— Жизнь идет своим чередом, — рассуждал он. — Молодежь растет, а пожилые люди, отдав обществу свою долю труда, уходят на пенсию. Но почему замок не идет на заслуженный отдых? — При упоминании о замке наш герой глубоко вздохнул и продолжал: — Сколько сотен лет люди, трусливые создания, запирают сундуки, кладовки…

Недоумение появилось на лице товарища:

— Почему ты решил послать замки на пенсию? Знаешь, бывает еще…

— А сколько я могу дуть в них? — с болью вырвалось у Чылбартыра, и он рассказал другу все.

Тот долго сдерживал смех, а наш герой, не замечая этого, увлеченно говорил:

— Эх, поскорей бы настало время, когда не будет ни замков, ни ключей. Все — нараспашку. И заводы, где изготовлялись замки, торжественно закроют.

— Выслушай мой дружеский совет, — сказал тогда ему друг. — Не жди, когда замки выйдут из употребления, не дуй в замочные скважины, а возьми себя в руки и снова стань самим собой, каким, помню, ты был раньше. — Он поднялся и, пожав Чылбартыру руку, быстро зашагал своей дорогой. Долго глядел Чылбартыр товарищу вслед и слова раскаяния срывались с его губ:

— Верно… Ох как верно сказал он… Не дуй в замочные скважины… Теперь все… Горло свое запру на замок и с водкой покончу до гробовой доски…

Косые лучи заходящего солнца старались в последнее мгновение охватить своим светом всю Вселенную. Пылающий шар медленно, будто нехотя, опускался на горы. Высоко в небе летела стая ласточек. Увидев их, Чылбартыр подумал: завтра день будет погожим.

Перевод с тувинского М. Рамазановой.

Выглянуло из-за гор заспанное рыжее солнце, окинуло взглядом спрятавшееся за лесом село и улыбнулось.

«Вот тебе на!.. Совсем не изменилось. Как и прежде, у одного хозяина осталось дров лишь на растопку, а у другого сено кончилось. И что за народ живет здесь? Никакой заботы о завтрашнем дне. Ну хорошо, оставим сельские дворы в покое, но зачем каждое утро люди собираются в конторе? Что их тянет туда, словно муравьев в муравейник? Спешат по узкой неровной дороге, на ходу разглаживая опухшие от сна лица, протирая слипшиеся глаза…»

Любопытно стало солнцу: «А что, если заглянуть в окно этого старого дома? Что делают там люди? Просто необходимо посмотреть. Времени у меня достаточно, пожертвую-ка я одним днем».

Торопливо поднялось солнце из-за гор, осторожно заглянуло в окно конторы, но мало что увидело в большой комнате, окутанной густым синим дымом. Дом гудел словно улей. Опустилось заинтригованное солнце на карниз широкого окна…

«Ага! В кожаном пальто, кажется, управляющий, а тот, что, хмуря лоб, колдует с арифмометром, — бухгалтер, а в гимнастерке, кричащий, размахивая руками: «Неужто ты не знаешь стог, что поставлен в дождливую погоду в Айры-Чете?» — этот, конечно, фуражир, он же учетчик фермы. Между ним и управляющим стоит человек в папахе с авторучкой в руке — бригадир. А сколько иного народа набилось в комнату!..»

— Бригадир! — говорит управляющий. — Солнце уже высоко поднялось. Поторопись с людьми.

— Мы же не дети! Все сами понимают, что им делать. Я ведь не держу их. Каждый работает на себя…

— Дайте сена! — раздается в густом дыму хриплый голос скотника. — Вчерашнее кончилось. Привезли с гулькин нос…

Управляющий оборачивается, лицо его нахмурено.

— Летом нужно получше утаптывать стога, получше… Сами стоговали, а теперь в претензии. Норма есть норма! Давайте расходитесь по своим местам, нечего здесь толкаться.

Потом он обращается к сидящей на скамье женщине:

— А ты с какой просьбой?

Женщина гневно оглядывает окружающих.

— Шалопай тут один застрелил мою собаку. Кому мне теперь жаловаться? Такая умная была. Чужаков близко к дому не подпускала. Я это дело просто так не оставлю. Подам в суд…

— Обращайся по этому вопросу в сельсовет! — повышает голос управляющий. — А вообще-то скажу тебе честно, всех собак давно надо перебить.

Он поворачивается к следующему просителю.

