Однажды, когда захлопнулась дверь за соседом, которому пришлось отмерить корец жита, прошлой ночью проигранный Лукашом в карты, Вендулка не выдержала и разрыдалась.

Приткнувшись на припечье, где началась между ними эта глупая ссора, она безутешно плакала, мысленно вопрошая самое себя, как ей поступить, когда Лукаш придет с поля ужинать.

Она еще думала и гадала, а Лукаш уже на пороге. Он так и замер, увидев ее в слезах подле зыбки. Странное, удивительно странное чувство шевельнулось в нем при виде Вендулки, горько рыдающей под его кровом, и ему вспомнилась та лихая година, когда он видел ее плачущей, — то был последний вечер, который они провели вместе под осиной, прощаясь, как они думали, навеки… И он тоже стал мысленно себя вопрошать, не следует ли ему доказать ей, что у мужчины больше ума, чем у женщины? Пусть все остается как есть, он не станет вымогать у нее поцелуя до свадьбы! Зачем отравлять жизнь себе и ей?! Они ведь любили друг друга, им казалось, что они умрут, если не поженятся, а теперь, накануне свадьбы, мучают себя ни за что ни про что!

— Почему ты плачешь? — спросил Лукаш так ласково, как давно уже с ней не говорил.

— Стало быть, ты тоже умеешь картежничать!

— Теперь я кое-чему научился…

— Сперва ты научился все делать мне назло, разве не правда?

— А ты как поступаешь?

— Я поступаю как порядочная девушка. Тебе бы похвалить меня за это надо, а не позорить!

— Ты хочешь, чтоб я тебя еще хвалил, а сама будешь насмехаться за моей спиной — дескать, вон он как пляшет под мою дудку! Расскажи я кому, как ты со мной обращаешься, никто не поверит! Ни один жених не стал бы терпеть такое от невесты перед самым оглашением! Но погоди, ты увидишь, что я не какой-нибудь там влюбленный молокосос, которого можно водить на шелковой веревочке! Вот попомни мое слово: как ты обращаешься со мной перед свадьбой, так и я буду с тобой обращаться после свадьбы! Это уже решено, сама потом увидишь!

Бедная Вендулка побледнела как полотно. Она не могла не понимать, что в Лукаше говорит оскорбленное самолюбие, и лучше бы просто обронить: «Не мели ерунду!» — все бы тотчас и улеглось. Кто не совладает с мужчиной по-хорошему, по-плохому и подавно ничего не добьется! Но едва взбалмошные слова сорвались с языка раскипятившегося Лукаша, в Вендулку тотчас бес вселился.

— Между прочим, нигде не записано, что мы должны обязательно пожениться, — произнесла она дрожащим голосом. — Если ты дошел до того, что, как сам говоришь, только позорить меня собираешься, то уж лучше мне отсюда уйти, пока все углы не окропила слезами!

Тут уж и Лукаш ехал бледным как смерть.

— Больно ты быстра, как я погляжу.. — проговорил он. — Попробуй только уйди отсюда — увидишь, чем встретит тебя отец! Думаешь, опять от женихов отбоя не будет? Всякий поймет, что, видать, ты не такая, какой прикидывалась, иначе бы не ушла от жениха, которому уже помогала по хозяйству.

— Тебе ли не знать, что по мужчинам я не убиваюсь! Мне на них наплевать, и на тебя тоже! Один раз оплакала, оплачу и второй!

Лукаш пулей вылетел из горницы; у него было такое чувство, будто в сердце ему вонзилась сотня шипов. Что бы такое сделать, чтоб отомстить ей за все ее дерзости?

Безусловно, Вендулка допустила ошибку, отбрив жениха. Но допустил ошибку и Лукаш, когда из желания отомстить невесте нагрянул из трактира с целой оравой музыкантов и велел им играть развеселые песенки у нее под окнами. И добро бы привел одних музыкантов — ну, играли бы себе на здоровье, раз ему хочется и денег на них не жаль, — а то ведь он еще прихватил с собой трех девиц, разумеется, не самых добродетельных, другие бы не пошли, и пустился с ними в пляс, — дым коромыслом!

За ними по пятам припустила толпа зевак, и вскоре во всей деревне не осталось, кажется, ни одного человека, кто усидел бы дома, заслышав несусветный визг и гам. Все, конечно, потешались над затеей жениха и вслух гадали, что произошло между ним и невестой. Каждое их слово доносилось в распахнутые окна, закрыть которые Вендулка не решалась, боясь показаться людям на глаза. То, что она слышала, гневом, болью и обидой отзывалось в ее сердце. Нет, перенести этого она не могла, Лукаш явно задался целью выставить ее на посмешище — и это после всего, что она вытерпела из любви к нему!

