Велена задумалась.

— Ты называешь, я убиваю, ты платишь. Отличный расклад.

Она подошла к Крейгу вплотную.

— Только учти — если что-то в этой цепочке не сработает, я найду, куда пристроить части твоего тела.

***

И вот спустя неделю Велена сидела всё в той же таверне с кружкой кислого пива в руках. Крейг расплачивался честно, а энтари поражала нанимателя количеством добычи, которую ей удавалось приносить каждый день. Однако время от этого не шло быстрее, а день выкупа приближался по-прежнему мучительно медленно.

Она посмотрела за окно, где последние лучи солнца сверкали на черепичных крышах. Бросила на стол медную монету и встала. Оставалось посетить ещё одно место. Она ходила туда каждый вечер перед сном, но пока без всякого результата.

***

Норен сидел на соломенном тюфяке — одном из десяти, рассыпанных в ряд, в своеобразной казарме, оборудованной для «гильдейских людей». Большинство его соседей были кабальными — должниками или преступниками, которых гильдия обязала выплачивать долги до конца дней. Считалось, что по статусу они стоят выше рабов гильдии, проживавших тут же неподалёку в больших клетках, однако Норен не видел особой разницы. И тех, и других держали в цепях. И тех, и других поднимали на побудку с рассветом и использовали целый день по усмотрению мастеров — сплошь уважаемых людей и магов, как понял Норен почти сразу. Впрочем, особых проявлений магии он увидеть не успел. Они, так же, как и простые смертные, наказывали за неповиновение батогом, так же ели и пили, так же плохо пахли.

Когда неизбежное произошло, страх быстро сменился злостью. Ему надоели цепи, плети и бесконечное подчинение. Стоило признать кого-то своим господином, как тот предавал его — и это бесило больше всего. Он мог бы простить Велене что угодно. Жестокость к людям, равнодушие к восстанию, даже болезненное и унизительное наказание — у каждого поступка есть свои причины, так учили его давным-давно. И он понимал. Зная, что никогда не сможет угадать, какой неведомый переключатель щёлкнет в голове у Хейд, он готов был мириться со всеми её причудами. Одного он не мог простить никогда — он мог смириться с тем, что будет принадлежать, но лишь тому, кому решил сам.

Одним словом, когда его, закованного в кандалы, привели в его новый дом и оставили наедине с десятком смотрящих на него из темноты глаз, он молча прошёл к окну и, вышвырнув в проход шестифутового верзилу, уселся на лежащий у окна тюфяк. Потом, конечно, была кровавая свалка. Впервые в жизни Норен бил, не желая убить — он, кажется, научился у патрицианы радоваться боли. Чужая боль не заглушала свою, но он продолжал бить, пока чьё-то худое тело, сдавленное цепью его наручников, не задергалось в предсмертных конвульсиях. Он резко отпустил жертву и отступил назад, переводя дух. К счастью, жертва так и не успела умереть.

Больше никто не трогал его в тот день — но никто и не решался заговорить. Отлично. Он не хотел говорить. Он сидел на трофейном месте у окна и всматривался в падающее за горизонт солнце. Ногти царапали ладони, разрывая кожу в кровь.

Половину следующего дня он провёл в здании храма — или гильдии, как называли его другие — разнося работавшим там магам свечи, папирус и чернила. Ничего трудного. Он вряд ли смог бы оставаться здесь всю жизнь, но какое-то время перетерпеть вполне мог. Хуже стало после обеда.

Каждому кабальному полагалась миска с кашей. Жидкой и безвкусной, по сравнению со всем, что он ел в последний год, но вполне пригодной для поддержания сил. Едва Норен опустошил её до дна и отставил в сторону, как в столовую вошёл надсмотрщик — крупный темнокожий мужчина с обветренным лицом.

— Ты, — он указал пальцем на Норена, заставив злую искру проскочить в стальных зрачках, — тебя хочет видеть магистр.

Норен молча встал и двинулся к выходу.

Если комнаты гильдейских людей находились в полуподвальном помещении, то надсмотрщик, минуя череду винтовых лестниц, отвёл его на один из верхних этажей. Миновав железные двери, Норен остановился. Просторная зала служила одновременно гостиной и кабинетом. С противоположной стороны она заканчивалась покатой и полностью прозрачной стеной.

