шестьсот лет назад.

Магистр вскочил с кресла и быстро прошёл по комнате к окну. Постоял секунду, глядя на бескрайнее небо, и, вернувшись к крылатому, остановился в полуметре от него.

— Шестьсот тридцать семь лет назад… — сказал он медленно. — Сколь о многом я хотел бы с ней поговорить...

Норен пожал плечами.

— Ничем не могу помочь, тебе это проще сделать, чем мне.

Магистр окинул его презрительным взглядом.

— Ты по-прежнему не вежлив.

— Поверь, это не лечится.

— Проверим.

Он махнул надсмотрщику и, не обращая больше внимания на убийцу, вернулся к своим делам.

***

Дни тянулись монотонно. После обеда Норена каждый раз вызывал к себе магистр. Каждый раз задавал вопросы об энтари. Норен отвечал — до тех пор, пока вопросы не касались Велены. Когда речь заходила о патрициане, он моментально замолкал и встречи неизбежно заканчивались поркой.

Силы убывали, как вода сквозь решето. Однако каждый вечер после заката он падал на свой тюфяк и смотрел в окно, в поисках одинокой тёмной фигуры. Он всегда находил её — недалеко у ограды — и ловил малейшие изменения в её лице и одежде.

На четвёртый день её мрачное лицо слегка просветлело, и она с новой энергией долго и тщательно искала среди рабочих за оградой слугу — но так и не найдя, ушла. В следующие дни она приходила то раньше, то позже — но приходила всегда. Норен видел, как проступают под глазами энтари тёмные круги. Придумала ли она что-то? Крылатый не мог угадать. Однако настойчивые расспросы магистра всё более будили в нём желание предупредить патрициану об угрозе, и через некоторое время такая возможность ему представилась.

Магистр сменил методы.

***

Прошло две недели после ареста Норена. Велене всегда казалось, что она любит одиночество — но теперь оно давило на виски стальным обручем. Каждый вечер, закончив работу, она приходила к гильдии в надежде увидеть любимого. На душе скребли когти — она не понимала, как могла попасться в эту ловушку. Нужно было убить стражу сразу, когда попытались схватить Норена, и плевать сколько вокруг людей. Нужно было разнести к чертям здание суда и что с того, что на балконе могли прятаться арбалетчики. Нужно было взять вину на себя. Нужно было сделать хоть что-то — и она не знала что, но чувствовала, что это её проблема и Норен не должен был расплачиваться за её неосмотрительность.

Велена допоздна стояла у резной ограды, но ей всё же нужно было спать — и, когда время клонилось за полночь, патрициана всё же уходила, чтобы переночевать в маленькой каморке в самой дешёвой гостинице. Ей казалось, она не имеет права на большее.

И вот наступил пятнадцатый день разлуки. Работы не было. Велена посетила порт и узнала, как можно выбраться с острова. Корабли на материк и правда не ходили — ни зимой, ни летом. Единственной возможностью покинуть остров было отправиться с судном работорговцев на восток, где, как называли её местные, скрывалась «чёрная земля». Корабли туда отходили почти каждую неделю, и жадные до прибыли торговцы живым товаром готовы были подвезти хоть кого за небольшое вознаграждение. Можно ли добраться с Чёрной земли до Ойкумены — никто не знал, но всё было лучше, чем застрять на этом странном острове до конца дней.

Закончив с делами в порту, Велена снова отправилась на площадь, где стояли здания гильдий. Кое-что она начинала понимать, но весьма смутно. То, что он сочла храмами, было, очевидно, какими-то культовыми сооружениями местных энтари. Но в чём был их смысл и что умели их завсегдатаи, выяснить она так и не смогла: никто не желал обсуждать Гильдии, и ясно было одно: страх и уважение перед магистрами граничит со священным.

Она остановилась у ограды, привычно опустив руку на металлический завиток, и прищурилась, разглядывая рабочих.

Сердце глухо стукнуло и замерло. В горле родился и тут же умер не прозвучавший крик.

Норен был здесь. Туловище его было полностью обнажено, и по бледной коже хлестал ледяной ветер. Едва зажившие белёсые шрамы сменили новые — грубые красные полосы. Все рабы работали по трое, он же был один. Медленно, с явным трудом, один за другим перетаскивал из одного края двора в другой кубической формы глыбы гранита.