— Ты с чем пришел?

— Сарлыки далеко в горах, в глухой тайге. Прошу кузнецов подковать лошадь — они не соглашаются. Говорят, пусть даст распоряжение бригадир. Уже третий день хожу в контору. Дайте мне хоть какую-нибудь бумажку.

— Этот вопрос пусть решает бригадир! — отрезает управляющий. — У меня и без того голова кругом идет. И что за народ? По любому поводу ко мне.

Бригадир невозмутимо ищет что-то в карманах своих галифе.

— Ишь чего, лошадь ему подковать! — наконец он поднимает голову. — А чьи сарлыки все сено сожрали? Давай подсчитаем сначала, сколько ты угробил корма. У кузнецов и без твоей клячи дел по горло.

— Бригадир! — хрипло кричит кто-то в дыму. — Я повредил руку, когда открывал яму с подмороженным силосом. С каждым днем пухнет все больше. Медичка велела ехать в Шебалино. Что делать — не знаю…

— У нас всегда так: болеть, а не работать! — устало отмахивается бригадир. — Ты дома дрова чьими руками колешь? Нет у меня машин и лошадей для разных симулянтов.

— Ты что думаешь — я сочиняю? — обижается грузчик. — Погоди, сам заболеешь — запоешь по-другому. — И он выходит из конторы, в сердцах хлопнув дверью.

— Дайте лошадь, необходимо развезти газеты и журналы по стоянкам, — тихо просит кто-то. — В отделе культуры не погладят меня по головке, если не буду месяцами ездить на стоянки.

— Знаем мы твои газеты! Опять решил поохотиться. И без журналов люди не умрут на стоянках. Бумага лишь у того на языке, кто не любит настоящей работы.

Солнце, услышав эти слова, задумалось и чуть было не постучало в окно.

— Зачем же вы держите в руках перо? — хотело спросить оно, но не решилось.

…К обеду опустела контора. Стихло вокруг.

Солнце собралось уже удалиться, но вдруг услышало за стеклом чей-то шепот. Солнце всмотрелось и с удивлением обнаружило на замызганном полу конторы переговаривающиеся между собой окурки.

— Ничего странного! — пробормотал один из них, помятый, только что начатый. — Управляющий переживает из-за того трактора, что угробил на полях тракторист. Едва прикурив меня, тут же бросил. А что с ним будет, когда узнает, что машина, везущая семена, сломалась на полдороге?

Обмусоленный окурок вздохнул в ответ:

— А мой Колька нализался вчера, как свинья. Явился утром в контору будто по делу, сам же глаз не сводил с окна: ждал, когда магазин откроется. А тут кто-то сказал, что нынче в гастрономе выходной. Ох, что тут с Колькой было! Скрипнул зубами, жестоко искусал меня, яростно выплюнул и, словно угорелый, на улицу. Мне так и хотелось сказать ему: «Ищи, Коля, на селе знахарку, пусть лечит больную голову!»

— А библиотекарю что? — вмешался в разговор совсем чистый окурок. — Удрал из холодной библиотеки, здесь накурился вдоволь, а теперь, поди, уже дома лежит на коечке да почитывает Кокышева, корчится от смеха…

— Этот чабан из Кызыл-Кудюра уже четвертый день ходит сюда и все не решается попросить, чтоб подвезла на стоянку сена, — пробормотал из-за угла в тряпку измочаленный окурок. — И сегодня ничего не сказал, меня лишь всего измызгал да грязными ногтями исцарапал.

— Хе!.. — хрипло пискнул прилипший к полу тощий окурок. — Давеча, когда набился в контору народ, бросил меня бухгалтер, сердито проворчав: «Опять не дадут работать! Снова баланс не сойдется. Опять сено, опять трактора!.. А потом жалуются: «Почему так мало мне начислили? Почему не цените мой труд? Напишу жалобу! Подам в суд! Не себе ли присваиваешь? Где твоя совесть, совсем стыд потерял?!» Всякого понаслушаешься. Железным нужно быть, чтобы работать в этой конторе. Ну и жизнь пошла!..»

Улыбнулось солнце и весело поплыло по голубому небу за далекий лес, за покрытые серой дымкой горы. Потом обернулось и, задрожав розовыми щеками, скатилось за горизонт.

И смех его еще некоторое время слышался над селом, вибрируя в воздухе, подрагивая торопливой рябью в глубокой воде вечернего пруда…