Как только он наконец убрался со своей ватагой, как только смех и крик смолкли, зеваки разбежались и наступила полная темнота, Вендулка выбралась из закутка, куда она забилась со стыда, собрала свои пожитки и, связав их в узелок, склонились над зыбкой. Всем сердцем привязалась она к малютке с того вечера, как перешла к Лукашу помогать по хозяйству, и теперь оросила зыбку потоком горючих слез.

— Мне приходится уходить из-за того, что я слишком чтила память твоей матушки, — прошептала она, целуя спящего младенца. — Можешь ей это передать, когда она снова придет тебя проведать. Я хотела ее отблагодарить — ведь она уступила мне место, чтоб я нашла здесь свое счастье. Нечего сказать, завидное счастье меня ожидало! Я бегу от него без оглядки, так же как без оглядки бросилась ему навстречу… О, если бы та, что придет сюда после меня, отнеслась к тебе, бедная сиротинка, столь же сердечно! Но какое несчастье, если это окажется одна из тех, с кем он сейчас беспутничает!

Вендулка разбудила работницу, хорошую надежную девушку, отдала ей все ключи и возложила на нее попечение о ребенке, подробно наставляя, как нужно в ее отсутствие кормить младенца и ухаживать за ним.

— Куда это вы собрались на ночь глядя и почему даете мне такие распоряжения, будто уходите отсюда навсегда?! — удивленно спрашивала ее девушка.

— Я и ухожу навсегда, — глухо проронила Вендулка. — Отправлюсь прямо в город, в услужение!

Когда опешившая работница пришла в себя и выбежала, чтобы воротить ее и успокоить, Вендулки и след простыл. Она так спешила от Лукаша, что плачущая девушка уже не слышала ее шагов, и невозможно было понять, в какую сторону она кинулась…

Старая Мартинка встала с постели и посветила на часы. Она так и ахнула — шел одиннадцатый час! В это время ей бы уже полагалось быть в лесу. Но с вечера ломота в руках и ногах не давала ей уснуть, и оттого она не сумела подняться вовремя.

Она с радостью отдала бы сегодня серебряный талер, лишь бы еще полежать, но делать нечего, ее дожидаются, надо идти. Что сказал бы старый Матоуш, не явись она за товаром?! Он говорил о каких-то шелках. Не может же он сунуть их в кусты или зарыть в землю, если она не придет?! И сам донести их до места тоже не может: кордонная стража и все жандармы в округе знают, что он за птица, ему не удастся пройти с узлом, в какую бы сторону он ни подался.

Эх, не так уже ходится, как ходилось, пора старым костям на покой! Хорошо, что она всегда откладывала помаленьку на черный день, теперь ей старость и хвори не так страшны. Правда, если бы вдруг сыскалась верная помощница, которая в случае надобности — как, например, сегодня — могла бы ее подменить, она и не подумала бы уходить на покой, с тоски можно помереть, сидючи сложа руки! Но где найти подходящего человека? Разве теперешние молодухи возьмутся за такое нелегкое дело? Жары боятся, будто из кудели сделаны и, не дай бог, вспыхнут; дождя тоже опасаются, точно сахарные… Куда Мартинка ни придет — всюду потихоньку выспрашивает, нет ли на примете крепкой, не болтливой, надежной девушки или вдовы, которой все равно: день ли, ночь ли, ветер или вьюга, гроза или мороз; но никто не мог указать на такую.

Вендулка Палоуцкая растерянно пожала плечами в тот раз, когда старушка заикнулась насчет помощницы. Шуточное ли это дело, сказала Вендулка, пособлять корчемникам?! Для этого надобно не только отменное здоровье, но и отменная храбрость, какой может похвастать одна из тысячи. С той поры старая Мартинка начала сомневаться, удастся ли ей найти то, что она ищет; мнение и слово Вендулки были для нее непререкаемы. Мартинка доводилась родной сестрой ее покойной матери. Когда та умерла, девочка убежала к тетке и несколько лет не хотела возвращаться домой, отчасти с горя, отчасти потому, что ей плохо было у отца, который требовал от окружающих полнейшей тишины и считал каждое веселое и громкое слово грехом.