Магистр сидел в кресле и листал какую-то книгу. Это был статный пожилой мужчина в фиолетовой мантии. Ухоженные седые волосы его ниспадали на плечи. Когда двери открылись, взгляд глубоких синих глаз устремился на Норена, и крылатый устало отметил, что радужки их искрятся серебром. Он мог бы быть вполне приятным на вид, если бы не это ледяное серебро, которым, как чувствовал Норен теперь, дышало всё в его теле — бледная кожа, седые волосы, тонкие пальцы, унизанные перстнями. И ещё… Норен заметил слабую ауру страха, исходившего от него. Этот человек вызывал желание подчиниться, которое трудно было объяснить логически. Но убийца, привыкший чувствовать этот слабый запах смерти каждый день, лишь отмахнулся от непрошенной мысли.

— Подойди, — некогда изящные, а теперь пугающе тонкие пальцы поманили его к себе.

Норен послушно приблизился и остановился в шаге от Магистра.

— Почему ты не встал на колени? — спросил Магистр.

Норен окинул его равнодушным взглядом.

— Не имею привычки так приветствовать незнакомцев.

Теперь уже оценивающий взгляд прошёлся по его собственному телу.

— За тебя просили, — произнёс магистр неопределённо.

Норен пожал плечами.

— Что в тебе ценного? — задал он следующий вопрос.

Норен усмехнулся.

— Понятия не имею, — ответил он абсолютно искренне.

— Ты что-то умеешь? — продолжил допрос магистр.

Снова лёгкое движение плеч.

— Только убивать.

— Это мне не нужно… Впрочем… Подойди, — Норен не двинулся с места. — Ну же, — лёгкое раздражение в голосе. Увидев, что крылатый не шевелится, Магистр поднялся сам, сжал в пальцах подбородок убийцы, неприятно впиваясь острыми ногтями в кожу, и с неожиданной силой рванул вниз, заставляя опуститься на колени или упасть. — Не узнаю, откуда ты, — сказал он задумчиво. — Не похож на местного, да и на дикаря с востока.

— Таких, как я, называют крылатыми, — сказал Норен негромко. — Я с севера.

Магистр удивлённо изогнул брови.

— Вот как… с Пандеи?

— Не знаю, что ты зовёшь Пандеей. Мы зовём наш материк Ойкуменой.

— Интересно… — Магистр задумался. — Но это значит, тот, кто с тобой — он тоже с Пандеи?

Норен не ответил.

Всё так же за подбородок Магистр повернул к себе лицо убийцы.

— Ты ведёшь себя невежливо, — сообщил он. — Будь ты хоть с тверди небесной, в присутствии Магистра непосвящённым предписано опускаться на колени. Не заглядывать глаза без разрешения и не говорить без вопроса. Отвечать на вопросы немедленно, добавлять обращение «магистр» — для свободных, «хозяин» — для рабов и гильдейских людей. Ты меня понял?

Норен смотрел в лицо Магистру не более секунды.

— Да пошёл ты, — сказал он устало и, рванувшись в сторону, высвободил подбородок и встал, — меня от таких хозяев наизнанку выворачивает.

— Ты усложняешь себе жизнь при гильдии, — произнёс Магистр спокойно.

Норен не ответил. Усталость накатила внезапно и накрыла с головой. Всё происходящее стало ему безразлично, почти как тогда, на арене, когда его заставляли каждый день убивать невинных людей и редких животных.

— У меня одна хозяйка, — сообщил он после долгой паузы. — И если она не свернёт тебе шею, я сделаю это сам.

Он не удивился, когда Магистр что-то шепнул надсмотрщику. Тот кивнул напарнику, и двое рослых эфиопов, взяв его за плечи, потащили вниз — по бесконечным лестницам и коридорам, отделанным цветным камнем, пока все трое снова не оказались в подвале.

Не удивился, когда один из эфиопов рванул с его плеч рубашку, превращая в клочья тонкую ткань, а затем подтолкнул в спину, заставляя улечься на металлическую решётку грудью. Убить их… но что дальше? Велена просила подождать. Он слабо верил словам патрицианы, но другого шанса не видел.

Когда плеть свистнула в воздухе, он не шевельнулся и не издал не звука.